Страница 59 из 67
Та едва заметно кивнула.
— Готтфрид… Она просит прощения! У нас… Этот говнюк… Он… — Мария задохнулась в рыданиях.
— Девочка моя… Ты нас прости… Прости…
Мария устроила израненное лицо Магдалины между предплечьями с упором на браслеты наручников.
— Готтфрид… Удержи ее плечи. Сильнее. Ляг на нее. Скорее…
Его рвало. Он не мог остановиться — казалось, в нем и желчи-то больше не осталось. В голове все отдавался эхом ужасный хруст. Готтфрид не знал, что сказать. Не знал, что делать. Он знал — Штайнбреннер вернется. И их с Марией будет ждать такая же, если не худшая участь, как Магдалину.
— Они списали меня со счетов, — прохрипел он. — Слышала Штайнбреннера? Им уже все равно.
— Но ты невиновен! — возразила Мария.
— Невиновен.
Готтфрид едва подавил желание рассказать ей все: и про дневник отца, и про антирадин, и про существо. Но вовремя осекся — камеры взирали на них сверху равнодушно, но были готовы зафиксировать каждое слово.
— Они прицепились к тому, что я сказал зараженным. Что у меня есть рецепт антирадина. Но у меня его нет! Я не биохимик. Я им сказал это тогда, чтобы они отстали. Чтобы отпустили. А ни о каком Сверхчеловеке… Адлер! — ахнул Готтфрид, на сей раз совершенно искренне. — Адлер! Он говорил о ребенке из четверни! Но ни о каком Сверхчеловеке. Он, конечно, что-то говорил про адаптации.
Мария прижалась к нему и погладила по руке:
— А по остальным вопросам?
Готтфрид надеялся, что она понимает его игру. И охотно продолжил:
— Дозиметристы обнаружили повышенный уровень радиации. Не знаю. Вот уж не представляю. И ведь мою лабораторию обыскивали, и тоже ничего не нашли! Хотя реактивы пропали.
— А кто еще там работал?
— Хорошие надежные люди, — твердо проговорил Готтфрид. — И потом, никто не оставался позже меня. Точнее, нас с Алоизом.
Последнее было слишком легко проверить. Поэтому стоило говорить как можно более честно.
— Тебя точно никто не мог подставить?
— Точно.
Готтфрид подумал было про Айзенбаума, но ни за что не стал бы называть его фамилию. Во-первых, он не пожелал бы никому попасть в это проклятое место. Разве что Штайнбреннеру. Во-вторых, покажи он на Айзенбаума, у того появится формальный повод сказать, что Готтфрид свел его в могилу так же, как Фридрих Веберн Людвига Айзенбаума. А Готтфрид отчаянно не хотел давать Айзенбауму-младшему такой повод.
Дверь скрипнула, и Готтфрид почувствовал, как всем телом вздрогнула Мария. Он пытался унять пробравшую его дрожь — если это вернулся Штайнбреннер, то очень скоро его молчание лопнет, словно мыльный пузырь. Но это оказался Фукс.
— Я вызову к вам врача, — он кивнул на Марию. — Веберн, вам обязательно было до этого доводить? Вот вас осмотрят, я вернусь, и расскажете все без утайки. Или вы ничего не вспомнили? — Фукс подозрительно уставился на Готтфрида.
— Не то чтобы вспомнил, — осторожно начал тот, подбирая слова. — Вы спрашивали меня о проекте “Сверхчеловек”. Дело в том, что я не соотнес название с обрывочными данными, которые у меня, оказывается, были.
— Я вернусь, и мы продолжим, — серьезно кивнул Фукс. — Я надеюсь, у вас действительно появилось искреннее желание сотрудничать с Партией, а не вредить ей, Веберн.
Готтфрид едва не задохнулся от возмущения, но сдержал порыв.
— Что до вас, фройляйн, — Фукс улыбнулся, но улыбка его показалась Готтфриду насквозь фальшивой. — Расскажите все о том, что вы сделали и по чьей указке. Очевидно же, что вы в этой игре — только пешка. И вашу жизнь охотно бы разменяли. Помогите нам раскрыть заговор. Станете не преступницей, а уважаемым человеком. Может, вас даже примут в Партию!
— Я не хочу, — тихо, но твердо проговорила Мария, когда Фукс ушел. — Неужели он и правда думает, что я захочу стать частью системы, которая творит такое? — она указала рукой в сторону тела Магдалины.
Готтфрид не стал туда смотреть — его пугали ее, казалось, всевидящие мертвые глаза.
