Страница 4 из 4
Про землянки же вот что интересно. Некоторые из них сходствовали с медвежьей берлогой. Коли находилось поваленное ветром дерево с вывороченным из земли большим корневищем, то устроение такой землянки проходило так. Поначалу вырубались все корни, которые приходились на середину корневища. Нетронутыми же оставались только те корни, что вроде рёбер, торчали по краям. Далее, поверх корней-рёбер полагалось наложить веток погуще и потом уж ветки укрывались дерниной. Такие землянки считались попроще и похуже. Землянки подобротней делались иначе и для них требовались подходящие углубления в земле. Найти же такие углубления было нетрудно в овражистых местах или по речным высоким берегам. Затем надо было, заготовив в достатке брёвен подходящей длины, уложить их плотно одно к другому над углублением, заполнить зазоры между брёвнами болотным или озёрно-речным илом и дождавшись, пока ил подсохнет, но так, чтоб не пошел трещинами, укрыть бревенчатый настил дерниной.
В землянки стародавние люди не входили – вползали на четвереньках. В них могли разместиться сидя либо лёжа два-четыре взрослых человека с малыми детьми. Землянка укрывала от дождя, в летние знойные дни она давала тень и прохладу, в зимние холода с малым костерком внутри, помогала дожить до весеннего тепла. В землянке почти ничего не угрожало ночлегу.
…Рудый возвращался с удачной охоты. На его плече, поматывая под мерный шаг охотника рогатой головкой, лежала добыча – тушка косули. Подойдя к своей землянке, Рудый снял с плеча и передал косулю Рыжухе, на светло-румяном лице которой, выделялись белые, будто выгоревшие на солнце, брови с ресницами. Злобно ощерясь, Рудый снял-стащил с себя кожаную рубаху-малицу, оголив кровоточащие полосы на руках, спине и бугристом животе и присел на лежащее рядом с землянкой бревно, подставив, к своему удовольствию, саднящее, израненное тело под освежающие воздушные струи, хоть и веяло уж предосенним холодком.
– Всё, Рыжуха, терпежу моему конец пришел! Невмочь мне боле надевать сю малицу! – промолвил одним духом Рудый и далее уж, по манере своей, произнёс врастяжку, – иль она меня до конца умучит, иль я с ней учинить чего-то должон.
– Жалко мне тя, братец! У меня-то кожа тож саднит, хоша до крови дело не доходит. Не разумею токмо, как же ты малицу умягчишь, ведь в рот не положишь, зубами кожу не пожуёшь, не разнежишь.
– А я её руками спробою умять-приручить. Токмо допреж, сестра, распори-ка малицу по швам, потом уж наново сошьёшь. а шило доброе, с чёрного камню, я намедни у Кривоглаза на кунью шкурку выменял. Да ты, поди, давеча видела ново шило то.[4]
– Видала. Ладно, давай малицу, а сам-то поешь, да отдохни.
Пока брат ел запечённое сестрой мясо, заедая его зелёными перьями лугового лука, росшего тут и там по всей округе, Рыжуха принялась распарывать малицу ножом с коротким, острым, удобным для порки лезвием.
Подкрепившись, Рудый влез в землянку и, ожидая завершенья сестриного занятья, растянулся на подстилке из душистого, загодя наготовленного сена и, поддавшись блаженной истоме, тут же уснул, сопя, всхрапывая и, как малое дитя, пуская между выпяченных губ пузырчатые слюни.
Спал, однако, не долго. Проснулся рыжеволосый детинушка, вылез из землянки обратно на свет божий, а Рыжуха уж куски кожи, бывшие ещё недавно малицей, отдаёт: «Ну, вот, на. Делай теперь, чо удумал!» Что ж, взял Рудый кожаные куски, сел верхом на бревно – на то самое и давай приручать один кусок за другим. И как только ни мучил их, вроде как в отместку: мял, скручивал то в одну, то в другую сторону, свивал-развивал вдоль и поперёк. Пот прошиб уж кожемяку, а он всё не унимается. Вдруг замер, поискал глазами сестру, будто спросить чего хотел, а той уж и след простыл – хлопот-забот то у неё кабы не побольше, чем у брата.
Сидит Рудый на бревне. В задумчивости мятые маличные кожаные куски на ощупь проверяет, хмурится в недовольстве – нет нужной мягкости-то. «Как Рыжуха-то давеча сказывала, – мысленно спросил он себя и, вспомнив слова сестры, произнёс их вслух, – малицу в рот не положишь, зубами не пожуёшь, не разнежишь». И дальше, уж опять молча, продолжил рассужденье: «А, ведь, должно быть, права сестрица – не умягчить, не разнежить, как желатно кожу посуху. Во рту-то зубам слюна дюжая помощница. Вот, стало быть, и надобно чередовать мятьё с моченьем, а моченье с мятьём».
Конец ознакомительного фрагмента.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
4
К началу эпохи позднего каменного века (неолита), когда, как считается, были изобретены прядение и ткачество, человек в течение многих тысячелетий придумал и довёл до совершенства доступные ему по тем временам технологии выделки шкур и кожи, из которых изготавливалась разнообразная одежда, остававшаяся, практически, ничем незаменимой вплоть до появления тканей. Для зимней одежды, выделывалась шкура, и на ней оставался мех, для летней – мех перед выделкой срезался ножами. Срезанный мех, в этом случае, называли шерстью и за ненадобностью выбрасывали. Сам же процесс изготовления одежды осуществлялся методом ШИТЬЯ с использованием ШИЛА. Кстати, интересно заметить, что отглагольное существительное ШИЛО, означающее и в современном русском языке простейший инструмент, предназначенный для прокалывания отверстий, ассоциируется не со швейным делом, где требуется игла, а с обувным ремеслом, точнее с ручной починкой обуви, где зачастую, без шила ещё не обойтись. Из последнего замечания, логично сделать следующие любопытные выводы: слова «шило» и «шить» в русском языке появились задолго до неолита, русский язык, вполне вероятно, по возрасту – один из древнейших языков на планете. Как же шили наши далёкие предки? Ответ на этот вопрос представляется очевидным. Прежде, чем приступить к шитью, надо было позаботиться о достаточном количестве шовного материала, в качестве которого, в отсутствии ниток, служили: либо подходящие жилы (сухожилия), специально для этого, особым способом подготовленные, либо узкие и как можно более длинные нарезанные из мягкой кожи полоски-шнурки. Заготовив же припас жил и шнурков, можно было начинать и сам пошив. Для чего древний швец брал в руки, разумеется, заранее выкроенные из выделанной кожи или шкуры, детали, складывал-соединял их определённым образом, прокалывал шилом три-четыре отверстия, протягивал через них жилку, либо кожаный шнурок, стягивал в этом месте сшиваемые детали кроя, затем, дальше по шву снова прокалывал отверстия и всё повторялось, пока эти детали не оказывались полностью сшитыми. Соединение деталей кроя, при этом, могло быть двух типов: с плоским швом, когда края деталей просто накладывались друг на друга с небольшим нахлёстом или швом-складкой, когда края подгибались и сшивались, образуя как бы складку, обращенную наружу. Именно шов-складку было накладывать проще, потому, скорее всего, его и использовали швецы каменного века везде, кроме тех мест одежды, где предпочтительней оказывался плоский шов. Последнее, о чём, пожалуй, стоит упомянуть, это то, что именно модельерами и конструкторами одежды каменного века, скорее всего, была придумана ШНУРОВКА, как способ подвижного соединения деталей одежды.