Сокол Спарты

Тиссаферн склонил голову как бы в знак согласия, хотя внутри его разбирала злоба. Царский отпрыск воспринимал этих спартанцев как людей, а не как бешеных псов. Даже не поворачивая головы, персидский военачальник знал, что кое-кто из них за ним втихомолку наблюдает. Идя строем, они не доверяют никому, кто находится рядом с их хозяином, и готовы в любой момент оскаленно наброситься, подобно собачьей своре. Ну да ладно, осталось уже недолго. Двое всадников тронулись впереди спартанцев вверх по склону к громадным ступеням, что вели наверх, к террасе царя Персии.

Широченные ступени были прорублены неглубоко, чтобы царь, возвращаясь с охоты, мог въезжать по ним верхом. Кир и Тиссаферн повели коней вперед, а спартанцы, позвякивая оружием и доспехами, последовали сзади. На приближении к узким воротам внешней стены Кир буквально ощутил на себе взгляды отцовых Бессмертных. На сооружение царской террасы отец не поскупился: сокровища из казны текли рекой и на прорубание горного склона, и на всю ту роскошь, что находилась внутри. Помимо сада империи это была еще и крепость с постоянной охраной в две тысячи человек.

Последняя ступень заканчивалась возле самых ворот, так что врагу на сбор перед приступом не оставалось места. Свет наверху переменился: солнце над головой заслонили стражники, глядя сверху на всадников, а еще пристальней разглядывая отряд спартанцев, грозно и обильно посверкивающий на ступенях оружием. Кир со спокойным лицом поглядел вверх на стены, озаренные золотистым светом предзакатного солнца.

– Я Кир, сын царя Дария, брат царевича Артаксеркса, начальник персидского войска! Именем моего отца откройте ворота, чтобы я мог видеть его!

Под стеной Кир задержался несколько дольше, чем ожидал. Он уже начинал рдеть гневливым румянцем, когда под гром решеток и цепей ворота разомкнулись, открывая взгляду длинный двор. Кир сглотнул, стараясь не выказывать страх – этому он научился не хуже спартанцев.

Кони Кира и Тиссаферна, глухо стуча копытами, въехали на залитый солнцем двор.

День плавно переходил в вечер, и свет стал заметно мягче. Вот наконец-то и дом – можно вроде как расслабиться и оглядеться, приготовиться к встрече с отцом. Как его встретит старик, Кир толком не знал; не знал, как и он сам отреагирует на великого царя. Над всем довлело чувство неопределенности, нахлынувшее с новой силой перед лицом утраты. Если срок настал, то удержать отца не удастся никакой силой оружия. Холодная дрожь пронизывала Кира именно от этой беспомощности, а не от открытого стрелам и дротикам пространства двора.

Защиту крепости обеспечивала не только стража на наружных стенах, но и своеобразные горловины-ловушки, предназначенные для пленения нападающих. Если врагу каким-то образом удалось бы одолеть ступени лестницы и взломать ворота, он попал бы в один из двух обособленных друг от друга дворов крепости. И вражеские силы не смогли бы соединиться до тех пор, пока не проберутся через два длинных и узких открытых небу каменных коридора.

Кир и Тиссаферн не колеблясь проскакали в конец одной из этих горловин. За ними, не нарушая строя, проследовали шесть колонн спартанцев по полсотни человек в каждой. Уткнув древки копий в пыльную землю, они остановились перед вторыми, еще более массивными воротами.

Наружные ворота за их спинами, грохнув, заперлись на балку засова. Многие в отряде нахмурились, увидев, что их держат в месте, чересчур тесном для маневра. Вдоль всего двора на высоте в два человеческих роста тянулись каменные карнизы. Назначение их было неясно, и предводитель спартанцев Анаксис крепче сжал копье. Воины чувствовали на себе недобрые взгляды дворцовых стражников, более привычных не к бою, а к надраиванию своих панцирей.

