Страница 17 из 69
Эд стоял у окна, рассматривая ночной пейзаж за окном и слушая ритмичный перестук колёс. Чем ближе они подходили к выполнению задания, тем большее беспокойство поселялось в сознании Элрика-старшего. Он старался не думать ни о чем и четко следовать намеченному плану: передать посылку, а затем ехать в Мюнхен и выяснять, что обществу Туле известно о бомбе. Конечно, глупо было рассчитывать, что эти люди вот так возьмут и расскажут ему всё, но с подобными обстоятельствами Эдвард привык справляться ситуативно.
Решив, что стоит немного поспать перед важной встречей, Эд, уже собираясь войти в купе, услышал скрип соседней двери. Краем глаза он заметил стремительно надвигающуюся на него тень. Он опоздал буквально на долю секунды: кулак противника, обмотанный чем-то жёстким, врезался в его лицо. Эдвард едва удержался на ногах, благо, успел схватиться за поручень, как тут же получил второй удар, под дых. Отметив про себя, что, на его счастье, противник не слишком опытен, так как у Элрика даже дыхание толком не перехватило, он посмотрел на нападающего.
— Ах ты дрянь белобрысая! — вскипел Эд, от души пиная агрессора левой ногой по голени, ощущая, как обутая в грубый ботинок сталь, преодолевая сопротивление кости, с противным хрустом обеспечивает нижней конечности сегодняшнего прыткого бегуна дополнительную точку сгиба. — Какого лешего тебе от меня надо, а?!
Ульрих опустил глаза вниз, с полным непониманием глядя на источник внезапной нестерпимой боли. Глаза противно защипало, бледное лицо пошло пятнами. Неужели он настолько бесполезный слабак, что не сможет показать этому заносчивому златовласке небо в алмазах? Неужели он не сможет отомстить за мать? Злоба настолько переполнила Ульриха, что он даже перестал чувствовать боль, на её место пришло чувство абсолютной непобедимости и всемогущества. С неизвестно откуда взявшейся силой и скоростью он цепко ухватил Эда со волосы и с силой впечатал головой в оконную раму.
На шум из купе выбежали Ал и Ноа, остальные пассажиры, по-видимому, либо спали, либо проводили время в вагоне-ресторане. Или же большая часть купе в этом вагоне пустовала ввиду дороговизны билетов.
— Стой! — Альфонс побежал следом за дёрнувшимся было в сторону мальчишкой, но тот только и смог, что сделать два неуклюжих шага и рухнуть на пол, едва сдерживая слёзы боли и обиды.
Ноа спешно завела Эда в купе, обрабатывая разбитый в кровь лоб и проверяя, не осталось ли заноз. Ал затолкал упирающегося Ульриха в купе и закрыл дверь. Младший Элрик рассматривал мальчишку, на бледном заостренном лице которого выступила испарина. На первый взгляд, ему было лет пятнадцать от силы, если не меньше. Короткие светлые волосы топорщились во все стороны, правая рука была неуклюже обмотана куском проволоки, об которую он рассадил собственную кожу на костяшках. Сейчас мальчишка сидел, сжав зубы, и смотрел на всю троицу как загнанный зверь. Казалось, он был готов перегрызть собственную ногу, попавшую в капкан, лишь бы ускользнуть из рук этих людей.
— Кто ты? — мягко спросил Альфонс.
Ответа не последовало, мальчишка лишь задрал вверх острый подбородок, отчего стал смотреться ещё более комично. Ульрих не собирался вступать с этими людьми в диалог! Он уже чувствовал себя достаточно глупым, никчёмным юнцом, не способным даже на то, чтобы остаться незамеченным — да и кем!
— Ну и пусть молчит, — сердито буркнул Эд, морщась от боли. — Ложитесь спать, я послежу за ним.
Ал покачал головой — никогда брат не берёг себя и сейчас опять за своё! А ведь он больше, чем они с Ноа, нуждался в хотя бы недолгом, но сне. Понятное дело, что их противник — совсем мальчишка, но недооценивать его не стоило.
Ноа незаметной гибкой тенью скользнула к незадачливому «хвосту» и положила узкую теплую ладонь ему на плечо. Элрик-младший заметил, как изменилось выражение лица цыганки, как она прикусила нижнюю губу и вскользь бросила полный беспомощности взгляд на хмурого Эдварда, который даже не посмотрел в её сторону. Ульрих, казалось, не заметил прикосновения, пока она не заглянула в его влажные серые глаза:
— Ты хочешь продолжить дело своей матери?
