Страница 4 из 6
У Лехиной кошки, когда она была Лехиной, имени не было. Она жила у него пятнадцать лет, но никакой клички так и не получила. Он говорил: «Зачем? Она у меня одна, я ее ни с кем не перепутаю. А ей все равно, как назовешь: Барсиком или Муркой». У Лехи вообще по поводу кошек была завиральнейшая теория, он сам придумал. Но об этом чуть позже. Сейчас о кошке. Я стала звать ее Кисель, Киселина или Кисельда, по-моему, самое подходящее имя для существа, проводящего большую часть жизни, растекаясь по какой-нибудь подходящей поверхности, дивану, подоконнику или просто по полу.
– Кисель, ты чего тут? Пошли домой. А то волки съедят, – я, правда, побаивалась, что эта дурища уйдет куда-нибудь в лес и там пропадет, она ж городская, квартирная, ее никто на улице не выгуливал.
Кошки повернули головы ко мне. Все. Представляете? Вот так разом молча повернули бо̀шки свои ушастые и уставились на меня. А потом раз, и все пошли прочь. Строем. Друг за другом. Как по сигналу. Ушли куда-то в заросли и пропали. Только моя осталась. Я ее под пузо взяла и в дом потащила. Но не успела в дверь войти, как из-за деревьев выкатил трактор, к нему жлыгой была подцеплена моя машина. Трактор подкатил к моей хате и остановился. Дверь открылась и из кабины выпрыгнул Вадька, Гулькинский пацан. Ничего себе, ему лет двенадцать, а он уже тракторист. Хотя гоняют же деревенские пацаны на мотоциклах. А у этого вместо мотоцикла – трактор. Подумаешь… Он отцепил жлыгу, помахал мне рукой, забирай, мол, свою таратайку, и снова забрался в кабину. Трактор завелся тихонько и уехал мимо дома Гулькиных обратно в лес. Я даже спасибо не успела сказать. Ну и ладно. Пойду лучше кошке задам корма. Потом повытащу шмотки из багажника и разложусь для деревенского житья.
Только, вечером, намаявшись за свой первый день как раб на галерах, вытянув, наконец, ноги на диване, устроившись с Книгой при свете перегоревшей лампочки, я поймала за хвост мысль, что вертелась у меня в голове: когда трактор ехал по деревне, из его уставленной в небо выхлопной трубы не валил дым, и сгоревшей солярой, как это должно быть, от трактора не воняло.
***
Вот теперь можно про Лехину кошачью теорию.
Леха считает, что кошки даны человечеству не просто так. Кошки за нами присматривают. Когда-то давным-давно, так давно, что воспоминания об этом превратились в мифы и сказки, на полупустую Землю, едва-едва занятую группками первобытных человечков, прилетели инопланетяне. Зачем или почему, они сюда явились, неважно, к кошкам это отношения не имеет. Леха склоняется к тому, что заявившиеся чужие несколько подкорректировали человечество. Опять же, в каких далеко идущих целях – нам без разницы. Они поковырялись в нашем генотипе, возможно подшили туда что-то свое, здесь подрихтовали, там пообточили, в общем довели модель до ума. И свалили восвояси. А чтобы следить за дальнейшим ходом развития хомо модернизированного, дали человечеству кошку, такого биоробота-наблюдателя. И не просто наблюдателя. Они куда-то передают картинку, которую видят. Где-то есть «операторы», что эти картинки принимают. Кошки – это пушистые шпионы, нет даже не шпионы, видеокамеры, станции слежения.
В качестве доказательств знатный футуролог Леха ссылается на то, что кошки в отличии от собак, например, очень устойчивы к селекции, и сколько человечество не билось над созданием кошачьих пород, в результате получается все та же кошка, различия минимальны. А собаки? Сравни, чувырла, мопса с овчаркой или карликового пинчера с ньюфаундлендом. Это ж разные звери! Ни разу не похожи.
Ну и кроме того исторический аспект, – культ кошек в древнем Египте в частности, и на востоке вообще. Возможно, как раз с протоегиптянами и поработали товарищи из космоса. И Египет первым получил партию кошек и инструкцию по их применению.
А манера спать по восемнадцать часов, особенно если объекта наблюдения нет рядом? Она же просто перезаряжается.
