Страница 6 из 10
Ох уж и суров был царь в гневе! Тут были правы старшие подмастерья! Но и отходчив бывал Васильевич, здесь все зависело от настроения верховного правителя!
Но пока ничего не показывало на царскую опалу. Яства на столе и питье хмельное не заканчивались, красные девицы сновали с кувшинами и чарками с квасом и вином от гостя к гостю.
«Стали бы нас так кормить, если бы что не устраивало?» – подумал Ваня и откусил от крылышка румяного поджаренного гуся.
Улыбнувшись красавице в малиновом сарафане, которая едва ли была старше Вани, мальчик придвинулся к дяде Никодиму и спросил:
– Дядька Никодим, а точно мы чудо дивное построим? Точно тебе об этом сам Хромой говорил?
Старик почесал тощую козлиную бородку и ответил мальчонке:
– Вот те крест, говорил он. А они не верят, ироды, – со злостью, но негромко выругался старик. – Думают, совсем я из ума выжил. Вот увидите все скоро, – потряс он сухоньким кулачком. – Да, и еще… – он почти прижался губами к уху мальчика и прошептал: – Еще Василий святой, Нагой, пророчествовал, что на этом самом месте чудо-храм будет, какого еще мир не видывал!
– Да ладно?! – удивился мальчик.
– Вот те крест, чистая правда! – Никодим удовлетворенно улыбнулся.
В этот момент по рядам гостей пошел шепот, а потом все как один подскочили с вышитых лавок и поснимали шапки, наклонив головы.
Ваня в первый момент и не уразумел, что же произошло, пока его буквально не вытолкал со скамьи старый Никодим.
Мальчик вцепился в ворот нарядной рубашки, внезапно стало душно, трудно дышать.
В горницу величаво вошел молодой боярин, почти отрок. Боярин был невысок, даже мал ростом, но широк в плечах, несмотря на довольно юный возраст. Одет в расшитый шитьем кафтан, на котором сверкали разноцветные каменья. На голове у него была красная шапка, отороченная мягким мехом пушистой чернобурки.
Мастеровые стояли молча, понурив головы. Боярин с улыбкой рассматривал их, презрительно щурясь на небогатые наряды рабочих.
Ваня боялся поднять глаза, только украдкой рассматривал богато украшенные сафьяновые сапожки знатного вельможи.
– Что, государевы люди? Понравилось вам царское угощение? – с ухмылкой, медленно растягивая губы, поинтересовался пришедший.
Мастера, не поднимая глаз, все согласно покивали.
– А знаете ли вы, какая честь вам предложена? – громко спросил молодой боярин.
Все вновь закивали.
– Что молчите? Или вам языки развязать надо? – принялся гневаться вельможа. – А то я могу! Ишь, какие гордые, молчат все! Я вас всех сейчас…
Ваня от страха втянул голову в плечи, боясь даже оторвать взгляд от красных сапожек.
Тут в горницу вошел другой сановник, постарше, одетый ничуть не хуже первого.
– Что ты тут, Малюта, мастеровых стращаешь?! – грозно поинтересовался вновь пришедший.
«Малюта! Наверное, таково прозвище из-за маленького роста», – пронеслось в голове у мальчика.
Откуда Ване было знать, что через десять лет из этого капризного юноши вырастет самый грозный опричник, гроза почти всего московского люда?
Сколько же народа будет замучено и убито в знаменитых Малютиных подвалах, пыточных застенках, где из людей всеми правдами и неправдами будут выбивать страшные признания, доносы на близких. Так будут искоренять крамолу в государстве. Но батюшка-царь Иоанн Васильевич, многие лета царю, поверит и доверится суровому опричнику и его воинам, потому на методы искоренения крамолы будет взирать вполне милостиво. Главное, чтобы порядок был в государстве.
А пока, в 1555 году, Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский делал свои первые робкие шаги в палатах царского Кремля. Выходец из шляхетской среды, невысокого роста, а проще – малыш, Малюта пытался всеми правдами и неправдами закрепиться в Московском государстве.
– Малюта, а ну брысь отседа, чтоб я тебя не видел! Пугать он народ вздумал, мальчишка! – кричал на него боярин с небольшой бородкой и умным взглядом голубых внимательных глаз.
