Страница 1 из 26
Тимофей Печёрин
Усы, лапы, два хвоста
1. Бандит
Пригибаясь к земле, почти скрытый окружавшими его кустами и травой, Бандит осторожно пробирался через заросли. Один едва слышный шаг, другой, третий. А все вместе — неспешное, но в то же время стремительное скольжение. Небольшое пушистое тело Бандита словно перетекало с места на место.
Так могло показаться со стороны… заметь его кто, разумеется. Но Бандит умел оставаться незамеченным. Точнее, поневоле научился. На собственном горьком опыте узнав, что те, кто могут его обнаружить, необязательно захотят ему что-нибудь бескорыстно дать. А вот навредить — запросто. Причем без особых причин. И человеки в этом смысле порой давали сто очков форы четвероногим.
На секунду Бандит остановился, прислушиваясь. Остроконечные уши-радары подвигались, ловя малейшие звуки. А мозг на ходу вычленял из них те, что сообщали о близкой опасности. Ну или о присутствии опять же поблизости чего-то или кого-то, пригодного в пищу. Последний пункт казался в этот раз Бандиту даже важнее, ведь он не ел весь день. И изрядно нагулял аппетит.
Увы, пока порадовать его судьбе и собственному слуху было нечем. Тонкий слух уловил деловитое жужжание шмеля, затем шорох листьев, по которым прогулялся ветер. Не то, все не то!
Вдобавок, за ближайшим забором обменивались любезностями собратья Бандита. Из числа домашних котов, привезенных на лето дачниками.
Обменивались любезностями — именно так! Не было здесь никакой иронии и фигуры речи. Избавленные от угрозы умереть с голоду или замерзнуть насмерть, вообще от необходимости каждую секунду бороться за собственное существование, эти избалованные комья меха могли позволить себе тратить время на всякую чепуху. Например, на долгое, почти показательное умывание. Или на взаимное расшаркивание. Действительно позволяли себе быть любезными, даже с недругом-соперником. По крайней мере, на первых порах. Например, так:
— Сударь! Не будете ли вы добры покинуть это место, и впредь более не нарушать границ моих охотничьих угодий!
А в ответ:
— Тысяча извинений, достопочтенный Барсик! Но, сраженный когтем Амура, я намедни назначил здесь свидание одной голубоглазой красотке сиамской породы. Не далече, как под этим деревом. Моя честь не позволяет мне обмануть даму…
И все в таком духе.
И пусть рано или поздно кто-то из них произнесет роковую фразу — «в таком случае, сударь, вызываю вас на дуэль» — да немедленно перейдет к вышеназванной дуэли, происходило это на взгляд Бандита, скорее, поздно, чем рано. Ибо слишком много эти Васьки и Барсики, человеками пригретые, пускали на ветер и времени, и слов.
Первое было бесценно для тех, кто хочет выжить и не заморачивается над тем, чтобы красиво выглядеть. Второе же имело значение только для самих пушистых дуэлянтов. Все та же пресловутая красивость, этакий фетиш домашних котов. Красивость, в данном случае не замечаемая даже человеками, не то считавшими себя их хозяевами, не то бывшими у Барсиков и Васек в услужении.
Как бы то ни было, но для слабых человечьих ушей любые переговоры между котами воспринимались как злобный воинственный ор — и только. Бандит сам слышал краешком уха, как один человек сказал другому… точнее, другой, своей человечьей самке: «опять коты разорались». Хотя Бандит мог бы дать кончик хвоста на отсечение, что на тот момент беседа очередных потенциальных дуэлянтов еще не перешла на повышенные тона. Оставаясь недружелюбной, но вежливой.
А на отсечение Бандит, будь его воля, отдал бы кончик хвоста, любого из тех Васек-Барсиков — но не собственного, разумеется. Потому как был бродягой, но не идиотом.
Пережив с грехом пополам одну зиму на подножном корму да перебегая от одного убежища к другому, он мог считать себя везучим. Пережив две зимы — смышленым малым. А после третьей такой зимы превратился в совсем другое существо, столь же чуждое Барсикам и Васькам, как чужд кружащий высоко над землею сокол комнатной пташке вроде канарейки или волнистого попугайчика.
