Дух войны

Кричали, пока их крик не утонул в роскошном, объемном звуке взрыва, потрясшего землю и стены здания — так, что от него остался один фасад да дверной проем с висящим над ним пыльным штандартом.

Это был потрясающий взрыв — настоящее произведение искусства. Точный, мощный, безжалостный, словно сама неизвестность. С ним выходила наружу ярость и боль душ, жаждавших отмщения; им Зольф словно говорил свое “нет” жизни, в которой нет места боям, его алхимии и ее безудержной мощи; этот взрыв явил собой отрицание рамок и манифестацию самого основного права на этой земле — права сильного. Права выжившего.

Покачиваясь, Зольф вышел наружу. В ушах все еще звенело и грохотало эхо взрыва, ноги тряслись от дрожи земли. Камень остался с ним. Приказ гомункула был выполнен. Зольф посмотрел на небо — синее, пронзительное, не отделенное от земли зыбким дымом — и рассмеялся. Он смеялся до изнеможения, пока внезапно все не погрузилось в тишину и мрак.

*

— И что нам теперь с этим делать?

Ласт скрестила руки на груди и гневно взирала на сияющего, точно начищенный медяк, Энви. Поодаль, в тени стоял Рас; по правую руку самой Ласт переминался с ноги на ногу толстяк Глаттони, бросая голодные взгляды на лежащего без чувств человека в сизо-синей форме.

— Ты про этого? — ухмыльнулся Энви, кивнув в сторону бессознательного Кимбли.

— Как ты только догадался? — притворно удивилась Ласт.

— Я бы тоже ознакомился с твоим планом, Энви, — поддержал сестру Рас.

— Как?.. Но… Это… — лицо Энви вытянулось, он отчаянно пытался подобрать слова. — Я думал… Ты сам решишь, на кой он тебе нужен. Я убрал Дрейзе…

— И еще четверых генералов, Энви, — Рас прищурил единственный глаз. — Среди которых был глава контрразведки. А теперь предлагаешь мне решить судьбу твоего живого оружия?

— А можно я его скушаю? — осмелевший Глаттони дергал Ласт за юбку, умоляюще вытаращив на сестру фиолетовые глазки-бусинки.

— Нет, — отрезал Рас, прежде чем Ласт успела вставить хоть слово.

— Ласт, ну можно? Ну пожа-а-алуйста! — Глаттони не унимался.

— Нет, — проговорила она с нескрываемым неудовольствием. — Ты же слышал Раса.

Глаттони тяжело вздохнул и понурил толстые плечи. Его раздражала необходимость прислушиваться к кому-то кроме Ласт.

— Рас, ну неужели ты не сообразишь, что с этим делать? — Энви надул губы, точно обделенный ребенок. — Я, вон, и от Дрейзе вас избавил, и этого на блюдечке принес — между прочим, уже в безопасном состоянии, — а мне опять — ни паршивого спасибо, ни черта! — он сжал кулаки и гневно сверкнул глазами.

— Большое тебе спасибо, Энви, — ядовито протянула Ласт. — Что бы мы без тебя делали!

— На себя посмотри! — огрызнулся Энви; волосы его встали дыбом и он отчаянно пытался казаться больше и значимее, чем был на самом деле. — Кто с Огоньком облажался?

— Не время, — Рас поднял руку. — Надо решать с Кимбли, пока он не пришел в себя. Камень, как я понимаю, при нем?

— Угу, — довольно кивнул Энви. — Он его — прикиньте! — сожрал! Псих…

— Ты же понимаешь, что ему не нужен круг для преобразования, пока у него есть камень? — нахмурился Рас. — Пока камень у него, даже если заточить его в самую неприступную тюрьму, ему не составит труда выбраться оттуда и не оставить камня на камне от половины Аместриса?

Ласт нервно передернула плечами: ей с самого начала не нравилась идея давать Кимбли карт-бланш. Теперь же они получили бомбу замедленного действия — в самом что ни на есть прямом смысле.

— А он сговорчивый, — ухмыльнулся Энви. — И не такой-то уж и нетерпеливый. Если с ним правильно поговорить…

— Значит, тебе это точно поручать нельзя, — заявила Ласт.

— Об этом нет речи, — согласно кивнул Рас. — Говорить придется мне. И я уж точно сделаю так, что наша бомба никуда из каменного сейфа не денется.

— Пару дней? — не сдержалась Ласт.

— Столько, сколько потребуется, — Рас уставился единственным глазом на слегка пошевелившегося Кимбли.

