Дух войны

— Но мы никогда не забудем этого унижения, — покачал головой юнец, не разжимая пальцев. — Даже если все — слышите! Даже если все откажутся от ишваритов… Мы…

— Пускайте ток! Живее! — рявкнул старый пограничник.

— Мы будем жить! — проревел юнец.

Толпа отпрянула. Запахло паленой плотью. Кто-то из детей раскричался пуще прежнего.

— Но… — молодой пограничник в ужасе смотрел на застывшее в неестественной позе обугленное тело. Глаза вывалились из орбит, пальцы по-прежнему сжимали решетку.

— Закрой рот, — посоветовал старый. — Не твое дело. Приказ есть приказ.

*

Риза Хоукай сидела за обеденным столом. В последнее время она все чаще видела Роя в компании Ханны Дефендер. Оба казались довольными этим общением — насколько это вообще возможно на войне, точнее, на бойне. Риза старалась не пересекаться с майором Мустангом и вообще избегать всякого общества государственных алхимиков. Ей не хотелось ощущать груз вины, исходящий от Эдельвайс — Ризе было довольно и своего, собственного; она не желала лицезреть бегающие глазки Сикорски; а пуще прочих ее пугала вероятность очередного разговора с Кимбли.

Как назло, именно Зольф Кимбли нарисовался на горизонте и подсел к ней за стол.

— Не возражаете? — он был неизменно учтив и вежлив. Такому даже не скажешь “возражаю”.

— Нет, садитесь, — промямлила Риза, проклиная себя за мягкотелость.

— Хотите кофе? — он улыбнулся. — Мне выдали немного нормального кофе. За боевые заслуги, — Зольф показал на небольшой холщовый мешочек, пристегнутый к поясу.

Риза вздрогнула и отвела глаза. Она слышала от фронтовых подруг, что иногда подобным образом старшие по званию мужчины добиваются расположения от понравившихся им девушек.

— Что-то не так? — Кимбли вежливо улыбался.

— Нет, благодарю, — она посмотрела ему прямо в глаза. — Мне не нужен кофе.

— Как хотите, — разочарованно пожал плечами Кимбли. — Я видел, вы всегда намешиваете здешний покрепче…

Риза разозлилась — выходит, этот ненормальный еще и следил за ней? Знал о ее привычках?

— Что вам от меня нужно? — тихо, но твердо спросила она.

— Поговорить, — Зольф уставился в чашку — из нее и правда тянулся запах настоящего кофе.

Риза поежилась — она прекрасно помнила страсть Багрового алхимика к весьма неудобным темам.

— Хорошо, — просто согласилась она. — Вот взять вас… Вы так любите свою работу… — Риза перешла в наступление. Зольф оторвался от чашки и теперь пристально смотрел ей в глаза. — Вам не бывает… страшно?

— Страх?.. — Зольф облизал тонкие губы. Он помнил похожий вопрос: его задавала в Централе молодая женщина-психолог, прежде чем допустить его до испытаний на звание государственного алхимика. — Я в заложниках у долга. О каком страхе здесь можно говорить?

Он с наслаждением отпил из кружки и улыбнулся:

— Встречный вопрос, госпожа снайпер. Если позволите, конечно.

У Ризы пересохло в горле. “Нет” встало в глотке комом, точно кость.

— Неужели вы, молодая красивая девушка, настолько ненавидите себя? — он говорил тихо, мягким тоном; со стороны можно было бы подумать, что старые друзья или возлюбленные мирно беседуют слегка в стороне от остальных, коротая недолгий фронтовой досуг за обеденным столом.

— Ненавижу?.. — она распахнула глаза.

— Именно, — Зольф серьезно кивнул головой. — Вы ненавидите то, что вы делаете, ненавидите себя за то, в чем вам, должно быть, нет равных… Почему?

— А вы, должно быть, в полном восторге от самого себя, не так ли? Вам не бывает страшно, горько, вы не считаете, что отнимать жизни — преступно! Вам незнакомо ощущение того, что то, что вы делаете — отвратительно? — Риза разозлилась: и на себя за неуместную чувствительность, и на Кимбли, который теперь казался ей вовсе не человеком, а толстокожим монстром.

— Я выполняю приказ, — он усмехнулся. — Мое дело — выполнять его, не обсуждать. Как и ваше. Не находите?

— Рассуждения не запрещены уставом армии, господин майор, — Риза выпрямилась. — Или вы иного мнения?

