Страница 8 из 67
— Вставай, труба зовет.
Алоиз заворчал, потянулся, посмотрел на часы и изменился в лице:
— Дерьмо! Мы должны быть на работе через пятнадцать минут!
Он сел на кровати и взъерошил жесткие волосы. Готтфрид смотрел на друга и думал, что если он выглядит так же, то стоило сказаться больным — или сразу мертвым. Иначе на партийном собрании в конце недели стоять им перед всеми и краснеть за антиобщественное и безответственное поведение, совершенно недостойное членов Партии.
— Попей вот, — Готтфрид, который уже худо-бедно держался на ногах, сунул Алоизу в руки кувшин с водой.
— А похмелиться нечем? — скривился Алоиз. — Новые дрожжи уж всяко не так смердят, как старые…
Готтфрид смолчал и сунул другу штоф со шнапсом. Тот выпил примерно половину, утер губы рукавом и расплылся в улыбке:
— Другое дело! А ты напрасно отказываешься!
Готтфрид с завистью посмотрел на Алоиза — выглядеть тот и правда стал лучше. Но перебороть отвращение не смог.
— Знаешь что, погнали. Меня ждет слишком интересное дело, я не могу его откладывать. И потом, какой врач нам сейчас выпишет больничный, а?
— Ну и рожа у тебя, Готтфрид, — хохотнул Алоиз. — И форма мятая, точно ты всю ночь… Эх, а я ведь так и не помню, присунул я официанточке или нет…
— Нет, — мстительно ответил Готтфрид, открывая дверь и выходя в коридор. — Ты сам-то на ногах не стоял, что уж говорить о…
Он замолчал, столкнувшись в коридоре с Марией. Она была одета в простое серое платье под горло, светлые волосы заплетены в косу, а на лице — ни следа краски. Готтфриду она показалась еще красивее, чем в своем серебряном платье — эта Мария была куда как больше похожа на обычного человека, чем на мифическое существо, и оттого казалась более осязаемой и доступной.
— Как вы себя чувствуете?
Готтфрид прищурился, вглядевшись в ее лицо, но, кажется, подвоха не было: Мария абсолютно искренне интересовалась их — или его — самочувствием.
— Великолепно! — Готтфрид натянул на лицо беспечнейшую из улыбок.
— Хорошо, — ему казалось, что она не поверила. — Хотите кофе с гренками?
При мысли о кофе и гренках у Готтфрида заурчало в животе.
— Увы, прекрасная фройляйн, — пробасил Алоиз, — мы вынуждены отказаться. Опаздываем, — пояснил он.
— Жаль, — Готтфрид не понял, насколько искренне она это сказала. — Вам здесь всегда рады.
— Мы всенепременно вернемся! — покивал Готтфрид, и они почти бегом помчались на выход.
— Дерьмо! — Готтфрид в очередной раз повернул трясущимися руками ключ зажигания — “БМВ” завыла электроприводом угольных стержней, потом раздался глухой треск, и все смолкло.
— Что будем делать? На холостом ходу мы с места не сдвинемся, — Алоиз нахмурился. Он не разбирался в флюквагенах. Он великолепно разбирался в системах радиосвязи, относительно неплохо — в оружии и взрывчатке, но флюквагены ему были совершенно не интересны.
— Погоди, — Готтфрид подергал рычаги, чтобы открыть себе доступ к нутру машины, подхватил из кармана двери тестер и вылез вон.
Проблема обнаружилась быстро. Отошел контакт на одном из высоковольтных проводов, потому и стержни не поднимались и второй контур совершенно не желал запускаться. Готтфрид кое-как зафиксировал провод, отметив, что вечером надо бы заняться проблемой как следует.
— Мы опаздываем, Готтфрид, — покачал головой Алоиз. — У нас три минуты. Ты уверен, что эта колымага заведется?
Вместо ответа Готтфрид снова повернул ключ — привод взвыл, но второй контур все-таки запустился.
— Держись, приятель, — Готтфрид поджал губы и резко рванул вверх и вперед.
Ровно в восемь Готтфрид выпрыгнул из-за штурвала флюквагена на посадочную площадку. Алоиз, пошатываясь, вывалился следом.
— Берг, я смотрю, ты на ногах не стоишь, — Штайнбреннер был тут как тут.
— Укачало, — пробубнил Алоиз, вытирая пот с бледного лба.
— Твой лучший дружок так же кошмарно водит, как выглядит? — осклабился Штайнбреннер. — Фридляйн, в какой помойной яме ты провел ночь?
