Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 27 из 28



Сердце екнуло. Но Энира была к этому готова. Свои действия она считала справедливыми, поэтому спящая совесть баюкала ее страх перед разгневанным правителем. Выпрямившись, лира с улыбкой произнесла:

– Веди.

Тяжелая дверь из темного лакированного дерева отворилась, впуская Эниру в кабинет султана Эссора. Яркий полуденный свет Илара слепящими волнами врывался в комнату из высоких окон, укутанных по краям тяжелыми алыми портьерами. Прямо напротив входа, находился широкий резной стол, украшенный витиеватыми лозами саданского широколистного вьюна, любовно созданными талантливым резчиком по дереву.

Однако стол сейчас мало интересовал Эниру. Гораздо больше ее волновал пышущий яростью султан, который всем весом продавливал красивую крышку стола, упираясь в него своими ладонями. Он тяжело дышал, на скулах разлились белые пятна гнева, ноздри раздувались, словно крошечные кузнечные меха, а в голубых глазах плескалась темная буря.

Находящихся в кабинете Шаха, Бирма, Ганса и еще одного незнакомого человека, Энира даже не заметила, под сметающей волной взгляда Дамаска.

– Подойди ближе и сядь, – вопреки всему своему устрашающему виду, тихо произнес он.

Набрав полную грудь воздуха, Энира выполнила приказ, сев на мягкий стул перед рабочим столом султана. Взирая на девушку сверху, Дамаск испепелял ее взглядом. Внутри всё обрывалось от страха, всё же лира слишком мало знала правителя Эссора, чтобы быть уверенной в благополучном исходе этой истории. Вопреки обуревавшим чувствам, лира спокойно смотрела в содалитовые глаза, которые, казалось, начали светиться.

– Ты не ценишь добро, Энира? – вкрадчиво спросил султан.

На миг замерев, лира смиренно ответила:

– Я ценю добро. А ценишь ли его ты, Дамаск?

По лицу султана пробежала тень смятения. Однако он быстро стер ее и, уже не сдерживая своей ярости, рявкнул:

– Как ты посмела освободить мою пленницу!?

Поигрывая пальцами по ручкам стула, Энира наклонила голову набок, медленно выгибая брови, показывая свое удивление. Ее мысль о том, что султана и Риккарду что-то связывает, подтвердилась. Его взбесил вовсе не побег квихельма, разъярила его пустая камера рыжей девушки.

– Так же как ты посмел ее туда заточить, – словно камень кинула лира в Белого.

Султан тут же подорвался и подскочил к Энире, до боли вдавливая костяшки ее пальцев в ручки стула.

– Я сказал, что ты под моей защитой, и ты решила, что тебе всё дозволено? Что можешь лезть в мои дела? Совать свой нос в дела государства? Ты считаешь, что я не смогу тебя наказать за это? Не смогу казнить?…

Вообще-то лира была уверена, что казнить он ее не сможет, но ярость султана сейчас была так сильна, что любое слово девушки могло привести к печальному финалу. Прекрасно это понимая, Энира отпустила всю свою тревогу в душе, позволяя ей отразиться на лице.

– Я так не считаю, Дамаск, – тихо ответила лира, заставляя свои глаза слезливо заблестеть. – Ты можешь убить, казнить меня, бросить за решетку. Это твое право. Ты султан. Но давно ли ты перестал быть человеком? – лицо Белого вытянулось в маску агрессивного непонимания. – Ты наказал ребенка за грех отца, но почему не наградил за милосердие матери? Не ты ли наречен народом справедливейшим из султанов? Так где твоя справедливость, Дамаск? Где хваленая честность и милость? Почему ты поступаешь так низко, заставляя страдать других, а не виновника своих бед? Ты сам понимал, что Рикка ни в чем не виновата. Ты бессовестно мучил ее. Она голодала, мерзла. У нее даже не было кровати, и она спала на «тюфяке», который больше походил на рваный мешок. Еще немного и она могла бы умереть! Так что не вини меня за то, что я поступила правильно, вместо тебя.

Слишком много всего отразилось в темной голубизне глаз султана. От вины и стыда до явно клокочущего бешенства. Эмоции разрывали мужчину, и он разъяренно ударил в бочину подлокотника стула так, что ножки жалобно скрипнули, меняя свое местоположение. Дамаск нервно заходил, стараясь не смотреть на Светлую.