А любопытство? То самое, что кошку сгубило. Стоит только человеку заняться чем-то не обычным, не стандартным, не тем, что он делает каждый день, кошка обязательно придет на это посмотреть. Леха мне демонстрировал:
– Смотри, колхозница. Я дома не танцую, я вообще не танцую, ты знаешь.
Мы с ним уходили на кухню, закрывали дверь, и Леха начинал «танцевать». Без кавычек этим словом пользоваться нельзя. Вряд ли кто-нибудь, кроме затерянных в джунглях, забытых богами дикарей, способен назвать эти дерганые телодвижения танцем. Но это фигня. Важно, что это редкое для Лехи времяпровождение. И уже через три минуты кошка, только что мирно почивавшая на открытом ноуте в комнате, начинает скрестись в кухонную дверь и требовать, чтоб ее допустили до этого веселья. Кстати, когда Леха пел дома, кошка и ухом не вела. Потому что пел он постоянно.
Дальше. Мамаши-кошки пристраивают своих котят в добрые руки, подбрасывают их к дверям квартир, приносят к домам в деревнях. Он даже утверждал, что видел, как кошка привела двух своих детенышей на рынок и устроилась с ними возле мясной лавки. И всем позволяла их гладить: «Забирайте, вон какие они у меня славные». То есть программа «Кошка – в каждый дом» работает до сих пор.
А зашкаливающий уровень милоты, которую запростяцкий серенький комочек транслирует в окружающий мир? Это что просто так? Мы же все любим котиков.
Все это, по мнению моего кузена, встроено в кошек, ну и в нас, соответственно, теми самыми кураторами, что когда-то доводили человечество до ума.
Были еще какие-то тезисы, но я не помню. В общем теперь, за неимением перед носом Лехи, уже в течении трех лет кошка следит за мной и транслирует кому-то мою личную жизнь, вернее, полное ее, этой самой личной жизни, отсутствие. Утешает, что, возможно, цивилизация наших кураторов давно рассыпалась в пыль, мало ли какие беды могли им встретиться на их высокотехнологичном пути, и кошки передают свои послания в пустоту. И так будет до скончания века. Аминь.
Andante con moto
2
Шли годы…
Шутка.
Я прожила в Осинках неделю. Как-то втянулась уже. С утра топила печь. Хоть и апрель, а в доме без тепла не посидишь. Готовить опять же на чем? У меня кроме дровяной плиты, в эту печь встроенной, других агрегатов нет. Потом воды принести. На день мне надо два ведра. Это если готовка, мытье посуды. А если самой помыться, набегаешься. Потом воду еще греть. В общем процесс самопомойки превращается в длительный ритуал. Бани у меня нет. У Гулькиных, кстати, тоже. Как они моются, я даже не представляю. Если вообще моются. За эту неделю я их почти не видела. Пару раз мимо окна кто-то прошел.
Раз я к ним зашла. Ни зачем. Просто. Дай, думаю, соседей навещу. За окном мелкий дождик накрыпывает, дома скучно сидеть. Взяла кошку на руки, конфет еще в качестве гостинца и пошла. Стучу – сразу открывается, за дверью Леся. Будто прямо тут стояла, меня дожидалась. «Заходи», – говорит. Захожу и тихо обалдеваю. Это я первый раз к Гулькиным пришла. В избе нищета. Я по сравнению с ними – хозяйка Медной горы, вся в богачестве. Печь не топлена, верхняя топка вообще в паутине. Угол занавеской отгорожен. Да какая там занавеска, это две простыни сшиты, ветхие, в середине выношенные до полного бесцветия. Из-за псевдозанавески угол сундука торчит, типа моего, тоже здоровенный. Они туда все свое имущество прячут? От чужих? Стол колченогий, лавки серые, даже не крашенные, по двум его сторонам. Посреди стола шайка банная древняя, цинковая, с двумя ручками, проржавелая. В шайку с потолка вода капчет. Кап-кап потихонечку.
Только я зашла в комнату, кошиндра начала у меня из рук выкручиваться. Леся говорит:
– На пол не отпускай, потравится.
Что они крыс что ли травили?
Я головой покрутила, никого в избе больше нет.
– А где все?
– А в лес ушли за грибами.
– Куда за грибами-то. Весна еще. И дождик. Кто в лес в дождь ходит?
Он плечами пожала:
– Мы ходим. А весной самое время. Стручки и сморчки вылезают. Это самые ценные грибы. А еще стробилюрусы, саркосцифы, ксеромфолины.
2
Andante con moto – умеренно, с движением.