Ибо прежнее прошло

— Танки, мать их, где танки? — орали солдаты, всё ещё отчаянно верившие в то, что бой не проигран.

Серёга непонимающим взглядом уставился на упавшего товарища, чьи широко раскрытые глаза теперь невидяще буравили серое небо. А после, упав навзничь от чудовищного толчка в грудь, он увидел над собой оскаленную пасть Бессмертного. Нащупав под собой камень, он сильным ударом раскроил череп одному мертвяку, от чего тот упал на него, заливая зловонной жижей. Но второй — такой же! — вгрызся в ногу пулемётчика, прокусывая кирзовый солдатский сапог.

*

Потери Бессмертных на этапе уничтожения своих составили не более двадцати единиц. Без малого две сотни зомби, движимые лишь голодом, двинулись на готовившихся вести ожесточённый бой красноармейцев. Появление Бессмертных в форме вермахта внесло панику в ряды советских солдат: часть из них были знакомы с этим блестящим достижением социалистической науки, однако в таком виде они имели счастье лицезреть их впервые. Ценой неимоверных потерь зомби были уничтожены. Но помимо этого в сердцах у части красноармейцев зародились сомнения относительно того, какими же средствами обеспечивалось бессмертие их непобедимой армии. Ещё часть тут же бросилась составлять рапорты о том, что произошла чудовищная утечка информации.

Рапорты тут же передали в НКВД. Создав информационный повод, Рас принялся чистить ряды подчинённых от потенциальных предателей, сепаратистов, антикоммунистов. Кровавая машина террора снова набирала обороты. Паранойя продолжала заражать мир, словно чума нового века.

========== Глава 14: Don gratuit/Добровольный дар ==========

Maybe I, maybe you

Are just soldiers of love

Born to carry the flame

Bringin’ light to the dark.

Scorpions “Maybe I, Maybe You”.

Экспедиционные сборы почти подошли к концу. Остались финальные приготовления — и можно было отправляться в путь. Альфонс мрачнел день ото дня, что не укрылось от старшего брата; однако Эдвард не стал приставать с расспросами, списав происходящее на тревогу относительно всего навалившегося на них за последнее время: от нового поиска бомбы и до плана Отца.

Ноа сначала не показывалась на глаза Чунте, однако вскоре, под покровом ночи, вновь скромной тенью появилась на пороге кухни.

— Прости… — она сминала тонкими пальцами ткань юбки и смотрела в пол.

Чунта посмотрел на неё испытующим взглядом.

— Ничего… — он пригласил её сесть.

Ноа обняла себя дрожащими руками. Глаза её влажно блестели.

— Мне не надо было… Я.. — она замялась.

— Ноа, — он слегка придвинулся, лёгким касанием убирая прядь волос, упавшую ей на лицо. — Расскажи, что произошло? Что тебя тревожит? Это из-за твоего дара?

— Видимо, — она облизнула пересохшие губы.

Его сердце пропустило удар. Хотелось обнять её, раствориться в ней, не отпускать больше никуда и никогда.

— Я много читал, — начал Чунта. — Как ты знаешь, я продолжаю дело брата, а он занимался медицинскими исследованиями… Когда у меня были эти… сны… — он замолчал, собираясь с мыслями. — Они перестали меня так тревожить, хотя и не прекратились полностью, когда я стал пить это.

Он протянул ей кружку с ещё тёплой пряно пахнущей жидкостью.

— Попробуй, не бойся, — подбодрил он цыганку. — Это точно не сделает хуже.

Когда кружка опустела, Ноа почувствовала, как тревоги стали отступать. Её сознание не изменилось, но ушла столь свойственная ей в последнее время нервозность, сомнения, мучившие её беспрестанно, словно отошли на второй план.

— Как ты? — заботливо спросил он, осторожно накрывая её руку своей.

— Спасибо, — Ноа благодарно посмотрела в его глаза и не отняла руки.

Её не накрывало бессвязным потоком. По крайней мере, пока. Теперь образы струились, подобно мерно журчащему лесному ручью, обволакивая и лаская сознание. Ноа очень хотелось вновь ощутить его нежность, открыться ему навстречу. Нерастраченная любовь, столько лет копившаяся в её душе, наконец, стала проситься на волю. Она робко и несмело потянулась к Чунте; тот, поняв её без слов, поцеловал мягкие губы, зарываясь пальцами в тёмные волосы.

