Страница 7 из 11
Это прозвучал голос Ардова, который некоторое время наблюдал за происходящим и наконец решил обнаружить себя. В зале воцарилась тишина, дюжина голов обернулась в сторону чиновника сыскного отделения. Чептокральский был фигурой если и не легендарной, то уж точно всем известной.
Сыщик следил за реакцией главного редактора. Тот на мгновение замер, потом распростер руки навстречу гостю, словно собирался обнять, и расплылся в улыбке.
– Илья Алексеевич, – радостно протянул хозяин «Санкт-Петербургских ведомостей», – наконец-то вы к нам заглянули!
Редакторский улей продолжил привычное свое гудение, словно тут же позабыл про только что объявленную смерть коллеги.
– Полюбуйтесь!
Клотов отскочил в сторону и указал на мраморные головы, наконец-то нашедшие покой на подставках.
– Работа Макса Клингера[4], – похвастался он. – А? Каково?
Ардов подошел ближе. Головы сизого мрамора с желтоватыми прожилками производили впечатление натуральных, слегка оплывших, только что срезанных с плеч утопленников. Глазницы были заполнены пастой красного цвета, отчего мертвенные лица походили на демонов преисподней со светящимися адским пламенем глазами.
– Подумываю, не пора ли учредить глиптотеку[5], – хохотнул главный редактор. – Вы слыхали? В Копенгагене только что открыл такую Карл Якобсен, сын пивного магната Карлсберга. Там одного Родена около тридцати работ… У меня, конечно, пивоварен нет, но кое-чем удивить публику смогу…
Илья Алексеевич ощутил запах грибов и привкус тины во рту; голос Клотова ложился на лоб, щеки и губы бурой липкой паутиной. Ардову стоило больших трудов не начать убирать эту воображаемую паутину с лица.
– Он гений, не находите? – ворковал газетчик, принявшись исполнять вокруг гостя какой-то замысловатый пластический этюд. – Истинный enfant du siecle[6], завороженный тенями мистических глубин. Если Бердслей – жрец Астарты, то Клингер – мистик из братства Дюрера и Гольбейна. Оцените эту скорбную вдумчивость, драматический пафос… Вот эта складка… – он ткнул мизинцем в насупленную бровь мраморной головы. – С этими символами, окутанными чарами пантеизма, надо вступить в интимную близость, сродниться, чтобы ощутить скрытую страсть и душевную муку.
– Мне надо задать вам несколько вопросов, – сказал Ардов, зная, что этот бессмысленный словесный поток может исторгаться из Клотова часами, если не сутками.
– Прошу! – мгновенно переключился газетный магнат и распахнул двери кабинета.
– Когда вы видели Чептокральского в последний раз? – спросил Илья Алексеевич, когда Клотов устроился у себя за столом.
– C утра был. В невероятно возбужденном состоянии. Пообещал разоблачения в вопросах вооружения русской армии.
– Разве это его тема?
– В том-то и дело, что нет! Да вы сами прекрасно знаете.
Не усидев, Клотов опять вскочил, обошел стол и нагнулся к уху сыщика.
– Но с недавнего времени он стал приносить материалы о перевооружении армии.
Многозначительно помолчав, главный редактор отложил в сторону лежавший на столе свежий номер газеты, под которым открылась стопка каких-то эскизов. Он принялся задумчиво перебирать листы с рисунками.
– Разве это интересно читателю? – поинтересовался Илья Алексеевич.
– Конечно! Это же колоссальные подряды! Взятки, коррупция, нити тянутся на самый верх! Посмотрите! – он показал Ардову картон с гуашью. – Между прочим, это Мозер! А это – Штер… А вот сам Климт!
Илья Алексеевич бросил взгляд на наброски, залитые пятнами краски.
– Я только что из Вены, – доверительно сообщил Клотов. – Они задумали учредить сецессион[7], чтобы наконец-то порвать с господствующим в венском Доме художников консерватизмом. Я предложил им издание собственного журнала – «Ver Sacrum»[8]. Как вам название?
Постучав, в кабинет заглянул Арсений Карлович и показал гранки.
– Пора в печать, – извиняющимся голосом сообщил он.