Впереди строя Кир с Тиссаферном переглянулись и спешились. Анаксис наблюдал. Вытягивать шею и высматривать, кто там вышел навстречу, было бесполезно: обзор загораживали конские крупы. Не было слышно и разговора. Это Анаксису не нравилось. Его долгом было защищать царевича, ну и этого немолодого вояку. Хотя приказа или предупреждения об угрозе тоже не было. Понятное дело, отряд находился в цитадели давнего врага, но Анаксис обеспечивал охрану лично Киру – человеку, к которому он проникся уважением за его честность и прямодушие. Его можно было даже назвать «хорошим», если такое слово применимо к персам. Этот юноша не выказывал ни страха, ни чего-либо еще, помимо объяснимого волнения за отца… Что же это за каменные полки вроде ступенчатых сидений Афинского амфитеатра? Лучники-персы вполне сносные, и в этом замкнутом месте им лучше не попадаться.

Ни одна из этих мыслей не отразилась на лице Анаксиса, скрытом тенью шлема. Пока Кир и Тиссаферн тихо переговаривались с кем-то впереди, Анаксис стоял, словно бронзовая статуя. Наконец одна из лошадей сдвинулась, и он смог увидеть царевича.

К спартанцам, стоящим у него за спиной, Кир повернулся с сосредоточенно-хмурым лицом.

– Мой брат распорядился, чтобы в царские сады я вошел без охраны, – сообщил он и, казалось, хотел продолжить, но вместо этого лишь качнул головой. Вряд ли это был какой-то знак, но сердце у Анаксиса тревожно замерло.

– Твой брат не против, если с тобой пойду я? – спросил Анаксис.

Кир в ответ улыбнулся.

– Друг мой, если там затеяна измена, преимущество в одного человека уже неважно.

– Там, где я, важно всё, – серьезным голосом сказал Анаксис.

– Это правда, но я должен довериться чести моего брата. Он наследник трона, и я не давал ему повода во мне усомниться.

– Мы будем ждать тебя здесь, пока ты не вернешься, – произнес Анаксис и опустился на одно колено. Эти слова он произнес как клятву, и Кир почтительно склонил голову, после чего помог верному спартанцу встать на ноги.

– Благодарю. Твоя служба для меня честь.

Обернувшись, Кир увидел, как на него с осуждающей усмешкой смотрит Тиссаферн. Военачальник указывал в сторону ворот, ведущих в глубь царской террасы. За этим длинным двором начинались первые сады, растущие на щедрой почве, принесенной с равнин; за садами ухаживала тысяча рабов. Там возвышались деревья, давая пестрым от света аллеям благодатную тень. В ветвях, гоняясь за птицами, сигали крохотные обезьянки, а воздух был густ от сочного запаха зелени и жасмина, приправленного терпковатым ароматом древесных смол.

Навстречу Киру вышагнул мальчик-слуга, чтобы препроводить гостя, – непонятно, посланный из почета или в насмешку. Кир его проигнорировал.

Артаксеркс сейчас наверняка сидел у ложа отца. Высылать провожатым царской особе какого-то недоростка – попахивает, можно сказать, унижением. Ну да ладно.

Тиссаферн на ходу словно сбрасывал с себя заботы и тяготы их долгого пути. Он шел, глубоко вдыхая знакомые ароматы, и, кажется, стал как будто чуть выше ростом, расправив плечи и приняв вельможную осанку. Кира он знал всю его жизнь, на протяжении которой был ему наставником и просто другом. Хотя их воззрения во многом различались. Кир относился к людям с любовью, иного слова и не подыскать. Друзья были его страстью, и он собирал их так, как иные склонны собирать монеты. В сравнении с царевичем Тиссаферн едва скрывал свою неприязнь к толпам и потным солдатам.

Без малого час они петляли по извилистым дорожкам, в хитросплетении которых посторонний уже бы десяток раз заблудился. Но Кир знал их все с детства и поэтому за слугой шагал машинально, с рассеянным равнодушием. Покои отца находились на дальней стороне террасы в окружении пальм и под доглядом рабов. Сейчас казалось, что вся эта гора словно ждет его последнего вздоха. Внезапно Киру перехватило горло: до него донеслись завывания отцовых женщин.

Анаксис поднял взгляд на первый же шорох сандалий, задевших о камень. Спартанцы молча стояли около часа, ожидая от своего предводителя знака. При виде персидского отряда, обставшего с обеих сторон ступенчатый карниз, Анаксис втихомолку ругнулся. На воинах были богато украшенные черные доспехи, а в руках уснащенные каменьями луки, как у стражников в театре или, может, у дверей диктериона[7]. Все равно что дети, порывшиеся в царской казне.

7

Государственный публичный дом.