Зеленая машина

К моему удивлению, канал был покрыт разного рода судами. Мне было совершенно непонятно, где могли находиться эти суда днем. Я бросился разыскивать свой челн, но, конечно, не мог его найти.

Между тем кровь стекала ручьями по моему лицу. Сознание туманилось от боли. Вероятно, я умер бы на набережной от потери крови, если бы мне не пришла в голову счастливая мысль: прыгнуть в канал. Как только я очутился в ледяной воде, кровотечение прекратилось. Однако через несколько мгновений я почувствовал себя слишком слабым, чтобы плыть дальше. Подплыв к пристани, я вскарабкался по ступеням и свалился без чувств на камни.

Не помню, долго ли я так пролежал в состоянии полной прострации. Мне казалось, что на меня смотрят мириады глаз, и я содрогался от этих сверлящих взглядов. Однако возможно, что это впечатление было простой галлюцинацией.

Когда я пришел в себя, был яркий день, и город, как и накануне, был мертвенно пуст.

Мне необходимо было во что бы то ни стало выбраться из проклятого города до наступления темноты. У меня не было ни малейшей охоты вторично встречаться с его странными и жуткими обитателями. Итак, я отправился в путь с твердым намерением поскорее выйти из пределов города. Я брел, словно в забытьи, то и дело спотыкаясь и падая, ничего не видя перед собой. Когда я, наконец, пришел в себя, то увидал, что нахожусь среди пологих холмов. Города не было видно, но на некотором расстоянии от меня блестел канал. Вокруг меня тянулись необозримые поля, на которых росли какие-то огромные красные растения. Должно быть, прошло несколько дней после моей ужасной встречи с муравьями.

Я умирал от голода и совершенно ослаб от потери крови. Приблизившись к странным растениям, я сорвал некоторые из них и начал жевать их листья, пытаясь утолить голод. Затем я принялся размышлять о том, где бы мне провести ночь. Я был слишком слаб, чтобы добраться до канала, да и какой был бы смысл это делать, раз у меня больше не было челна? Я горько пожалел, что вздумал тогда высадиться в городе и не продолжал своего путешествия по воде. Что-то ждет, однако, меня теперь? Мне было ясно, что никаких отношений с муравьями я не могу завязать. С другой стороны, нечего было и думать возвращаться в пустыню. Неужели же мне предстоит голодная смерть? — с ужасом подумал я.

Внезапно мои мрачные размышления были прерваны раздавшимся неподалеку резким воем, странно мне знакомым. Обернувшись, я увидел группу моих старых знакомых «хела-хела», шагавших по полю.

О сопротивлении было уже поздно думать. Дикари меня заметили. Я побрел, пошатываясь, им навстречу с протянутой рукой. Вскоре я разглядел, что они несут какие-то инструменты, вроде лопат, вероятно служившие для возделывания этих гигантских покрытых маками полей. Внезапно мне пришла в голову мысль, что маки являются эмблемой сна.

«Хела-хела» подошли ко мне и обступили со всех сторон, глядя на меня в упор. Вид их выражал крайнее изумление. Желая вызвать в них сочувствие, я раскрыл рот, показывая жестом, что я голоден… Затем я издал рычание, напоминавшее их боевой клич. Эффект получился самый неожиданный. Рыча от ярости, обезьяны двинулись на меня со всех сторон, ударяя себя в грудь кулаками, как делали их братья-горцы. Казалось, они готовы были растерзать меня на клочки. Считая себя уже погибшим, я надеялся, что смерть будет быстрой и сравнительно безболезненной.

Обезьяны подняли невообразимый вой. Я закрыл глаза, ожидая конца. Внезапно вой понизился в тоне и резко оборвался. Я осторожно открыл глаза и с удивлением увидел, что остался невредим. Через несколько мгновений я понял, чему был обязан своим спасением. Огромный муравей поспешно приближался к стаду; «хела-хела» расступились перед ним, всем своим поведением выражая явный страх. Последнее обстоятельство меня весьма удивило, так как сила муравья была ничтожна по сравнению с физическими ресурсами человекоподобных обезьян. Перемена, произошедшая в обезьянах при приближении насекомого, была прямо поразительна: в присутствии муравья гиганты сделались кроткими, как ягнята.

