Девочки не плачут

Моя беременность закончилась сама. Мне даже не нужно было никуда идти. Не пришлось испытывать муки совести. Утром после скандала у меня открылось кровотечение. Уже в больнице мне сказали, что спасать некого. Вот тогда я и ощутила всю звенящую пустоту внутри. Последняя капля надежды покинула мое тело.

Я чувствовала и горе, но и облегчение. Потому что поняла: детей от Павлика у меня не будет. Никогда.

Паша расслабился, когда я вышла из больницы. Он обнял меня. Бормотал что-то очень оптимистичное, что-то очень душевное про то, что у нас обязательно будут дети. Что все будет хорошо. Я не слушала его. Пустота звенела внутри меня. В голове крутилась только одна мысль: «бежать». Надо скорее бежать от него.

Он отвез меня домой и пошел на работу. Я собрала вещи – все, что было дорого моему сердцу – и отправилась к родителям.

Я не стала посвящать их в наши семейные драмы. Я боялась их огорчить, расстроить. Хотя, возможно, стоило сказать правду. Я часто об этом думаю. Что бы они сделали, если узнали, что Паша меня ударил?

Но я просто вернулась к родителям со своими вещами и не увидела особой радости в их глазах. Но в квартиру они меня все-таки впустили. У нас давно не было той самой тонкой душевной связи, поэтому и теплого разговора не вышло. Мама лишь вздыхала, пока я разбирала свой чемодан. А потом мама побежала звонить Павлу, чтобы рассказать про возвращение блудной дочери с вещами. Не знаю, что ей ответил Паша, но мама успокоилась и заулыбалась. Уже вечером муж приехал за мной с цветами и красивой бархатной коробочкой с колечком.

Он был так убедителен, клялся, божился. Стоял на коленях и даже плакал. Он говорил о том, что сам не знает, что на него нашло, что у него сложный период, что наши неудачные попытки забеременеть его выбили из седла, и он смирился. А потом пошел обследоваться. Он подробно описал, чего ему это стоило. Так он и узнал о том, что у него возможны сложные генетические мутации в роду. Он испугался, очень испугался. Поэтому когда узнал о моей беременности, просто с ума сошел от страха. А когда понял, что я его обманула, у него слетели последние предохранители. Он не помнит, как ударил меня. Говорит, все было как в тумане. Аффект. Короче, я опять была виновата. Не оценила его усилий и стараний. Он был так убедителен, так нежен, что я сдалась. Не могу сказать, что поверила ему. Но мне так захотелось поверить, что я решила дать шанс нашим отношениям.

Когда родители провожали нас, они намекнули, что не стоит их вмешивать в семейные разборки, и вообще, с мужем мне очень повезло. Такого бы каждому. И если в следующий раз я приеду к ним с чемоданами, они просто не откроют мне дверь. Это была шутка, конечно. Шутка. Я до сих пор не могу переварить ее в своей голове.

Мы вернулись домой, и два месяца я опять жила, как в раю. Скажу честно, я поверила ему, успокоилась. Он опять был нежен, ласков. Он боготворил меня. Мы стали ходить по ресторанам, несколько раз встречались с друзьями. Я почувствовала, что воздух возвращается в мою грудь. Я поверила в то, что он понял, как был не прав. Вернулся мой хороший Пашка. Тот, от которого я была без ума, тот, который делал меня счастливой. Я поплыла на катере любви, плавно покачиваясь на волнах.

Правда, чтобы обезопаситься от шторма, я решила, взять себя в руки. Перестала есть сладкое, еду тихонько выбрасывала в мусор, делала упражнения, стала рассылать резюме в поисках работы. Я быстро пришла в форму и привела себя в порядок. Паша меня подбадривал и радовался моим успехам. Но когда я сказала Паше, что иду на собеседование, он устроил скандал.

Он орал как сумасшедший. Что это унизительно. Что он должен работать, а жена – дома сидеть и следить за хозяйством. Я пыталась отстаивать свою позицию, вызывая все больше и больше агрессии. Он начал меня швырять по комнате, выламывать руки и рассказывать о том, какая я неблагодарная. Что он изо всех сил старается ради меня, что он делает все, что я только захочу. Что я не ценю его усилий. Он был опять в том самом состоянии. Я сама не помню, как удалось вырваться и выскочить из квартиры. Босиком. Павел за мной не кинулся. Ему требовалось сначала хотя бы надеть штаны. О, будь благословенна привычка многих мужчин ходить по дому в белье.