========== Глава 11: In flagrante delicto/С поличным ==========
In the game of life
The strong survive
We’re on a one-way street
We gotta make it out alive
And never let’em drag us down
In the game of life
We live and die
Another breath begins
Another chance to win the fight
From the moment that you hit the ground
In the game of life
Scorpions «The Game Of Life»
Доктор Кунц пришел по вызову к больному с подведомственного ему предприятия и немало удивился, увидев в его качестве того самого молодого человека, который приходил накануне с просьбой позволить ему полевую деятельность. Кимблер не нравился Рихарду: он считал, что человек разумный и здоровый не может выбрать профессию, подразумевающую разработку того, что отнимает жизни людей. Особенно так изуверски. Конечно, взрывы имели и утилитарную цель, однако тень войны все ещё жила в подсознании доктора Кунца и терзала его разум ужасными снами. Он не раз имел дело с травматическими ампутациями, контузиями, осколочными ранениями, и всё это заронило в его душу отношение к взрывам прямо противоположное тому, каким обладал Кимбли. У врача тоже тряслись руки, пересыхало во рту, а сердце принималось биться чаще — только не от экстатических переживаний, а от глубокого отвращения. Он искренне не понимал, почему столь тяжело пострадавший от взрыва человек так рвётся в это пекло.
Впрочем, сейчас он, бледный, лежал в постели с лихорадкой и, похоже, страдал от банальной сезонной инфлюэнцы(1). Судя по результатам осмотра, в достаточно серьёзной форме — похоже, ослабленный восстановительным периодом организм не слишком хорошо справлялся с болезнью. Однако больной с каким-то маниакальным упорством рвался на работу.
— Удержите его в постели подольше, — говорил Кунц Марии и Леонор, тут же забросавшим его вопросами относительно состояния Зольфа. — Он, похоже, имеет некоторую нездоровую аддикцию к работе. Я бы рекомендовал посещение психолога, но до тех пор, пока он не доставляет хлопот вам и не вредит собственному здоровью, это, скорее, неформальный совет.
— Разумеется, доктор, — сверкнула фиалковыми глазами Ласт, — все ваши предписания будут выполнены в лучшем виде.
Она прекрасно помнила, какие эксперименты проводил так похожий на херра Кунца доктор Нокс в Аместрисе. И на минуту позволила себе помечтать, как этот с виду благочестивый и праведный муж будет ставить бесчеловечные эксперименты на детях. Если мир претерпит изменения, которые сделают это возможным, а это был по большей части вопрос времени, она бы очень, очень хотела бы увидеть его в этой ипостаси!
Доктор, в свою очередь, пораженный как привлекательностью Леонор, так и горячей заботой обеих женщин об этом странном типе, оставил подробные рекомендации и покинул этот гостеприимный еврейский дом. Он ни за что бы не подумал, что такой, как Кимблер, живет у евреев. Кунцу отчего-то казалось, что его пациент должен придерживаться той линии, которую неумолимо гнула НСДАП и которая так претила самому Рихарду. Впрочем, это было не более чем иррациональное ощущение, объяснения которому сам доктор никак не мог найти и, если уж говорить начистоту, не очень-то и хотел искать. Он предпочёл бы никогда не видеть лица этого странного химика, как и не рефлексировать своё отношение к нему.
*
Кимбли проваливался в липкий тяжёлый сон в перерывах между приёмом лекарств и видел, слышал и ощущал заново многое из пережитого.
…Вот он стоит на холме, глядя, как военные расстреливают людей со смуглой кожей и красными глазами, а рядом с подкошенными свинцовым дождем, размазывая слёзы и сопли, душераздирающе орёт такой же красноглазый ребенок лет двух-трёх. И солдаты смотрят, и ни один из этих сердобольных ублюдков не прервет эту пытку: и для ушей Багрового алхимика, и для этого загнанного зверёныша, которого либо иссушит жажда и голод, либо сожрут шакалы и гиены, которые придут ночью на пир из падали. Он смотрит своими заплаканными глазами цвета крови, такой же яркой, что пролилась из ран его родни. Такой же яркой, как та, что просачивается между пальцев дряхлого старика, который упал рядом с этим детёнышем пустыни. А старик так отчаянно изломанными пальцами старается удержать их в себе — капли крови, капли жизни, которые неумолимо покидают тело, прожившее отмеренный ему век. Крови, что заливает бесцветную выжженную землю, что одного на всех цвета. Один хлопок в ладоши — и только гаснущие искры на фоне темнеющего неба хранят эхо этого крика. Солдаты смотрят на него со страхом и ненавистью, будто он преступил все писанные и неписанные роду человеческому законы, будто они — лучше его…