Страница 11 из 20
- Отлично.
Мелисса иногда бывает в пекарне - она подружка Кристин, сестренки Кэтрин. В других местах мы не встречаемся и почти не знакомы. Ее отец, Эдисон Шенкс, живет на Бэзилонском холме и с поселковыми почти не знается.
- Здорово, если тебе отдадут бочонок за столько крабов, - сказал я, заглянув в корзину.
- Знаю. Синяя Книга говорит, что это возможно, хотя придется поторговаться.
Она уверенно тряхнула длинными черными волосами, такими густыми и ухоженными, что в солнечном свете казалось - они украшены самоцветами. Хорошенькая: зубки острые, носик тонкий, кожа белая, гладкая. У губ - целый запас осторожных, серьезных, капризных гримасок; тем приятнее редкая улыбка. Я так уставился на Мелиссу, что столкнулся с какой-то бабусей. Та выругалась по-испански.
- Извини, мамаша, я загляделся на девушку...
- Так и держался бы.
- Будет исполнено, мамаша. - Я подмигнул, ущипнул старушенцию (она с улыбкой хлопнула меня по руке), догнал Мелиссу (она тоже улыбалась) и взял под локоток. Мы весело двинулись вдоль главной аллеи искать бондаря. Решили идти в лагерь каньона Трабуко, где собирались фермеры - они обычно хорошие мастера по дереву.
Над лагерем Трабуко поднимался дымок, перламутровый в кружевной тени эвкалиптов. Запахло мясом - жарили разрубленного пополам бычка. Пиршество привлекло заметную толпу. Мы с Мелиссой обменяли краба на два ребрышка и остановились поесть и понаблюдать за паясничаньем трех разбитных мусорщиков, которые требовали шесть ребер за коробку английских булавок. Я уже собрался пройтись на их счет, когда вспомнил, что Мелиссин отец, по слухам, водит компанию с мусорщиками. Эдисон ходит торговать по ночам, и никто не знает, что он выручает у мусорщиков за товар, что за работу, а что просто ворует... Сам вроде мусорщика, только живет не в развалинах. Я молча жевал мясо, внезапно поняв, как мало знаю про девушку рядом со мной. Мелисса обглодала ребрышко, как собака, поглядывая на шипящее над костром мясо. Вздохнула.
- Хорошо, но бочек не видать. Придется заглянуть к мусорщикам.
Я согласился, хотя это означало, что придется торговаться насмерть. Мы прошли на северный край толкучки, где остановились мусорщики - наверно, чтобы сохранить путь к отступлению. И сам лагерь, и товар здесь были иными: почти никакой еды, только несколько женщин охраняли лотки с пряностями и консервированными деликатесами. Мы миновали дядьку в блестящем синем костюме - он расстелил на траве одеяло и торговал инструментами всевозможных форм и размеров. Часть инструментов были ржавые, часть - ярче серебра. Мы пытались угадать, что зачем нужно. Одна штуковина вызвала у нас смех: оранжевая трубка, а в ней проволочка с двумя зажимами на концах.
- Чтоб удерживать мужа с женой, если они не ладят, - сказала Мелисса.
- Не выдержит, все равно разбегутся. Это, наверно, дверная пружина.
- Что? - хихикнула она.
Я попытался объяснить, но не тут-то было - стоило начать, Мелисса сгибалась пополам от хохота, не давая сказать ни слова. Мы пошли дальше мимо развалов яркой одежды и сверкающей обуви, мимо огромных ржавых механизмов, которые не работают без электричества, мимо продавцов оружия, окруженных вечной толпой зевак. Между нашим лагерем и лагерем мусорщиков торговали семенами, как всегда оживленно. Я хотел посмотреть, там ли Кэтрин, потому что торгуется она - заслушаешься, но не мог разглядеть в толпе. Вдруг Мелисса потянула меня за рукав.
- Вот, - сказала она.
За семенными рядами женщина в алом платье продавала стулья, столы и бочки.
- Иди торгуйся, - сказал я. - Пока начнешь, я схожу посмотрю, чего там делает Том. - Старик как раз только что попался мне на глаза.
- Ладно, попробую для начала тихо и невинно.
- Удачи.
Невинной она не выглядела, это точно. Я зашагал к Тому, который увлеченно беседовал с другим продавцом инструментов. Когда я подошел, он хлопнул меня по плечу и продолжил разговор:
- ...из промышленных отходов, гнилой древесины, собачьих трупов...
- Говно, - сказал продавец. ("Из говна тоже", - вставил старик.) - Его делали из сахарной свеклы и тростника: так написано на пачках. Сахар не портится, и на вкус не хуже твоего меда.
- Сахарную свеклу и тростник выдумали производители, - презрительно сказал Том. - Ты их видел? Нет! Сахар делали из всякой дряни, поэтому от него болезни и уродства. Но мед! Мед предохраняет от простуды и легочных болезней, излечивает подагру и отрыжку, он в десять раз слаще сахара. Будешь есть мед, проживешь, сколько я. Это свежий и натуральный продукт, а не синтетическая гадость, шестьдесят лет пролежавшая в развалинах. На, попробуй, обмакни палец - это бесплатно.
Продавец запустил два пальца в горшок и слизнул мед:
- Вкусно...
- Еще бы! И за одну дерьмовую зажигалочку, каких у вас в Ориндже тысячи, я отдаю два, два-а-а горшка превосходного меда. Тем более... - Том хлопнул себя по лбу, словно припоминая. - Тем более что ты получишь и горшки.
- Значит, вместе с горшками.
- Да, я понимаю, что расщедрился, но мы в Онофре все такие - последние бы штаны отдали, кабы не срам, а я вообще из ума выжил...
- Ладно, заткнись и давай свои горшки.
- Прекрасно, молодой человек, получите. Обещаю: питаясь этим волшебным эликсиром, вы доживете до моих лет.
- И дольше, если не возражаете, - рассмеялся мусорщик. - Но штука вкусная.
Он протянул старику зажигалку - пластмассовый прямоугольник с металлической крышкой.
- До встречи, - сказал старик, пряча в карман зажигалку и уволакивая меня прочь. Под следующим деревом он остановился. - Видал, Генри? Видал? Зажигалку за два маленьких горшочка меду! Вот это сделка! Ну, гляди же. Просто не верится. Гляди.
Он чиркнул зажигалкой перед моим носом, секунду подержал пламя и потушил.
- Очень мило, - сказал я, - но у тебя уже есть зажигалка.
Старик придвинул сморщенное лицо вплотную к моему:
- Покупай их всякий раз, как увидишь, Генри. Всякий. Это, без сомнения, одно из величайших достижений американской технологии. - Он сунул руку за спину, порылся в рюкзаке и протянул мне фляжку янтарной жидкости. Вот, хлебни.
- Уже в винном ряду побывал? Старик улыбнулся щербатым ртом: