Плейлист волонтера

Нас ждет Смоленская область, но на сей раз – бабуля в лесу. Естественно, без мобильного телефона, а значит, и без связи. Бабка в лесу уже 3 дня: заявители не сразу о нас узнали. Это в порядке вещей для начального периода существования отряда.

Также в порядке вещей – для первого, горячего и насыщенного сезона – на поиске у нас новый координатор. Как на войне – с увеличением числа поисков отряду требовались новые командиры, которых ковали из всего, что на первый взгляд подавало надежду. Поскольку никаких проверок и обучений не было, порой координаторов ковали из настоящего дерьма, а дерьмо, как известно, не лучший материал для ковки. Таким дерьмом был и Куб.

Во-первых, он выскочка, такой же, как я, только постарше и нескромный. Во-вторых, он играл в Encounter, а я искренне презираю людей, которые занимаются бесцельными городскими квестами. Взрослые дяди и тети носятся по городу, разгадывают загадки для пятиклассников, рисуют крестики на стенках. Казаки-разбойники для городских ребят, которые не прожили смертельно опасного, то есть нормального детства с петардами, сплавами на самодельных плотах, песчаными пещерами, стройками и так далее. В-третьих, он обаятелен, а этого я терпеть не могу. Мои способности обаять кого-либо стали ясны уже в первом классе, когда учительница жаловалась матери, что я все время злобно смотрю на нее исподлобья.

Объективно же меня мог, наверное, раздражать его дилетантизм. С одной стороны, дилетантами были все, с другой – не все рвались в координаторы. Я не решался даже заикнуться об этом – а Куб, пришедший в отряд всего пару месяцев назад, брался за поиски, и при этом он распоряжался ресурсом бестолково. Глядя на его карту поисков, можно было подумать, что он рисует шашечную доску: он закрывал один квадрат «прочесом», другой пропускал, брал следующий, и всё это не обосновывалось никак.

Поэтому я прошу Куба дать мне задачу, которая кажется разумной мне самому. Набираю группу: Шура и две новенькие девушки, и мы идем прочесывать квадрат.

Лес – тяжелый, такой называют «мордохлестом». Почти весь квадрат – заросшее густым березняком поле, добираться до которого пришлось через наваленный в 4 уровня бурелом. Тому, кто не бывал в лесах такого «мусорного» типа, трудно представить себе, что 100 метров там можно идти полчаса, и это изматывает, как соревнования ниндзя по ящику.

Поскольку девочки невысокие, мы долго упражняемся в гребаной лесной гимнастике, прежде чем добраться до границы квадрата. Идти по густому подросту непросто, прочесывать – мучительно, и помогают только кабаньи тропы, которых там вдосталь.

В какой-то момент мы слышим тихое посапывание и похрюкивание. На островке за небольшим ручьем, под сосной, кабан «купается» в вырытой яме. Кабаны так и чистятся, и балдеют. Расслабленный секач причуял нас, вскочил и начал приглядываться своими слепыми глазками. Наша 4-я идет справа, там, где мелколесье максимально близко подходит к секачу. Только я подумал, что сейчас что-то произойдет, – как девочка вывалилась из кустов и закричала, указывая рукой направление: «Туда?» Кабан шарахнулся от нее, прямо на другую девочку. Та с криком ломанулась в чащу. Первая, повинуясь инстинкту, тоже бросилась обратно. «Стоп!» – ору я, но уже поздно. Тем временем кабан вынырнул из кустов и убежал в другую сторону. «Вернитесь!» – кричу им вдогонку. «Иди сюда! Сюда! Она тут…» – слышу в ответ.

Бабка лежит прямо между мелколесьем и буреломом. Сознания нет. Дыхание есть. Просыпаться упорно не хочет. Нужно докричаться в рацию до штаба, то есть Зари.

– Лиса-7 – Заре.

– Заря в канале.

– Найдена, жива, предполагаем кому. Нужна помощь в транспортировке. Примите координаты.

– Готовы.

По прямой до штаба – каких-то 500 метров. До дороги – и того меньше, метров 400. Подошедшая группа с мягкими носилками состоит из 3 мужиков и девушки. 8 человек на одну, не очень тяжелую бабулю, невесть каким образом прорвавшуюся через четырехэтажный бурелом. Первые 50 метров занимают полчаса. Выдохлись все.

За это время успела приехать «Скорая». Вышедший из нее врач дошел до границы бурелома и отказывается ползти/прыгать дальше. Врач разворачивается, возвращается в машину и уезжает, хотя по прямой от него до нас с носилками – метров 200. «„Скорая“ не работает в очаге». Это правда: врачи «Скорой» имеют полное право, например, не подходить к машине, в которой находится зажатый пострадавший, в болевом шоке, истекающий кровью, да какой угодно. Они имеют право смотреть, как он умирает, и спокойно ждать приезда спасателей. Никаких иллюзий насчет «Скорой» у нас и не было, но это все равно злит: лес ведь не очаг чрезвычайной ситуации, это просто долбаный лес.

Дальше – 2 часа упражнений на бревнах, бабка, которая всё не приходит в сознание, дыхание всё тише, нервов всё меньше.

Рваные в клочья треники одной из девочек – новичок, не думала, что бывает такой лес; серые ее треники на бедре промокнуты кровью, прилипли к телу.

Координатор и еще одна группа, с Хрупким во главе, приходят нам навстречу, чтобы упростить процесс. Нас – 13 человек. 13! И это все равно 2 часа кульбитов на 400 метров.

Наконец бабка на опушке, «Скорая» на месте. Дочь бабки, только что примчавшаяся из другого города, – человек без лица.

– Почему она серая? Почему она не отвечает? Она спит? Она жива?..

Тишина в ответ, никто не знает, что сказать. «Скорая» уезжает.

– Почему она серая?..

– Она жива, – наконец говорит Куб. – Больше я ничего сказать не могу.

– Почему так долго?..

Вечером я успел на концерт.

Лучше всего я танцую под песню «Роган Борн». Раньше у меня была традиция – ходить в оранжевой фетровой шляпе с красной бахромой и плясать под «Рогана Борна», которого нет, как и меня, в известном смысле, что никого из нас вообще нет здесь и сейчас, потому что время и пространство всё время смещаются и искажаются, и в них нельзя достигнуть статики. Хотя порой кажется, что весь мир вращается, видоизменяется, как лес вокруг носилок бабки, лежащей в коме, и только сами носилки с бабкой – нечто вечное и неизменное. Вера и Лена напиваются и остаются в кабаке после концерта. Я устал, еду домой один.

Звоню Хрупкому, зная его приятельство с Кубом и то, что он точно узнает о судьбе найденной.

– Слушай, че с бабкой?

– В больнице померла.

– Ну бля…

Дочь бабки подарила отряду фонарей, раций и чего-то еще. Всё это она привезла прямо домой Кубу.

Родственники пропавших часто благодарны, даже когда отряд находит тело. Отряд не принимает денег, помощь – только оборудованием или иначе, но без кэша.

12. Владимир Маркин: «Сиреневый туман»

Я уехал в Сибирь, в заповедник посреди Кемеровской области. Глушь такая, что забрасывают группы туда только вертолетом, всего 2 раза за сезон. Впрочем, ученые, которые не попали в «партию», идут пешком, 3–4 дня вдоль горной речки, только чтобы попасть на кордон, откуда уже предпринимаются вылазки в окрестные горы.

Дикие леса, которые гораздо лучше подмосковных, смоленских, тверских, рязанских. В тайге – высокие травы, но мало валежника, нет никаких рвов, бывших дорог, заросших просек и полей, следов войны в виде приболоченных окопов и провалившихся блиндажей. Кайф. Чистый и невероятный кайф от гор, ледников, оленей, медведей (мы встретили штук 8–10), кайф от нового для меня жанра жизни – «Особенностей русской национальной охоты». Жанр воплощается во всём: в водке, ящик которой мы приперли на кордон, в ловле хариуса, в купании в горном озере, в бане, где мы паримся с бельгийским лесником Кристофом, в соревновании – кто попадет в подброшенную водочную бутылку из «сайги». Кайф в медведице Машеньке, которая приходит в гости и может внезапно выйти из кустов, – и кайф в том, что стрелять в нее нельзя, но можно прогнать, кидая в нее дрова. Кайф – курить анашу, пока биологи травят байки об одиночных походах, а Кристоф читает мантры и сыпет в костер ароматные травки. Кайф – подняться в гору вместе с парнем, который ходил на Эверест. Кайф – пройти большой маршрут в поисках стада оленей. Кайф – научиться отличать «борец Пасько» от «борца байкальского».