*

Инженерные войска наконец наладили сообщение. Лагерь сняли, и теперь всех сажали в фургоны грузовиков и везли к железной дороге — там должен был ожидать эшелон. Первые партии военных уже уехали, и своей очереди дожидались, в основном, рядовые да несколько унтер-офицеров. Кто-то присвистнул и отвел взгляд, увидев в этой толпе майора Мустанга и капитана Хьюза. По толпе прошелестели шепотки, но дальше дело не зашло.

— Рой, — Хьюз нахмурился. — Ты не видел Ризу? Она совершенно точно еще не уехала.

— Я поищу ее, — отозвался Мустанг, рассматривая унылый пейзаж.

Ярко-синее небо висело высоко-высоко над серой землей, пропахшей гнилью и кровью. Когда убрали палатки, стало еще заметнее, что до самого горизонта — лишь мертвая тишь да руины, и только воронье реет в лучах непривычно безмятежного солнца. Мустанг огляделся, прикидывая, где искать Ризу, но не нашел ничего лучше, как пойти вдоль дороги куда глаза глядят.

Он оказался прав. У самой дорожной каменистой насыпи стояла на коленях Риза Хоукай. Руками она поправляла аккуратный холмик, в изголовье — или изножии? — которого торчала суковатая палка.

— Пойдем, — в горле Роя пересохло. — Иначе все уедут без тебя.

Риза не обернулась, только продолжила поправлять холмик, понурив белокурую голову.

— Твой товарищ? — слова дались тяжело. Это казалось таким привычным, таким обыденным, и от этого было еще страшнее.

— Нет, — Риза покачала головой и наконец обернулась. — Ишварский ребенок. Его застрелили и бросили на обочине дороги.

Она говорила об том так же бесстрастно, точно сообщала о том, что перенесли обед. Или о том, сколько боеприпасов вышло за время последней операции. Только в глазах поселился непривычный влажный отблеск — или этого от того, что солнце светило с небывалой яркостью?

— Пора возвращаться. Война окончена… — он будто бы убеждал в этом самого себя.

— Но ишварская битва все еще продолжается, — возразила Риза, глядя на столбик, заменивший погибшему ребенку памятник — ненадолго. До первого же нашествия гиен или воронья.

Рой поежился. Ему была непривычна тишина этих дней, когда не слышалось привычного грохота канонады, стонов новых раненых, ругани повстанцев. Но Риза настолько точно описала всего одной фразой то, что происходило в его душе: там бухало эхо фронта, трещало пламя, выли охваченные огнем, изрыгали проклятия те, кого им назначили во враги, — что он едва совладал с собой.

— И, скорее всего… — Риза вздохнула. — Скорее всего, она уже никогда не закончится. Ведь я поверила вам. Я… — она едва слышно шмыгнула носом. — Я открыла вам исследования отца.

Она стояла на коленях спиной к нему, беззащитная, уставшая, но, как казалось Рою, все еще не сломленная. Стыд затопил его с головой — он подвел ее. Он подвел и ее отца, своего учителя. Ему доверяли. Ему открыли путь к его алхимии — воистину ужасающей силе, самой мощной, смертоносной и неумолимой, к его Пламени. Рой уставился на алую саламандру на белой ткани, ткани, позволявшей ему одним движением пальцев призвать неукротимую стихию и направить ее.

— Я сама решила пойти в военную академию, желая принести людям счастье, — продолжила Риза. Теперь Рой ясно слышал, что она улыбается — горько, сквозь слезы. — И теперь, когда все закончилось, мне некуда бежать. Некуда бежать от правды. И от самой себя.

Рой опустил глаза на землю. Некогда белые, а теперь покрытые пылью полы тренча Ризы, точно два сломанных и утративших былую чистоту крыла — точно у ангелов, в которых верили другие народы, — лежали у самых его ног. Риза ссутулила узкую спину и все смотрела и смотрела на могилку ребенка, которого она своими руками только что предала земле. Рой отчаянно хотел, чтобы эхо войны утихло, отступило, но Риза точно зачитала неумолимый вердикт от самого строгого судьи. От правды бежать было некуда. От себя — тем более. Что ему оставалось?

— Отрицание, искупление, мольбы о прощении — как это низко и надменно со стороны убийц! — ее голос словно стал голосом самого мироздания. — Я прошу вас, майор Мустанг… Пожалуйста… — Риза по-прежнему даже не смотрела в сторону Роя. — Сожгите. Уничтожьте то, что на моей спине.