Страница 24 из 28
Да, это похоже на истину. Он сам видел залог этой истины, видел черный силуэт, на скорости в семь звуковых метнувшийся к белым барханам пустыни, видел периферийным зрением, на какой-то краткий миг, но видел, и не далее чем сегодня. Похоже, его работа, пот лица его, и впрямь поможет избавить мир от длящегося целый век кошмара - угрозы ядерного уничтожения. Или даже от длящейся тысячу лет угрозы развязывания большой, катастрофической войны. Такой... ну что там крутить, такой работой и вправду можно гордиться.
И в этот момент, несясь над песчаной пустыней, Макферсон неожиданно ощущает гордость, какой он не испытывал никогда прежде, эта гордость была похожа на радужное сияние, на солнце, вспыхнувшее в груди. Да, это действительно кое-что.
Глава 11
Во сне Джим пробирается по усеянному развалинами склону холма. У подножия холма поблескивает черное озеро. От бывших здесь когда-то строений не осталось ничего, кроме низких стен; все вокруг тихо и пустынно. Джим бродит среди этих стен, он что-то ищет, но, как всегда в таких снах, не может толком вспомнить, что именно. Он натыкается на осколок фиолетового стекла от витража, но ему было нужно что-то другое, это он знает точно. На вершине холма начинает пузырем вздуваться нечто призрачное, вот теперь-то он все узнает...
Он просыпается в Футхилле, в своей собственной маленькой квартире, сквозь окно льется яркий солнечный свет. Он глухо стонет и скатывается на пол. Как трещит голова! Что же это такое мы вчера запускали в глаз? Он с трудом поднимается на ноги и осматривается. В комнате полный кавардак, повсюду разбросаны скомканная одежда и постельные принадлежности.
Три стены покрыты большими, издания братьев Томас, картами округа Ориндж: одна - еще тысяча девятьсот тридцатых годов (дороги едва намечаются), одна - тысяча девятьсот девяностого (северная часть покрыта сеткой дорог и соприкасающимися друг с другом городами) и совсем недавняя (весь округ превратился в сплошную густую сеть). Все равно как, в очередной раз думает Джим, повесить себе в спальню рентгеновские снимки стадий развития раковой опухоли. Сюрреалистическая опухоль.
Теперь, пошатываясь и спотыкаясь, в ванную. Стоя перед унитазом, Джим таращится на большую, плохо окантованную этикетку, такие когда-то наклеивались на ящики с апельсинами. Этими этикетками увешены все стены в ванной.
Три монаха пробуют апельсины, рядом с белой обителью. За ними зеленеет роща, вдали вздымаются синие, со снежными вершинами горы.
Два павлина перед диснейлендовским замком: "Калифорнийская мечта".
Маленький домик, вокруг аккуратные ряды цветущих апельсиновых деревьев.
Очаровательная мексиканка с корзиной апельсинов в руках. За ней зеленеет роща, вдали вздымаются синие, со снежными вершинами горы.
Ты никогда здесь не жил.
Эти этикетки относятся к первой половине двадцатого века, они - работа печатника Макса Шмидта и художников Арчи Васкеса и Отелло Мичетти. И прочих. Богатые, насыщенные цвета - плод полиграфического процесса, именовавшегося цинкографией. Собранные вместе, эти этикетки составляют, как кажется Джиму, первую и единственную утопию округа Ориндж, коллективное видение средиземноморской теплоты и легкости, потрясающее своей - в стиле ардеко [Стиль в искусстве начала XX века. От art deco - букв, декоративное искусство (фр.)] - живостью. Ах, что за жизнь! Джим пытается представить себе, как это было, - великая депрессия, пыльные бури, температура ниже нуля, бедный фермер со Среднего Запада приходит в лавку - и вдруг, среди всяких тебе товаров первой необходимости, упакованных в тусклые, унылые банки и картонки, эти ярко-оранжевые, синие, зеленые, белые сны! Чего же тут удивляться, что в ОкО перенаселенность. Вот эти самые этикетки приказывали фермерам - иди на Запад. В те времена они и вправду могли найти страну, схожую с той, что на этикетках. А вот для Джима это невозможно. Он живет здесь - и все же бесконечно удален от этой страны.
Утопии прошлого всегда немного печальны. Джим натягивает штаны, рубашку, шлепает через всю квартиру к входной двери и выглядывает наружу.
Солнечный день. Над головой тяжело нависла трасса, большая такая бетонная хреновина, застывшая в небе, пересекающая его из края в край. Опоры скромно расставлены на задворках, иногда - посреди уличных перекрестков. Вообще-то футхиллская трасса - далеко не новая штука, она появилась еще в конце того века. Все участки, по которым она должна была пройти, были плотно застроены, и домовладельцы ни в какую не соглашались продать свои жилища на снос. Ну и что же придумали? Придать новой магистрали форму виадука, сделать ее частью вознесенной над землей сети дорог, которая прокладывалась в наиболее плотно заселенных частях Ньюпорта и Санта-Аны. Стоимость домов под этой вечно ревущей бетонной полосой, конечно же, разом упала, но ведь их же никто и пальцем не тронул, верно?
Теперь эти дома поделили на квартиры, и они стали идеальным пристанищем для небогатых людей "умственного" труда, вроде Джима. Машины перестали быть такими шумными, как прежде, а что касается тени от дороги, то, как неизменно отмечают торговцы недвижимостью, жарким летом она представляет собой скорее преимущество, чем недостаток.
Джим возвращается в комнату, состояние у него - полный облом. Голова раскалывается, мысли в ней идут как-то наперекосяк. Тоскливо ковыряясь в обычных своих утренних овсяных хлопьях с молоком, он думает об Артуре Бастанчери. Хорошая старая баскская фамилия, пошла она от пастухов, пришедших в ОкО еще тогда, когда Джеймс Ирвин использовал свою землю под пастбище. Во внешности Артура сохранилось что-то баскское - смуглое лицо, светлые глаза, квадратный подбородок. А у этих ребят давняя традиция активного сопротивления - там, у себя, в Испании. Они и терроризмом не брезгуют. Джим не имеет ни малейшего желания заниматься террором, а вот если можно сделать что-либо каким-нибудь другим способом... Он вздыхает, снова берется за ложку, тупо таращится на свою гостиную. Гостиная таращится на него.
Книги повсюду. Историки ОкО - Фриз, Медоуз, Старр и др. Поэзия. Романы. Кипы и кипы - здесь все что угодно. Рядом с окном - уголок дзен: циновка, палочки благовоний, свеча.