— Сдай их, — уверенно предложил Готтфрид, обнимая ее. — Расскажи все. Ты же только выполняла ее заказы! Сдай им Вальтрауд!
Мария вздрогнула и повела плечами, пытаясь высвободиться из объятий Готтфрида.
— Знаешь, если выбирать между ними и Партией, я бы выбрала их, — прошептала она.
— Они были готовы убить тебя, — напомнил он, про себя проклиная все — если их прослушивали, Мария своими руками рыла себе могилу.
— А что ваша Партия сделала с Магдалиной? — вскричала Мария и схватилась за голову. — Ох…
Готтфрид подхватил ее, встал и помог лечь на кушетку.
— Очень больно? — он встал на колени перед ней и погладил по плечу.
— Тошнит. — прошептала она. — Воды хочу.
— Сейчас придет врач. Попросим воды.
Он отвернулся. Проклятая слежка, проклятые застенки, проклятый Штайнбреннер! Если бы не он и его скотство, Готтфрид бы обязательно уговорил Марию все рассказать! Их бы отпустили. Точнее, ее — у него еще оставался дневник. Готтфрид потер затылок — Фукс обещал Марии амнистию, если ее сведения помогут. А ведь ее обвиняли в убийстве гестаповца! Неужели его не отпустят, если он сам все расскажет про этот дневник?
Ему отчаянно хотелось верить в справедливость и великодушие Партии, но страшный взгляд мертвых глаз Магдалины служил молчаливым напоминанием о том, как легко эта система перемелет в своих чудовищных жерновах любого. Даже невиновного.
Врачом оказался сухопарый мужчина неопределенного возраста с невыразительными блеклыми глазами. Он осмотрел камеру и кивнул на распростертое мертвое тело:
— Это вы ее добили?
Готтфрид опустил голову. В голосе врача ему послышалось нечто, похожее то ли на возмущение, то ли на обвинение.
— Она страдала, — тихо, но твердо проговорила Мария. — Она была мне…
Она замолчала, едва слышно всхлипнув. Врач не ответил. Он поставил на столик графин воды, стакан, потом подошел к Марии и принялся ее осматривать.
— Сотрясение мозга, ушибы мягких тканей головы, — констатировал он. — Переломов со смещениями нет, но я бы, когда закончите, рекомендовал рентгенографию лицевого отдела. Возможно, пара трещин. Ей сейчас нужен покой и нормальные условия. А также не стоит широко открывать рот, возможно, некоторое время нельзя будет есть твердую пищу. Пить очень аккуратно. У вас что?
— Я в порядке, — отмахнулся Готтфрид.
— Нет, у меня приказ осмотреть вас обоих. Снимите хотя бы китель, он у вас грязный.
Готтфрид фыркнул:
— Вы предлагаете мне сдать его в химчистку?
Врач смерил его тяжелым взглядом:
— Знаете, молодой человек… Раздевайтесь.
Готтфрид поежился и возразил:
— Я в наручниках.
— Из того, что мне рассказали, следует, что ее состояние — это по большей части ваша заслуга, — припечатал врач, проигнорировав замечание Готтфрида про наручники. — Поэтому мой вам совет: начните сотрудничать со следствием. Тогда вам будут и достойные условия, и лечение.
— Знаете что? — Мария приподнялась и зло посмотрела на врача. — Готтфрид здесь не при чем. Это не он бил меня. А вы стыдите его за то, чего он не делал! Лучше бы вы устыдили этого вашего Швайнбреннера!
Готтфрид прыснул от того, как Мария поименовала его заклятого врага, и тут же взвыл — врач надавил на область лонной кости. Перед глазами поплыло.
— Вам повезло, — голос врача доносился словно сквозь толщу воды. — Только сильный ушиб. Рвота, судя по всему, от того, что нервничаете слишком. Надо поспокойнее.
— Поспокойнее? — снова возмутилась Мария. — Вы вообще в своем уме?
— А вам, кажется, я вообще рекомендовал поменьше открывать рот, — меланхолично отозвался врач. — Возможно, у вас перелом. Может, скуловой кости, может, верхней челюсти. Может, сложный перелом.
— Мою подругу пытали, — продолжила Мария. — Вы посмотрите, посмотрите на ее тело! Ее невозможно узнать! Я боюсь представить себе, что ей пришлось пережить! Моего любимого человека пинали ногами! А вы так спокойно говорите.
— Вам нельзя нервничать, — гнул свое врач. — Лежите спокойно. Отвечайте на вопросы. Потом, если не будете упорствовать, вас переведут ко мне. Я оставлю все рекомендации оберррайтунгсрату Фуксу.