Страница 26 из 47
Затем ему удалось провести редкий вечер в кругу семьи.
Личная жизнь Ученика потрясла бы консервативных Непобедимых. Но Эль-Мюрида многому научила попытка убедить Мерьем свидетельствовать в его пользу на суде. Их союз был союзом равных, но они скрывали его за запертыми дверями. Он обустроил себе роскошные покои в Новом замке. В них даже имелся большой бассейн для отдыха и купания, хотя во время осады он должен был играть роль резервуара для воды.
Мерьем встретила его с радостной улыбкой, столь многое для него значившей.
– Я боялась, что тебя задержат.
– Только не сегодня. Сегодня ты нужна мне куда больше, чем я им. – Он закрыл дверь и поцеловал жену. – Ты терпеливая женщина. Просто чудо. Ты так изменилась после Эль-Аквилы…
– Нас меняют мужчины, – улыбнулась она. – Идем. Сегодня не будет никого, кроме нашей семьи. Я даже сама готовлю ужин, чтобы обойтись без посторонних.
Он прошел за ней в следующую комнату – и замер.
С их сыном Сиди и все еще безымянной девочкой сидел Насеф, рассказывая им пугающую пустынную историю. Эль-Мюрид недовольно поджал губы, но, не говоря ни слова, расположился на подушке. Насеф был братом Мерьем, и дети его любили, особенно девочка. Иногда она выбиралась из дому и следовала за дядей по всей долине, не в силах поверить, что через нее до отца могут добраться враги.
– Придется немного подождать, – сказала Мерьем. – Почему бы тебе не расслабиться в бассейне? У тебя всю неделю не было такой возможности.
– Я тоже хочу! – крикнул Сиди.
– У тебя отрастет чешуя, как у рыбы, если будешь столько времени проводить в воде, – рассмеялся Эль-Мюрид. – Ладно, идем. Насеф, когда доберемся до моря, сделаем Сиди нашим адмиралом. Его не оттащить от воды.
Насеф встал:
– Пойду тоже с вами. Моя старая шкура грязна уже два месяца. Сиди, у меня для тебя есть дело – научи меня плавать. Возможно, мне это понадобится, раз уж твой отец собрался взять нас на море.
– А я? – требовательно спросила девочка.
Она терпеть не могла воду, но ей не хотелось терять из виду дядю. Отцу она напоминала собственную мать в детстве.
– Ты девочка, – сказал Сиди таким тоном, будто это было достаточным поводом, чтобы заковать ее в колодки, не говоря уже о том, чтобы запретить купание.
– Можешь растаять, сахарок, – улыбнулся отец. – Идемте, мужчины.
Лежа в прохладной воде, он наслаждался так, как не получалось даже в объятиях Мерьем. Он расслаблялся целых полчаса, пока Сиди и Насеф визжали, плескались, смеялись и топили друг друга.
– Ладно, Насеф, – наконец сказал Эль-Мюрид. – Пора.
Шурин не стал делать вид, будто не понял. Он подтолкнул Сиди к краю бассейна:
– Пора вылезать. Обсушись, оденься и иди помоги маме.
– Почему меня каждый раз гонят, когда кто-то хочет поговорить?
– Слушай его, сын, – сказал Эль-Мюрид. – И вытрись как следует, прежде чем одеваться.
– Я начинаю жалеть, что так и не женился, – вздохнул Насеф, когда Сиди ушел. – Мне не хватает своих детей.
– Ты не так уж стар.
– Да. Но у меня неподходящая работа. Взять жену – значит слишком искушать судьбу. Фуад захватил бы меня в плен в первом же сражении.
– Может, ты и прав. Возможно, солдату не следует жениться. Слишком тяжко для всей семьи.
– Мы одни, – помолчав, сказал Насеф. – Никто нас не услышит, и мы никого не оскорбим своими словами. Можем мы поговорить как братья? Как те двое, что вместе выехали из Эль-Аквилы и сражались бок о бок в пустыне? Просто как Насеф и Мика, у которых слишком много общего, чтобы ссориться?
– Сегодня мы в кругу семьи. Постарайся не касаться других тем.
– Хорошо. Ты женился на моей сестре, единственном моем друге в этом мире. Я твой брат. И меня мучает тревога. Мы беремся за предприятие, заранее обреченное на провал. Брат мой, говорю из любви к тебе, и никак иначе: мы не можем захватить Аль-Ремиш. Пока не можем.
Эль-Мюрид подавил гнев. Насеф следовал своим принципам, и ему следовало поступать так же.
