Страница 36 из 69
Знакомых лиц Эдвард не замечал. После рассказа Ледяного о Кимбли Эда очень заинтересовал вопрос, кто ещё из его мира попал сюда. И если здесь Энви, то кто ещё из гомункулов топчет эту землю? Менее всего Эду хотелось вновь столкнуться с Прайдом — слишком живо в его памяти всплывали картины их последнего противостояния. И, если он понимал, пожалуй, почти всех из их омерзительной семёрки, Селим Брэдли, а, точнее, то, чем он являлся на самом деле, было для Эда загадкой.
*
Тибетец со шрамом на лице шел на поправку. Он более не проявлял агрессии, не вспоминал о химике с татуировками на ладонях, не кричал во сне. Он был молчалив и отрешен, что врачи списали на потерю близкого человека и незнакомые традиции иного народа. Разумеется, Чунта не отказался от планов мести, но впредь решил быть осмотрительнее. Но на первое место для него вышла отнюдь не вендетта. Он знал, что брат вел какие-то исследования по совмещению западной медицины и их народных традиций. Многие на родине осуждали его за это, но не Чунта — он верил, что брат сможет изменить мир к лучшему. Теперь, когда брата не стало, тибетец не имел права оставить его исследования в небытии. Для этого сначала стоило выздороветь, а позже найти кого-то компетентного и заинтересованного в научных изысканиях.
Коллективу госпиталя он не доверял: слишком тесно они общались с этим Кимблером. Значит, стоило найти кого-то ещё. Возможно, ему в этом поможет Гедин. Но Гедин был приятелем Хаусхоффера, который и привез их на эти проклятые испытания, и к тому же был вхож в общество Туле. Похоже, ему придется очень постараться, прежде чем он найдет того, кому можно будет доверить такое сокровище, как изыскания брата.
Из больницы Чунту забрал Гедин. Возвращаться в отель не хотелось — все напоминало о Норбу и, кажется, и Гедин, и Хаусхоффер это поняли, поэтому Карл, рассудив, что одним человеком больше — одним меньше, позвал тибетца к себе. Теперь у Чунты появилась прекрасная возможность насладиться общением с Рудольфом Гессом, целыми днями не казавшим носа из дома Хаусхофферов — причина крылась в том, что Гесса разыскивали за какое-то политическое дело.
Вскоре Чунта проникся искренней неприязнью к Рудольфу, читавшему совершенно, на взгляд тибетца, отвратительные книги и статьи Ницше, Вагнера, Форда и кого-то там ещё. По мнению Чунты, Гесс был резонёром, к тому же опасным; и тибетец очень жалел, что не мог поспособствовать его обнаружению, так как свято чтил законы гостеприимства. Также заочно он проникся глубочайшей неприязнью к тому, кого они называли фюрером.
Когда ему удавалось отделаться от остальных, Чунта пытался разобраться в записях брата, но вскоре он окончательно утвердился во мнении, что без сведущих в здешней медицине людей он совершенно бессилен понять хоть что-то.
Сны продолжались, но в них больше не появлялся химик с татуировками на руках — куда как чаще там фигурировала его невеста. Эта женщина во снах больше напоминала жестокую демоницу с когтями-кинжалами и ходила в сопровождении приземистого урода с невероятно острыми зубами и огромной слюнявой пастью. А ещё там был мальчишка со светлыми волосами, заплетенными в косу, и живые доспехи. Если демоница с толстяком были однозначным злом, то со второй парочкой Чунта пока не мог определиться.
*
Безногий сидел в мастерской и пытался прослушать магнитофонную ленту — он выдал Циммерману несколько мини-раций. Сначала шли разговоры о погоде — Эрнст слышал, пусть и с большим искажением, два мужских голоса и один женский. Немногим позже раздалось неприятное характерное шипение, и сигнал стал поступать только от одной рации, но там транслировалась только музыка. Либо Безногий ошибся в настройке — чего, конечно, быть попросту не могло, — либо мальчишки что-то обнаружили и предприняли контрмеры. Думать о том, что гомункул мог его обмануть, Безногий не хотел, однако и эту версию не списывал со счетов. Эрнст осознавал, что гомункулы всегда вели свою игру, и, пока их цели совпадали, имело смысл рассчитывать на поддержку.