Огромное насекомое, казалось, не обращало ни малейшего внимания на «хела-хела». Оно шло прямо ко мне, уставившись на меня своими бесчисленными незрячими глазами. Его упорный взгляд просверливал меня насквозь. Внезапно муравей вытянул вперед свои щупальцы и дотронулся до моей изуродованной щеки. Я изобразил на своем лице отчаяние и муку и издал душераздирающий стон. При этом звуке насекомое вопросительно приподняло свои щупальцы. Я был крайне изумлен поведением насекомого: казалось, оно понимало меня без слов, в силу какого-то телепатического общения со мной.

Понимая, что я имею дело с разумным созданием, я решил сделать попытку вступить с ним в более тесное общение и доказать ему, какая громадная разница существует между мною и марсовыми обезьянами. Я вынул из кармана спичечную коробку и зажег спичку. Щупальцы насекомого усиленно задвигались. Чувствуя, что нахожусь на правильном пути, я вынул карту Марса, каким-то чудом уцелевшую в моем кармане, и протянул ее муравью. Усики насекомого задвигались во все стороны, словно стебли травы под сильным ветром. Тогда я вынул из кармана бинокль и протянул его насекомому. Оно взяло его своими щупальцами и, казалось, начало рассматривать. Несмотря на свою слепоту, муравей несомненно каким-то непостижимым способом разбирался во всем, окружавшем его. В течение нескольких секунд насекомое пристально смотрело на меня. Затем оно повернулось и, подойдя к одному из дикарей, работавшему с лопатой в руках, начало ударять его своими щупальцами по спине. Насекомое не произносило при этом ни слова; его удары чередовались ритмически; казалось, работал какой-то механизм. Дикарь, по-видимому, понял безмолвное приказание своего повелителя: подойдя ко мне, он взвалил меня себе на спину и поспешно зашагал по полю. Обернувшись, я увидел, что муравей стоит и смотрит в мой бинокль на пылающий диск солнца.

МОЙ НАСТАВНИК ЭРАУЭК

Прошло немало времени после только что описанного мною эпизода, прежде чем я окончательно пришел в себя и начал разбираться в окружавшей меня обстановке. Несколько недель я находился между жизнью и смертью. Мое тяжелое состояние было вызвано, с одной стороны, сильными ранениями лица, с другой — испытанными мною лишениями, продолжительной голодовкой и нервным потрясением. Все это время я находился в полнейшей прострации и весьма слабо реагировал на внешние впечатления.

Сознание мое было сильно затуманено. Помню только, что я был не один. Возле моей постели беспрерывно дежурило несколько гигантских муравьев, внимательно за мной наблюдавших. Все они двигались совершенно бесшумно, появляясь и исчезая, словно какие-то огромные тени.

Не знаю, каким образом эти существа меня лечили, однако сильно подозреваю, что обязан своим выздоровлением не только природе, но и врачебному искусству насекомых. Когда я окончательно я пришел в себя, то заметил, что меня все время внимательно осматривает огромный муравей весьма ученого и почтенного вида. Он смотрел на меня в какой-то прибор, напоминавший мне микроскоп. На столе были разложены причудливые инструменты, в роде приборов, употреблявшихся средневековыми алхимиками и астрологами. Я заметил, что насекомое записывало свои наблюдения на большом листе бумаги, разостланном на столе.

Случилось однажды, что ученому муравью пришлось поспешно выйти из комнаты, и я очутился один, — в первый раз за все время моей болезни. Одолеваемый любопытством, я приподнялся и, сев на кровати, протянул руку к листу бумаги, оставленному на столе муравьем. Каково же было мое удивление, когда я увидал, что лист сплошь был покрыт какими-то математическими знаками; одни из них показались мне знакомыми, другие же — совершенно неведомыми. Я всегда имел склонность к математике. Когда я учился в лондонском университете, старик профессор не раз хвалил мои математические способности и советовал мне променять биологию на матерь всех наук.