Идти было некуда. Полное бессилие. Меня встретила соседка с первого этажа. Тетя Люся. Она была главной во дворе, следила за порядком и выращивала чудесные розы на небольшом участке у подъезда. Гоняла малолеток с сигаретами, орала на автолюбителей, паркующихся у окон, мазала лавку мазутом, чтобы летом молодежь не орала под ее окнами песни. Короче, была дворовым тираном, и я ее немного побаивалась, но и уважала за принципиальность.

Тетя Люся посмотрела на меня и хмыкнула:

– Муж выгнал?

А я расплакалась. Такая жалость навалилась от мысли, что я не человек, а ничтожество. Никчемная дура. И смотрят на меня все, как на дуру. Которую можно вот так вот взять и выкинуть из дома босиком.

– Ладно, ладно, – похлопала она меня по плечу. – Нечего реветь. Рассказывай. Разберемся.

Она открыла дверь и пригласила меня в свою квартиру. Я пошла. И рассказала ей все. Сама не знаю почему – то ли акт отчаяния, то ли я почувствовала, что если продолжу держать все в себе, то не выдержу. Просто не справлюсь.

Я рассказала ей вообще все – от самого начала до сегодняшнего дня. Тетя Люся слушала внимательно, периодически хмыкала или вздыхала. Когда я закончила свой рассказ, она резюмировала:

– Да уж. Ничего не изменится. Только хуже будет. Ты будешь рыдать, он тебя – мутузить. И так по кругу. Он ведь уважаемый человек? Не забулдыга? Не алкаш? Он всегда будет чистеньким. А ты – дурой. Знаешь почему? Потому что так и есть. Это твой собственный выбор. Он уважаемый человек, а ты, дура, его тень. Ты никто.

Я зарыдала еще сильнее:

– Так и есть. Никто. Но я же не специально, я же от любви, он сам так хотел. Что мне делать теперь? Что?

– Бежать, дурная. Лучше не будет. Ты на что вообще надеешься? Давай еще ему ребенка роди для полного набора. Гирю, так сказать, к ноге привяжи себе. А лучше двух сразу. И тогда он будет мутузить вас скопом. Или еще лучше – тебя мутузить и детей настраивать на такое же отношение.

– Мне некуда бежать. Родители мне не рады, они будут впускать Павла по первому звонку и выносить мне мозг, как я не ценю великолепного мужчину. Друзей, способных меня принять, у меня нет. Это все Пашины друзья. Денег тоже нет. Все средства у него, я лишь веду хозяйство, да за каждую копейку отчитываюсь. Подарки и одежду он сам мне покупает. Когда-то мне это казалось невероятным проявлением заботы и любви. А сейчас я понимаю, что он все у меня забрал. Вернее, я все ему отдала, даже возможность выбирать.

– Некуда бежать? – хмыкнула тетя Люся. – Тогда или рой могилу, или принимай бой.

– В смысле?

– У тебя какие варианты? Бежать. Терпеть. Бороться. Он ведь хоть и говно, но человек. Я имею в виду не бессмертный. Со слабостями. Ищи их, рой носом. Борись. И беги. Я помогу, чем смогу. Но сильно не рассчитывай. Старая я. И мужа твоего тоже боюсь. Он властный тип, вон на какой машине его возят. Знаешь, был в моей жизни один мужик гнусный. Все ходил за мной. Подкараулил как-то меня после работы. Да попытался наброситься. Он сильный. А я маленькая, слабенькая, он на три головы выше. Не знаю, что тогда на меня нашло. Но я кинулась на него, как больная, бешенная. И отмудохала так, что его лицо стало похоже на пельмень. Пьяный он, конечно, был. Повезло мне очень. Но я тогда крепко ему надавала. Не знаю, как не убила. И ты знаешь, он больше за мной не ходил. Тогда я поняла одну золотую истину: ты или быстро бежишь, или принимаешь бой. Но непременно действуешь. А не сидишь и ждешь, пока из тебя котлету сделают или отбивную и достоинства лишат. Думай, детка, думай. Ты же не котлета?

– Уже почти, – вздохнула я. Но ее слова попали прямо в душу и в голову. И стали прорастать. Пускать стебли, ветвиться у меня в голове.