Готтфрид только кивнул Алоизу и спешно направился к своей проходной: во-первых, он и так опаздывал, а во-вторых, уповал на то, что Штайнбреннер не учует перегара.
В восемь часов и четыре минуты Готтфрид, наконец, вбежал в лабораторию, оттуда в свой кабинет и сел за рабочий стол, чтобы перевести дух. Хорошо, что вчера он не убрал часть рабочих бумаг и теперь, если кто-то войдет, у него будет оправдание, что он не просто так штаны просиживает.
— Арбайтсляйтер Веберн, разрешите, — в приоткрытый кабинет сунулась Агнета Мюллер, его ассистентка. — Я собрала для вас материалы, о которых вы просили…
— Сядьте, — он небрежно указал ей на стул напротив своего. — Давайте сюда, я сегодня посмотрю. Это же свежие исследования, так?
— Есть еще немного архивных. Из того, что сохранилось со времен до Катастрофы, — добавила она торжественным шепотом. — Разумеется, это копии, оригиналы лежат в засекреченном архиве, но хауптберайхсляйтер Малер оказался очень любезен и подписал для меня разрешение, — Агнета вся светилась и была чрезвычайно собой горда.
— Благодарю вас, Агнета, — Готтфрид искренне улыбнулся. — Что бы я без вас делал… — он положил ладонь на папку. — А вы сами прочитали все материалы?
— Еще не все, херр арбайтсляйтер, — понурилась Агнета. — Архивные не успела, к сожалению. Зато по части новых даже сделала конспект. Правда, вряд ли вы хоть что-то там разберете, — она пожала плечами и засмеялась.
— Давайте договоримся так, — Готтфрид наклонил голову. — Вы возьмете то, что не успели прочитать, скажем… на пару-тройку дней, успеете? А потом мы все обсудим.
Агнета подскочила, ее лицо зарумянилось, а глаза заблестели.
— Да, конечно! Спасибо вам огромное, херр арбайтсляйтер! Раньше меня не допускали к такой работе… Говорили, что мое дело стенографировать да реактивы подавать… А ведь я окончила университет!
Готтфрид встал и улыбнулся:
— Вам нужно заниматься исследовательской деятельностью, Агнета. Я здесь совсем недолго, но вы подали огромное количество идей, замечали мелочи, на которые другие исследователи не обратили внимания. Я уверен, мы с вами найдем способ, как продвинуть наши исследования. Не зря же меня сюда перевели… Вот, держите, — он протянул ей две объемистые папки.
— Это счастье, что вас сюда перевели, херр арбайтсляйтер! — Агнета сияла, прижимая к себе заветные папки.
— Нам предстоит много работы, Агнета. И, кстати, зовите меня просто Готтфрид, — он покивал. — Жду вас через два дня.
— Я постараюсь успеть. Еще определение и фиксация изотопного состава и пересборка теплового контура…
— Оставьте, — Готтфрид махнул рукой. — На пересборку я вызову инженера из смежного подразделения. А определением и фиксацией пусть занимается Айзенбаум.
— Но… — Агнета поджала губы.
Готтфрид усмехнулся — Айзенбаума продвигали все: и предыдущий координатор их рабочей группы, на место которого теперь поставили Готтфрида; и хауптберайхсляйтер Малер; и еще в Мюнхене Готтфрид был наслышан об Айзенбауме как о молодом и чрезвычайно перспективном ученом. Однако личное знакомство разочаровало Готтфрида донельзя: не то чтобы Айзенбаум был глуп, отнюдь нет, глупец не окончил бы кафедру физической химии в Берлинском университете. Но он умел работать только по инструкции, его интерпретации выглядели грубыми и топорными, а творческого подхода он чурался. Агнета выглядела куда как более перспективной, но она была женщиной. Тот факт, что ей удалось попасть в университет, окончить его и устроиться работать в подобную группу, был сам по себе уникальным. Даже более уникальным, чем то, что его, Готтфрида Веберна, обладателя далеко не арийского фенотипа и чрезвычайно низкого партийного чина, назначили руководителем этого проекта. Впрочем, партийные чины теперь вообще значили мало, временами вносили чудовищную путаницу, и подчас Готтфрид не понимал, зачем они нужны — вот с какой бы стати он, будучи всего-то арбайтсляйтером, имел в подчинении тех, кто стоял выше его по иерархической лестнице? Но тем не менее, это все равно уязвляло его самолюбие.