Он утаил от постоянно выходившего с ним на связь Веллера истинную природу существа Энви. Во-первых, по мнению Шаттерханда, никому нельзя было доверять безоговорочно, и туз в рукаве ему бы не повредил; во-вторых, его спасителю было совершенно незачем знать об этом, кто такие гомункулы. Да и он ни капли не сомневался в том, что Веллер и сам что-то скрывает. Например, было совершенно непонятно, кто такой этот Ульрих Эккарт, о котором говорили Элрики. Конечно, это мог быть кто угодно, но мнительный учёный отчего-то подозревал всех до единого в злонамеренности, в том числе и Веллера.
— Ничего, Вилли, — заглянул он в разные глаза кота, который тут же ответил ему коротким деловитым “мяв”, — мы ещё разберемся с этими лживыми скотами и вернём наше по праву.
========== Глава 24: Abusus non tollit usum/Злоупотребление не отменяет употребления ==========
Deine Größe macht mich klein
du darfst mein Bestrafer sein
deine Größe macht ihn klein
du wirst meine Strafe sein
der Herrgott nimmt
der Herrgott gibt
doch gibt er nur dem
den er auch liebt
Rammstein, «Bestrafe Mich»
Выписанный из стационара под честное слово фройляйн Шварц Зольф ожидал визита комиссара из полиции. Уже посетивший его в частном порядке Берг покачал головой и предписал говорить все, касающееся инцидента, без прикрас и утаиваний. Типа, пришедшего поговорить о взрыве от комиссии по безопасности, кажется, удовлетворила версия Кимблера. По крайней мере, увольнять его с работы или лишать права на занятия подобными изысканиями по результатам расследования никто пока не собирался. Хотя Берг, уходя, намекнул, что при таком раскладе повышения Зольфу в ближайшее время ждать вряд ли придется, и немало удивился тому, что, кажется, химика это совершенно не задело. Теперь оставалось вновь рассказать всё в подробностях господину из полиции — по словам Берга, сущая формальность, необходимая для отчетов, — и можно перелистнуть эту страницу биографии, вынеся из нее всё необходимое.
Конечно, Кимбли привык к тому, что этот мир — своего рода отражение Аместриса и здесь множество двойников, но всё же несколько напрягся, увидев вошедшего в дом Шварцев Маэса Хьюза.
— Комиссар Маттиас Хан, — блеснув стеклами очков, строго по-военному протянул руку полицейский.
Кимбли представился, внимательно наблюдая за реакцией, которой не последовало, и пригласил визитера в кабинет. Зольфу не верилось, что это тот же Хьюз — он держался совершенно иначе, и к тому же никак не отреагировал на его персону. Не узнать он его не мог — отек спал и синяки почти прошли, поэтому единственным отличием его от аместрисовского алхимика-подрывника были не собранные в хвост, а аккуратно уложенные, хотя и слишком длинные для здешнего мужчины, волосы.
Хан записывал всё в видавший виды блокнот и хмурил брови. При чём тут вообще они? Этих несчастных случаев на производстве было достаточно много, и этот был уникален лишь тем, что в него оказались впутаны иностранцы. Но Кугер отчего-то с нехарактерным для него энтузиазмом взялся за это дело и отправил его на беседу с одним из фигурантов. Фигурант, впрочем, не путался в показаниях, ничего не утаивал, но говорил так, будто это всё его вообще не касается. Маттиас покачал головой — опять скучнейшее дело с кучей бумаг, и ничего более. Отказавшись от предложенного из вежливости кофе и завершив формальную беседу, Хан откланялся и поспешил сдать отчет Кугеру, лишь бы отделаться от этого дела.
У Кугера в кабинете сидела посетительница, от взгляда на которую даже у однолюба-Маттиаса перехватило дыхание. Подумав о том, что полицайрат не промах, если она, конечно, посетила его в частном порядке, Хан отдал начальнику отчет и поспешил удалиться.
— Очень надеюсь, что ты не подвела меня под монастырь, чертовка, — пробубнил полицейский, вглядываясь в написанный аккуратным почерком отчет комиссара.
— Ну что ты, mein kleiner Schlingel, — она плотоядно улыбнулась, — тебе ли не знать, что иной раз и самый законопослушный гражданин может попасть в переплет. И тут ваша прямая задача, как стражей порядка, всячески помочь ему.