– Не понимаю – почему? Я смотрю и слушаю. Я вижу проходящие через Себиль-эль-Селиб войска. Я слышу, что мы можем призвать под наши знамена орду. Мне говорят, что большая часть пустыни на нашей стороне.
– Совершенно верно. Хотя я не могу утверждать, какая часть пустыни на нашей стороне. Думаю, бо́льшая, чем на стороне врага. Но пустыня велика, и большинству людей попросту все равно. Все, чего они на самом деле хотят, – чтобы и мы, и роялисты оставили их в покое.
– Тогда почему ты настаиваешь на том, чтобы я не спешил? Ведь именно об этом ты хотел поговорить? И напомню твои собственные слова: мы одни. Можешь быть со мной сколько угодно откровенным.
– Ладно. Попросту говоря, двадцать тысяч воинов еще не становятся армией, собравшись в одном месте. Мои войска лишь начинают образовывать единое целое. Мои люди не привыкли действовать большими группами, как и Непобедимые. А жители тех территорий, которые давно уже под нашей властью, утратили боевой дух. Более того, среди нас нет никого, включая меня, с опытом командования большим войском.
– Ты утверждаешь, что мы потерпим поражение?
– Нет. Я лишь хочу сказать, что мы рискуем его потерпеть и что с каждым днем, пока мы не вступаем в бой на условиях противника, риск этот становится все меньше. И ничего другого нам не остается. Противник в любом случае будет знать о нашем приближении – у них есть свои шпионы. И у них есть те, кто умеет командовать армией.
Эль-Мюрид молчал минуту, пытаясь оценить искренность Насефа, в которой вряд ли мог усомниться. Не мог он и оспорить аргументы шурина. Но и заточения в Себиль-эль-Селибе он вынести тоже не мог и не желал терпеть ни минуты больше, чем потребуется, чтобы собрать войско.
– Моя душа убеждает меня атаковать.
– Таково твое решение? Окончательное?
– Да.
Насеф вздохнул:
– В таком случае сделаю все, что смогу. Может, нам все же повезет. Но у меня есть одно предложение: когда придет время, возьми командование на себя.
Эль-Мюрид, прищурившись, взглянул на шурина.
– Не потому, что я хочу избежать ответственности за любое поражение, но потому, что воины будут яростнее сражаться за Ученика, чем за Бича Господня. И одно лишь это может решить вопрос о победе или поражении.
И снова у Эль-Мюрида возникло ощущение, что Насеф говорит искренне.
– Что ж, пусть будет так. Пойдем посмотрим, готов ли у Мерьем ужин.
Семейный ужин прошел в молчании. В душе Эль-Мюрида боролись противоречивые чувства в отношении Насефа. Как всегда, Насефа сложно было поймать на слове. Насеф возражал ему не больше, чем мог бы любой человек с чистой совестью. Неужели Эль-Мюрид неверно оценил шурина и доходившие до него сведения исказились в восприятии Непобедимых?
По мере того как дни сменялись неделями, его раздражение росло все больше. Численность войска увеличивалась, но крайне медленно. Советники часто напоминали, что его последователям приходилось проделывать немалый путь, часто подвергаясь преследованиям со стороны роялистов. А приближаясь к Себиль-эль-Селибу, они вынуждены были вступать в сражения с патрулями Юсифа.
Но в конце концов наступило утро, когда он смог поцеловать Мерьем на прощание и сказать, что в следующий раз они встретятся в Святейших храмах Мразкима.
На призыв Насефа откликнулись больше двадцати тысяч человек. Их палатки стояли повсюду. Себиль-эль-Селиб напоминал Эль-Мюриду Аль-Ремиш во время Дишархуна.
Люди Юсифа никак себя не проявляли в течение девяти дней, прекратив препятствовать приходу воинов. Насеф говорил всем, кто готов был слушать, что ему это не нравится и наверняка у валига что-то припрятано в рукаве. А потом пришло известие, что Юсиф собрал всех, кого мог, около пяти тысяч человек, и расположился в оазисе возле Вади-эль-Куфа. Соседи одолжили ему еще две тысячи бойцов.
– Придется сражаться с ним там, – сказал Насеф Эль-Мюриду. – Выбора у нас нет. Нам не добраться до Аль-Ремиша, не запасшись водой в оазисе. Именно этого он ждал все годы – возможности втянуть нас в обычную битву. Похоже, ему настолько этого хочется, что его даже не волнует численное превосходство противника.