Понимая, что слова достучались до совести султана, Энира едва слышно выдохнула, переместив взгляд к дальней стене, где на диванчике сидел с перевязанной шеей Ганс рядом с незнакомым очень сильно шокированным мужчиной. Бледное, напряженное лицо «немого» мага недвусмысленно выражало беспокойство за девушку, и как только он поймал ее взгляд, тут же ободряюще кивнул, показывая, что сказала она всё правильно.

Дамаск вновь к ней резко развернулся, и лира поспешно посмотрела на него.



– Ты должна была сначала поговорить со мной! – всё еще пыша негодованием, воскликнул султан.

– Это ничего бы не изменило. Ты не отпустил бы ее. Не смог. Но и условия бы ей не улучшил.

– Ты. Сделала это. За моей спиной! – чеканя каждое слово звонкой монетой, рявкнул султан.

– Я не планировала ее освобождать. Это вышло спонтанно…

– По пути, когда ты освобождала квихельма? – раздался за спиной хрипловатый голос.

Лира уже знала этот голос. Главный Командующий Эссора, мечтавший отдать ее Ардалу. Обернуться она не успела. Дамаск вновь подскочил к ней, вцепляясь в ручки стула и тем самым запирая ей пути отступления. Его глаза вспыхнули ледяным огнем с новой силой, прожигая Эниру до самого нутра. Он ничего не говорил, лишь прожигал взглядом, так что лира не выдержала и почти шепотом произнесла:

– Я не могла иначе, Дамаск…

– Ты знала закон, Эни! Я сам тебе о нем рассказывал. Знаешь ли ты, что полагается тому, кто спас смертника?

– Догадываюсь, – едва шевеля губами, отозвалась лира.

– Человек, освободивший смертника, должен занять его место.

Не прекращая зрительный контакт, Энира судорожно сглотнула. Дамаск был зол. Очень зол! Лира таких злых мужчин и не видела, наверное, никогда. Но та сакральная связь родства между ними была слишком прочна, и, несмотря на ярость, плескавшуюся в его глазах, Энира заметила нечто большее… надежду? Да, это была надежда. Он ждал от лиры оправданий, которые помогут оправдать ее перед Триадой. Чтобы Триада услышала причины, почему он не может наказать ее.

– Ты волен бросить меня в подземелье или вздернуть на виселице, как велит твой закон, Дамаск. Но сколь крепок будет отныне твой сон? Ты знал мою связь с квихельмами. Знал, кто мои лучшие друзья. И всё же повел меня в ту камеру. Неужели ты думал, что я скрою этот факт от своих друзей, с которыми делюсь всем? И неужели ты думал, что после этого квихельмы не станут вызволять своего брата? Если ты изначально планировал убить меня, то тебе не стоило придумывать столь изощренный план реализации этого замысла. А если нет, то почему ты винишь меня в том, к чему сам подтолкнул, не оставляя мне выбора?

– У тебя был выбор, – уже более спокойно ответил султан.

– У меня не было его, Дамаск, – Энира максимально приблизила свое лицо к лицу мужчины, впечатывая взглядом в его сознание правоту своих слов. – Если бы Ганса или Бирма кинули в тюрьму, полагаю, ты бы, не задумываясь, отправился их спасать.

– Ты сама говорила, что не знаешь этого квихельма, – без особого труда выдерживал Дамаск вторжение в личное пространство, ни на миллиметр не отстранившись от Светлой.

– Зато я знаю своих друзей, за которых готова отдать жизнь. И всё, что закон и истина для них, я должна принять и понять. Клятва Братству обязала их освободить квихельма. А я вынуждена была помочь им.

Султан поднялся и, обойдя стол, сел в свое кресло, начав задумчиво созерцать девушку напротив.

– То есть это моя вина? – обманчиво ровным тоном спросил Дамаск.

– Я этого не говорила, – тихо ответила Энира, потупив взгляд в пол, на танцующие мазки ярких красок ковра.

– Ты издеваешься, Дамаск!? – взорвался за спиной лиры гневный хрип, заставив ее вздрогнуть. – Девчонка тебе в уши мед льет! Я когда говорил Ардалу ее отдать, пока до беды не дошло? Теперь смотри, к чему это привело. Она тебе набрехала с три короба, что квихельм по ее душу пришел, а ты и поверил. На кой она ему сдалась, если с ней уже двое из Братства? Убийца пришел, чтоб Триаду порезать, а она его благородно отпустила. Скольких в следующий раз ждать? Пару, тройку, десяток?..