Малюта в мгновение ока покраснел до самых ушей и проворчал проклятия.
Подмастерье Ваня не мог сдержать лукавую улыбку, он поднял глаза и сразу напоролся на злой взгляд Скуратова.
Тот не мог скрыть своего гнева и злости. Он капризно надул губы и прошипел:
– Я вам всем еще покажу. И вам, строители, – он со злостью рассматривал и будто запоминал своего ровесника Ваню, – и тебе, дядюшка Ондрей!
– Гришка, а ну кыш, я повторять не буду! – снова шикнул на парня боярин. – А то как шелудивого пса я тебя выдеру!
Малюта, задрав нос, удалился из горницы.
– Присаживайтесь, мастера, угощайтесь, не серчайте на пацана. Норовом очень свиреп, но силенок еще не хватает, – обратился к зодчим боярин. – Звать меня Андрей из рода Курбских князей. Ответ от батюшки-царя вам принес, что после трапезы можете возвращаться к работе над храмом. Постник, сын Якова, со товарищи позже к вам присоединится. Проект его больно хорош. Батюшке-царю все приглянулось. Царь Иоанн Васильевич подробно все еще хочет рассмотреть, уразуметь. Постника не ждите, возвращайтесь. А вам перед трудным делом всем царь-батюшка деньгу жалует, каждому, за усердие, – произнеся последние слова, князь ухмыльнулся в пышные усы.
Эту новость мастеровые встретили радостными криками. Пир продолжался, вино текло рекой, а Ваня все не мог оторвать взгляд от блестящей монеты – деньги, дарованной самим батюшкой-царем, многие лета.
Даже встреча с противным мальчишкой Малютой больше не огорчала Ваню, хотя он никак не мог забыть взгляд парня, полный ненависти именно к нему, Ивану Мастеровому.
Главное, каменному храму быть на красной Троицкой площади, храму, посвященному заступнице-матушке Богородице!
Москва. Храм Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву, более известный как храм Василия Блаженного
Наши дни
– Елена Андреевна, а вы всегда будильник на полпервого ночи ставите? – усталым голосом поинтересовался следователь Яшин, заполняя новый протокол.
Лену Синицкую просто трясло от пережитого стресса, даже две выпитые таблетки валерьянки не помогали успокоиться.
С ней так всегда бывало. В моменты каких-то сильных переживаний или сложных жизненных обстоятельств Синицкая была собрана и спокойна, а вот когда все оставалось позади, девушку в прямом смысле слова начинало трясти. Вот и сейчас трясло, стоило вспомнить, что только чудо спасло ее от смерти прямо здесь, на любимой работе в музее, в храме Василия Блаженного.
Ее бешено орущий будильник услышал не только злоумышленник, но и второй охранник, дядя Петя, проводивший осмотр первого этажа; он не смог связаться по рации с охранником Седовым и поспешил на звук Лениного мобильника.
А незнакомец в черном уже вытащил из-за пояса складной нож с зазубренным лезвием и приближался к Лене явно не с дружескими намерениями. Девушка стояла, зажмурившись, практически вжавшись в фреску семнадцатого века, судорожно вспоминая все известные ей молитвы. Ноги ее стали ватными, она понимала, что сил бежать у нее нет.
То ли молитвы ее были услышаны, как-никак церковь же, то ли воззвания к святому Василию Блаженному дошли до адресата, но появившийся в дверном проеме охранник Петр Петрович показался Синицкой ее ангелом-хранителем.
– А ну, стоять, не двигаться! Буду стрелять! – Петрович начал аккуратно снимать оружие с предохранителя, вспоминая служебные инструкции.
Но раньше ничего подобного в храме не происходило, и Петр Петрович считал свою работу спокойным и тихим местом, где можно отдохнуть и телом (смотря маленький телевизор в холле) и душой, наслаждаясь искусством и видом древних икон.
Злоумышленник стоять и не подумал, он метнулся тенью мимо Синицкой, одним точным движением снес неповоротливого и грузного Петровича с ног, и тот, смешно охнув, упал.