Домашние собратья могли свысока смотреть на заботящихся о них человеков. И в то же время зависели от них. А осознавая этот факт — стараться им понравиться. Ластились, выпрашивая угощение. Мурлыкали, позволяя себя трогать или даже таскать с места на место как мама-кошка перетаскивает еще беспомощных котят. Детство вспоминали, не иначе. А еще с гордостью носили дурацкие клички, человеками им данные. Некоторые даже на эти прозвища отзывались.
Бандит был совсем не таков. Начать с того, что не имея няньки-человека, он и кличкой был обделен. В том смысле, что никто его не звал — некому, так что «Бандит» в его случае было не то же самое, что «Барсик» для одного из давешних невольников чести. Просто однажды он, позабыв ненадолго про осторожность, дал себя обнаружить одному любопытному человеку.
Человек не преминул снять этого кота на смартфон; снять прямо анфас. А потом любовался сам да знакомым показывал. И все единодушно отмечали, какой выразительный у героя снимка взгляд. Выразительный… и недобрый, можно даже сказать свирепый, разбойный. Что особенно эффектно смотрелось вкупе с общим обликом кота — неухоженным, если не сказать диким. Да и каким ему, спрашивается, быть после трех зим борьбы за собственное выживание?
«Бандитского вида кот получился», — заключил в итоге автор снимка. Вот и в нашем рассказе будем знать его как Бандита. Хотя бы потому, что всякому персонажу (особенно одному из главных) позарез необходимо если не имя, то хотя бы его замена. Какая-нибудь одно- или двухсловная характеристика, под которой его можно легко запомнить.
Так что пусть будет Бандит.
Помимо отсутствия человека, клички (не говоря уж о крыше над головой) отличало Бандита от Барсиков-Васек еще и бережное отношение к собственному времени. Во всяком случае, на обмен любезностями с усатыми-хвостатыми собратьями он его не тратил. И не только потому, что красоваться Бандиту было не перед кем.
Словосочетание «охотничьи угодья» несло для него не больше смысла, чем для человека — «глокая куздра». Вообще, Бандит еще до наступления первой из проверявших его на прочность зим понял, что делить мир на «свое» и «чужое», значит, сильно уменьшить собственные шансы пережить очередной день.
Потому поступал Бандит просто. Приходил туда, куда считал нужным. Брал… ну или ловил то, что вполне годилось в пищу. И уходил прочь, не задерживаясь в чьих-то охотничьих угодьях ни на одну лишнюю секунду. Стараясь, естественно, делать это мирно, а в идеале — вообще оставаясь незамеченным. Ни человеком, ни кем-то из четвероногих. Жаль, выходило не всегда.
В любом случае, если имелась возможность избежать драки, Бандит вопреки своему условному имени предпочитал ее избежать. Так что какой-нибудь «достопочтенный Барсик», приметив этого постороннего кота в своих владениях… но уже сии владения покидающего, мог в самодовольстве своем полагать, что обратил-де его в бегство. Причем одним своим появлением. А значит, весь из себя такой храбрый, доблестный. Не в пример трусливому чужаку, про честь позабывшему.
Не признавать же, что якобы трусливый чужак гадить хотел с самого высокого забора или дерева и на самого Барсика, и на угодья его разнесчастные. Которые, чтобы проскочить тому же Бандиту хватило бы несколько секунд.
Поступить подобным образом он намерился и в этот раз.
Не желая встревать в беседу двух пушистохвостых «сударей», Бандит немного отступил от забора и двинулся вдоль него. Пересекая участок, где сегодня не видать было ни человеков, ни четвероногих, он, все равно избегая открытой местности, добрался до небольшой постройки. Не то бани, не то сараюшки.
Оттолкнувшись задними лапами от земли, вспрыгнул на крышу. Подтянулся, зацепившись когтями за шифер. И, наконец, осторожно переступая по шероховатой поверхности ската, добрался до вершины.
Итак, царем горы Бандиту было не стать из-за отсутствия в этой местности гор — сплошные равнины, леса и болота. Зато по крайней мере на несколько секунд он мог считать себя царем крыши.