Клотов жестом велел положить листы на стол, обмакнул перо и, взглянув на хронограф из жилетного кармана, проставил в выходных данных время отправки номера в печать.
– Откуда у Чептокральского были сведения? – спросил Ардов, дождавшись, пока помощник оставит кабинет.
– Не знаю, – пожал плечами газетчик. – Надо полагать, завелся какой-то источник по этому направлению…
Илья Алексеевич встал.
– А что с ним произошло? – наконец поинтересовался Клотов.
– Застрелили, – сухо ответил Ардов и отправился к двери.
– Какой ужас, – индифферентно отозвался газетчик. – Впрочем, с его образом жизни следовало ожидать чего-то подобного.
– Что вы имеете в виду?
– Думаю, немало влиятельных господ имело зуб на него – уж слишком Чептокральский был любвеобилен.
Сыщик остановился в дверях:
– Полагаете, убийство не связано с его работой?
Клотов не сразу нашелся с ответом.
– Уверен, вы сумеете установить истину, – наконец ответил он. – Если чем-то смогу помочь – всегда к вашим услугам.
На выходе из редакционной залы Илья Алексеевич попросил у Арсения Карловича адрес Чептокральского.
– Виноват, – скукожился молодой человек. – Он не оставлял-с.
Ардов сделал удивленный взгляд.
– Избегал визитов кредиторов, – поторопился объяснить помощник главного редактора. – Некоторые были весьма настойчивы…
– Хм… Как же мне выяснить его место жительства? – озадачился сыщик.
– Может быть, вам посетить салон баронессы фон Зиссен? – неуверенно предположил собеседник.
Ардов опять вопросительно взглянул на него.
– Простите, я думал, вы знаете… – отчего-то смутился Арсений Карлович. – Господин Чептокральский посещали заведение баронессы… Там ищет знакомств пресытившаяся публика…
– Вы сопроводите меня туда?
Интонация получилась, скорее, повелительная, и помощник главного редактора, вздохнув, повиновался.
Глава 7
Храмъ Эроса
В роскошно обставленной приемной в особняке на Невском Арсений Карлович о чем-то пошептался с господином распорядителем, и Ардова тут же снабдили карточкой, именовавшей его «почетнымъ гостемъ эротическаго клуба «Храмъ Эроса».
За следующей дверью открылось фойе, декорированное розовым шелком; на стенах висели гравюры в черных резных рамах. Царил полумрак, прогуливались дамы в умопомрачительных туалетах и мужчины в смокингах и сюртуках.
– Очевидно, в залах еще не все готово, – предположил Арсений Карлович. – Здесь декорацию меняют два раза в неделю, привозят из-за границы.
Публика прибывала. Появились верткие старички, мелькнули совсем юные мальчишеские физиономии.
Наконец дверь в дальнем конце фойе распахнулась и оттуда ударил бледно-синий свет. Публика хлынула в открытую дверь.
Ардов вошел вслед за остальными и тут же испытал жгучий стыд. В глубине комнаты вдоль всей стены была выставлена композиция из живых людей, изображавших сцену утонченнейшего парижского разврата. Картина была задрапирована голубой кисеей и подсвечена особыми фонарями, отчего производила впечатление инфернальности. В углу из-под крышки рояля вытекало что-то волнительно-томное. Свет время от времени приглушался, и фигуры за кисеей меняли свои положения.
Несколько десятков налитых кровью глаз, искрящихся безумным блеском, неотрывно следили за меняющими позы обнаженными телами. Раскрасневшиеся потные физиономии выражали высшую степень извращенного сладострастия.
– Мне надо выйти! – шепнул Ардов и выскочил из зала.
– Да-с, на этот раз чересчур откровенно, – смущенно пробормотал Арсений Карлович, увлекая Илью Алексеевича в боковую дверь. – Давайте обождем пока в библиотеке, а потом пройдем прямо в концертный зал.
4
Макс Клингер (1857–1920) – немецкий художник, график и скульптор, представитель символизма.
5
Глиптотека – музей художественных изображений на камне.
6
Дитя века (фр.).
7
Сецессион (от лат. secessio – обособление) – немецкие и австрийские художественные общества конца XIX – нач. XX вв., возникшие на почве оппозиции академизму.
8
«Священная весна» (лат.).