Наше дело - табак

- Ой! - вскрикнула Лена, и поднос с поджаренными хлебцами едва не выпал из ее рук. - Николай Иванович!

- Мать твою! - Арнольд прищелкнул языком. - Картина Репина "Приплыли"...

На экране замелькали кадры - дом, где проживал Сорока, его новый, гладкий, благородный и черный, как рояль, "Мицубиси-Паджеро".

- Ой, что сейчас с Катькой! - всплеснула Лена руками, обессиленно присаживаясь на табуретку. В ее глазах застыл ужас. Тот ужас после злосчастного взрыва самодельного устройства в последнее время немножко отступил, но возвращения его Арнольд боялся. Это значило, что опять будут транквилизаторы, бессонница, упреки.

- С Катькой, - горько усмехнулся он. - Что сейчас с мужиками!

- С кем?

- Ох, лучше не напоминай...

Тут послышался телефонный звонок. Недолго ждали. Можно представить, как в эти минуты обрывают провода телефонов, настукивают номера на мобильниках. Весь сигаретный бомонд сейчас гудит встревоженным ульем.

- Здравствуй, - послышался в трубке голос старого приятеля и компаньона Казимира Сапковского по кличке Плут. Кличку эту он заработал честно.

-О, давно не видались, - хмыкнул Арнольд. - Чего голос грустный? Телевизора насмотрелся?

- Насмотрелся.

- Хорошо мы погорели.

- На семьдесят тысяч зелени с общака нашей родной фирмы, - взволнованно воскликнул Плут.

- А ты сам? - спросил Арнольд. - Только не говори мне, что свои деньги в проект не вливал.

- Вливал.

- Сколько?

- Под семьдесят.

- Ну, это ты переживешь.

-А ты?

- Мой тридцатник, - сказал Арнольд, и в его голосе ощущалась не свойственная моменту легкость: действительно, чего горевать, если погорел на тридцать тысяч долларов, тогда как лучший кореш погорел на семьдесят, а на сколько погорели другие кореша, вообще приятно представить. - Я человек осторожный.

- Осторожный. Ты же еврей натуральный! - воскликнул Плут. - Всегда в выигрыше.

- Все сказал?

- Ладно, Арнольд, не обращай внимания...

- Вообще-то, кто из нас еврей, можно поспорить, Казимирчик.

- Ну, завелся, как двигатель моего "Ягуара" - с полоборота, - с досадой произнес Плут. - Пропустим. Что-то с соображалкой туго у меня... Блин, семьдесят. И еще общак на сто.

- Последние деньги?

- Это почти сто зеленью! Ты понимаешь...

- Понимаю...

- Арнольд, вот что... Надо встретиться. Втроем. Ты, я и Глушак. Он тоже пострадавший. И влетел, думаю, больше всех нас.

- Ox, от него только шум, - поморщился Арнольд.

- Пора мириться нам всем. И вместе бороться. Или я не прав?

- Поглядим, - без особого воодушевления произнес Арнольд, отлично помнивший, как рассыпалась фирма "Восток", как разошлись они с Глушаком. Разве забудешь, если до сих пор справа ноют сломанные ребра.

- Надо людям прощать, - сказал Плут. - Тем более действительно, влезли мы в эту историю все втроем. И разгребать надо попытаться тоже сообща...

- Хорошо. Забиваем стрелочку. Ты организуй, Плут. Я с Глушаком сам говорить не хочу. Неправильно поймет.

- Да все он поймет правильно. Он хоть и с придурью, но когда надо - все понимает.

- Решили, - кивнул Арнольд.

Он отключил радиотелефон и протянул черную трубку Лене.

Глава 5 ДОНОС

- Нет, ты посмотри, что гамадрилы творят! - Полковник Гринев хлопнул волосатой ручищей по газете с такой силой, что если бы этот удар достался субтильному редактору газеты "Трезвый взор", то отправил бы его в реанимацию.

- Опять тебя поминают? - с усмешкой поинтересовался Ушаков.

- Ничего, - потряс пальцем Гринев, и очки его яростно сверкнули, поймав из окна солнечный зайчик. - Завтра же будет еще один иск в суд. Я этот голубой бордель прикрою! Я ему устрою!

Война эта шла уже не первый год. Но в последние месяцы обе стороны растеряли остатки приличий. Эдуард Зарецкий, тридцатипятилетний неопрятный очкарик - главный редактор "Трезвого взора", газеты желтее желтухи и ведущий примерно такой же направленности и качества телепередачи "Горизонт" на областном телевидении а заодно депутат областного собрания и самый известный голубой в городе, сцепился не на жизнь, а на смерть с Гриневым. Конфликт давно перерос рамки обычного выяснения отношений между журналистами и представителями власти. Сыщик и редактор ненавидели друг друга отчаянно. А чему удивляться? Один втихаря подкрашивал перед зеркалом губы, строчил развязные статьи по заказу криминалитета и сделал свою газету рупором местной братвы, при этом был страшно жаден до денег и стыд свой растерял в таком далеком детстве, что ныне не мог и вспомнить, что это слово означает, а кроме -того, любил себя прямо космической любовью, с болезненной мнительностью следил за своим здоровьем. Другой был кобелем в лучшем смысле этого слова, в прошлом девушки падали ему в объятия одна за другой, но форму не растерял и до сих пор. И всю свою жизнь "давил сволочь", как сам выражался, жил впроголодь, на нищенскую милицейскую зарплату и не жалел ни себя, ни других. Так что понятно, почему их трясло при виде друг Друга.

Эта война давно стала забавой для всей области. В интервью по телевизору Гринев рычал, что голубые в городе жить спокойно не будут, даже если они и депутаты. А Зарецкий в каждом номере перечислял замученных Гриневым невинных людей.

- "Убийца в серой шинели", - процитировал Гринев, снова хлопнув ладонью по газете.

- Это про тебя? - спросил начальник уголовного розыска.

- А про кого еще?

На этот раз Гриневу припомнили, как пять лет назад он застрелил при задержании рэкетира Мишаню Косого, державшего в ежовых рукавицах весь Ленинский район и. пытавшего бизнесменов в сырых подвалах.

- Оказывается, тот гад был ангелом небесным, а я ему пистолет в руку сунул после того, как по пьяни застрелил!. У, педрила очкастая! - прорычал Гринев.

- Ладно, береги нервы.

-Я ему устрою...Я...

- Четыре часа уже. Пошли кофе выпьем, - предложил Ушаков.

У Ушакова было пониженное давление, и он по привычке поднимал его чашкой-другой крепкого кофе. Армен, хозяин небольшого кафе-павильончика "Береза" напротив "серого дома" - семиэтажного, давно не крашенного здания областного УВД - готовил на углях прекрасный кофе по одному ему известному рецепту.