Страница 14 из 20
- В самом себе живет бессмертный дух, - мрачно заметил я, передавая ему бутылку. Обоим уже не стоило пить, но, когда подошли Габби, Ребл, Кэтрин и Кристин, мы помогли им прикончить еще бутылек. Стив позабыл про серебро и стал целоваться с Кэтрин - за ее рыжими волосами не было видно, как они это делают. Оркестр - труба, кларнет, два саксофона и басовая скрипка - заиграл снова, и мы затянули под музыку: "Матильда", "О, Сюзанна" или "Я только что видел". Мелисса подошла и села рядом. Я обнял ее и понял - она пила и курила. Из-за Мелиссиного плеча мне подмигнула Кэтрин. Оркестр наяривал, вокруг оранжевого дерева собиралось все больше народу, и скоро мы уже ничего не видели, кроме ног. Сперва мы в шутку угадывали горожан по одним ногам, а потом потанцевали вокруг дерева вместе со всеми.
Много позже мы двинулись к лагерю. Это было здорово. Мы пробились через поющую толпу, вернули бутылки продавцу и вышли на аллею, пошатываясь, держась за руки и горланя "Большие надежды" под стихающие звуки оркестра.
На полпути из-за деревьев выскочила компания. Меня грубо бросили на землю. Я с ругательствами вскочил. Слышались крики и вой, кто-то падал, катался по земле и злобно орал: "Какого..." Две компании разделились и встали стенка на стенку. В свете фонаря я узнал ребят из Сан-Клементе. На всех были одинаковые, красные в белую полоску, рубахи.
- Ох, - сказал Николен тоном усталого презрения. - Это они.
Один из вожаков, парень с отметиной от брошенного камня, выступил на свет и нехорошо улыбнулся. Мочки ушей у него были в клочьях от выдранных в драке серег, тем не менее в левой и сейчас красовались две золотые, а в правой - две серебряные сережки.
- Привет, Дол Грин, - сказал Николен.
- Деткам нельзя ходить в Сан-Клементе ночью, - сказал мусорщик.
- Какой-такой Клементе? - невинно осведомился Николен. - К северу от нас ничего нет, только развалины, развалины, развалины...
- Детки могут забояться. Они могут услышать вой, - продолжал Дол Грин. Ребята за его спиной затянули: "ухмммммммм-иииииииихххххх", то выше, то ниже, как сирена, которую мы слышали той ночью. Вожак сказал: - Вашим нечего делать у нас в городе. Другой раз так легко не уйдете...
Николен осклабился:
- Давно мертвечинкой лакомился?
На него набросились; мы с Габби поторопились встать рядом, чтобы Стива не окружили. Впрочем, он ловко молотил мусорщиков башмаком под коленки и самозабвенно выкрикивал: "Коршуны! Шакалы! Крысы помоечные! Старьевщики!" Я держался начеку - мусорщиков было больше, и у каждого на пальцах перстни...
Шерифы накинулись на нас с криком: "Это что? Прекратите! Эй!" Я снова очутился в грязи вместе с большинством дерущихся. Встать оказалось непросто.
- Гребите отсюда, парни, - сказал один из шерифов, здоровенный, на голову выше Стива, которого держал за ворот. - Еще раз придется вас разнимать - запретим появляться на толкучках. А теперь валите, пока еще не схлопотали.
Мы догнали девушек - Кристин и Ребл дрались наравне с нами, но остальные предпочли держаться в сторонке - и зашагали по аллее. За спиной ребята из Сан-Клементе снова завыли сиреной: "ухммммммиииии-ухмммммиииии-ухмммммиииии..."
- Черт! - сказал Николен, обнимая Кэтрин за талию. - Как бы мы им врезали...
Кэтрин, не в силах больше хмуриться, рассмеялась:
- Их двое на одного!
- А что, Кэт, может, это нам как раз по вкусу? Все согласились, что мы поколотили бы мусорщиков, и в отличном настроении двинулись к костру. Мелисса догнала меня и взяла под руку. Возле лагеря она сбавила шаг. Я понял, к чему она клонит, свернул в рощицу и встал, прислонясь к лавровому дереву.
- Ты здорово дерешься, - сказала Мелисса. Мы целовались долго-долго, потом она вся обмякла и повисла на мне. Я сполз по стволу, царапая корой спину.
На земле я оказался наполовину сверху, наполовину сбоку от нее, ноги наши переплелись - ужасно неудобно, но в висках у меня застучало. Мы целовались без передышки, ее частое прерывистое дыхание щекотало мне лицо. Я попытался было залезть ей рукой в трусы, но не дотянулся, поэтому задрал блузку и ухватился за грудь. Мелисса куснула меня в шею. По телу пробежала дрожь. Кто-то шел по аллее с фонарем, и на секунду я увидел Мелиссино плечо: светлая кожа, перекрученная грязная лямка белого лифчика, грудь колышется под моей рукой... Мы целовались, а эта картинка так и стояла перед моими закрытыми глазами.
Она отодвинулась:
- Ох, Генри. Я сказала папе, что скоро вернусь. Он будет меня искать.
Я поцеловал ее в надутые губки, едва различимые в темноте.
- Ладно. В другой раз.
Я был так пьян, что не почувствовал разочарования - еще пять минут я ничего такого не ждал, и вернуться к прежнему состоянию оказалось легко. Все было легко. Помог Мелиссе подняться, снял со спины кусок коры. Рассмеялся.
Проводив Мелиссу к отцовскому навесу и поцеловав разок на прощанье, я пошел в рощу пописать. За деревьями по-прежнему светился кострами лагерь мусорщиков, оттуда неслись звуки "Прекрасной Америки". Я стал подпевать вполголоса. Старая мелодия переполняла мое сердце.
На аллее перед нашим лагерем я увидел старика с двумя незнакомцами в темных куртках. Том спрашивал, но слов было не разобрать. Гадая, кто бы это мог быть, я побрел к своему лежбищу и рухнул на землю. Голова кружилась, черные ветви качались над головой, и каждая еловая иголочка виделась четко, словно нарисованная. Я думал, что вырублюсь сразу, но, едва лег, услышал шуршание: кто-то размеренно придавливал кучу листвы. Звук доносился с того места, где должен был спать Стив. Я прислушался и вскоре различил дыхание, тихое, частое "ах-ах-ах" и узнал голос Кэтрин. У меня тут же встал; я понял, что скоро не усну. Еще через минуту мне сделалось не по себе; я поднялся на нога, сердито бормоча под нос, и пошел на окраину лагеря, где дышала жаром огромная куча головешек. Я сидел, смотрел, как от ветерка они из серых становятся алыми, и был возбужден, обижен, счастлив и пьян.
Внезапно в лагерь ворвался старик, с виду еще более пьяный, чем я. Серые волосы дымком вились вокруг головы. Он увидел меня и опустился на корточки рядом с костром.