— Нет, что вы, — начал было Зольф, но его за лацкан кителя крепко ухватила рука в белой перчатке.

— Отойди от нее, ублюдок! — рявкнул подоспевший Огненный алхимик. Глаза его зло сверкали, лицо было искажено яростью. Остальные отпрянули; кто-то убрался подальше подобру-поздорову, кто-то с любопытством наблюдал.

— Майор Мустанг! — Риза ахнула. — Все в порядке, не стоит!

— Я сам разберусь, что стоит, а что нет! — взревел Рой, вытаскивая из-за стола Кимбли. — Не смей к ней подходить!

Зольф хмыкнул и оттолкнул от себя Мустанга — только ткань затрещала.

— Как это мило, майор Мустанг, — Кимбли скривился. — Только прежде чем устраивать такие сцены ревности, поинтересуйтесь, так ли это нужно даме.

Риза залилась краской, но глаз не отвела.

— Майор Мустанг, оставьте его!

— Нет уж! — взъярился Рой. — Я сейчас так с ним поговорю, что он прекратит тебе докучать!

Кимбли раздосадованно осматривал порванный китель.

— Он не докучает мне! — выпалила Риза.

Зольф усмехнулся:

— Вы, господин майор, на каком основании пытаетесь запретить мне разговаривать с госпожой Ризой?

— Она мне как сестра! — бушевал Рой. — Не смей тянуть к ней свои лапы!

— Как сестра? — Зольф прищурился. — А по вашему поведению больше похоже, что она — ваша собственность.

Кимбли неторопливо отстегнул мешок с кофе и положил его перед Ризой:

— Прошу извинить меня, — он поклонился. — Пойду, навещу каптенармуса — не пристало алхимику щеголять в рваной форме, — Кимбли метнул в Мустанга колкий взгляд. — А ты придержи коней, жеребец, — и он, что-то напевая себе под нос, пошел прочь.

— Вот псих! — выплюнул Рой, глядя вслед Багровому.

— Нет, Рой, — горько сказала Риза. — Это ты — псих.

Она под прицелом нескольких пар глаз взяла мешочек с кофе и пошла прочь. Риза знала, что вслед ей смотрят и наверняка будут обсуждать и осуждать, и от этого было еще горше. Кимбли, конечно, и правда псих — одни его вопросы чего стоили. Но Рой показал себя еще хуже. Что вообще такое на него нашло?..

*

— Ох, Соломон… — причитала Лия, дорисовывая на коже сына иголкой с чернилами причудливый узор. — А если отец узнает?

— Не узнает, матушка, — покачал головой Соломон.

— А Алаксар?.. Ох… — она окунула иглу в чернила. — Покарает нас Ишвара…

Руки ее задрожали, она оставила иглу и, закрыв лицо ладонями, неслышно заплакала.

— Ты уже сколько дней кряду из дому носа не кажешь? — горячо сквозь слезы зашептала Лия. — Брат весь извелся. Отец тоже…

Соломон пристально посмотрел на мать. Он уже привык к тому, что отец его, человек с тяжелым характером, в минуты черного отчаяния не давал Лие житья и обвинял ее и ее семью во всех возможных грехах. И старший брат вырос столь же фанатичным.

— Отец что-то говорил тебе? — Соломон нахмурился.

— Нет, сынок, — Лия печально покачала седой головой. — Ничего.

“Врет, — тяжело подумал Соломон. — Вот она какая, ложь во спасение!” В душе его поднялась волна злости. Что эта война сделала со всеми ними!

— Давай я продолжу, — предложила Лия. — Больно? Потерпишь еще?

— Потерплю, мама… — отозвался Соломон и сжал зубы.

— Осталось совсем немного, — умиротворяюще проговорила Лия. — Чуть-чуть.

Игла в очередной раз вонзилась в кожу совсем близко к кости. Сквозь пелену, внезапно подернувшую глаза, Соломон посмотрел в окно. Острый старый месяц висел низко — только-только восходил на мгновенно почерневшее небо — блестящий серп, он показался Соломону недобрым предвестником чего-то страшного и темного. Внезапно его призрачный свет выдернул из ночной тьмы лицо. То, которое он узнал бы их тысячи.

Лейла. Ее удивительные волосы ниспадали тяжелыми волнами на плечи, обрамляя бледное лицо, огромные глаза светились, словно две полные луны — таким же призрачным светом, а рот изогнулся в острой, точно серп улыбке. Она тоже показалась Соломону недоброй — как тот старый месяц на небосводе, как ее грустная улыбка.