Хаоса больше не было. Казалось, она по-прежнему видит его жизнь, как на ладони, только больше его воспоминания не вторгались так, будто были готовы изорвать её ткань реальности и восприятия в клочья — теперь это была гармония. Взаимодействие Вселенных, сокрытых в их душах.

Он с прерывистым вздохом гладил широкими ладонями узкую спину Ноа, продолжая целовать губы, лицо, шею, она отвечала нежно и благодарно. Словно хрупкий прекрасный цветок, скромно прячущийся в сени деревьев и кустарников, она раскрывалась под его ласками, даря ему и обретая целое море неизведанных ранее чувств. Всё, что он сейчас испытывал, было пронизано чем-то сродни благоговению; чем-то возвышенным, чистым и светлым. Осторожно, стараясь не спугнуть зыбкую умиротворённость, Чунта принялся расстёгивать маленькие пуговицы на её блузке, покрывая поцелуями нежную кожу плеч и мраморной груди.

— Подожди… — прошептала она, покраснев и потупившись. — Я… Я боюсь…

— Чего? — участливо спросил он, приподнимая лицо Ноа за подбородок и заглядывая в глаза.

Чунта тоже боялся. Он понимал, что из-за уникального дара подобное сближение может стать для Ноа непомерным стрессом.

— Я… Ох… — она совсем зарделась. — Я никогда не была с мужчиной… так…

Тибетец ощутил смесь восторга и страха. Он сам не имел подобного опыта: вся его жизнь была положена на научные изыскания, в ней не было места ни любви, ни страсти как таковой, исключая сны с пугающей демоницей. Но то, что он испытывал сейчас, не имело к низменной похоти ни малейшего отношения: это был некий абсолют, к которому прикоснуться означало всё равно, что достичь какой-то части просветления.

— Я тоже не был с женщиной, — задумчиво ответил Чунта.

Все его нынешные действия были продиктованы тем самым благоговением. Эта связь не могла быть ни порочной, ни преступной. Трепетно, мягко они касались друг друга, словно изучая впервые ставшие доступными им тайные знания, беззащитно открывая собственную наготу.

— Не бойся, — тихо шептал он, накрывая её тело своим, лаская кончиками пальцев увлажнившееся лоно и одаривая нежными поцелуями доверчиво приоткрывшиеся губы.

Ноа, готовая было сжаться в комок, расслабилась и отдалась совершенно новым для неё ощущениям.

Космос. Темнота. Мириады звёзд.

Он продолжал ласкать, нависнув сверху, седая прядь упала на вспотевший лоб.

Заснеженные вершины гор. Розовая дымка над ними.

Она негромко застонала, подаваясь навстречу осторожным пальцам.

Мальчишки. Подножье исполинской горы. Дивной красоты некрупные белые цветы.

Он целовал затвердевший сосок, срывая с её губ очередной мелодичный всхлип.

Рассвет. Капли росы на траве.

Она ощутила боль и вздрогнула всем телом, пытаясь привыкнуть к совершенно новому ощущению.

Мерное покачивание поезда. Огни за окном.

Он принялся двигаться — осторожно, деликатно, словно в такт…

Города. Сёла. Леса и горы, равнины и реки. Травы, цветы, коренья, плоды. Пробирки. Лица, лица, лица…

После он примостился на краешке лавки, обнимал её и неразборчиво что-то шептал, вдыхая аромат её волос. А по телу Ноа разливались нега и истома.

*

Ноа старалась не пересекаться с Эдом. Ей не хотелось смотреть в пытливые глаза вечного юноши, разговаривать с ним. Она ощущала себя двойственно: с одной стороны, её огромная любовь наконец-то приобретала очертания, выкристаллизовывалась из мятежной души, с другой, на задворках сознания поселилась мысль о предательстве. Хотя напрямую она не предавала Эдварда — она никогда не приносила ему никаких клятв, но на сердце отчего-то было тяжело. Словно она всё же предала. Но не его — себя.

Ноа видела, как тянется к ней Альфонс, однако не могла позволить себе связи с ним: он слишком напоминал ей старшего брата. В его глазах, чертах, голосе — во всём она ощущала тень Эдварда Элрика, укравшего её сердце. Слишком больно было бы заменить его тем, кто так походил на него, да и бесчестно по отношению к Алу. А уж он-то был ни в чём не виноват.