Страница 9 из 10
Здесь будет уместно упомянуть, какие нежелательные последствия повлекло за собой неудачно выбранное название этой книги и неправильная орфография слова «буддизм». Именно эта книга и пропущенная в ее названии ошибка вызвали распространившееся повсюду мнение, которое разделял и Владимир Соловьев, когда писал свою статью в словаре Венгерова, что принесенная Е.П. Блаватской теософия есть замаскированный буддизм. А между тем слово «буддизм», которое стоит в заглавии книги Синнетта, должно означать вовсе не учение Гаутамы Будды, а эзотерическую Мудрость, от Будха, Мудрость (санскритский корень budh – «знать»). Эта ошибка вызвала совершенно неверное представление, что те эзотерические религиозные учения, которые впервые обнародованы Е.П.Б., принадлежат буддизму, религии, исповедуемой на Востоке. В действительности, божественная Мудрость, теософия, Брахма Видья, доступную для современного сознания часть которой Е.П.Б. старалась изложить в своей «Тайной Доктрине», является общим для всех религий эзотерическим учением, той «твердой пищей», о которой апостол Павел упоминает в своем Послании к Коринфянам (I Кор., III: 2), одинаково присущей и брахманизму, и буддизму, и зороастризму, и христианству. Статья Влад. Соловьева написана – если не ошибаюсь – 17 или 18 лет назад; с тех пор духовное движение, созданное Е.П.Б., продолжало расти и развиваться, и в настоящее время, когда вся обширная теософская литература на деле доказала, с какой серьезной любовью теософы изучают эзотеризм всех религий, подобный упрек в замаскированной проповеди буддизма был бы уже невозможен.
Следующие пять лет до 1884 года прошли в энергичной пропаганде теософии внутри Индии. Оба основателя Теософского общества разъезжали по всей Индии, стараясь везде возбудить интерес к высокой красоте древнеиндусских верований и вызвать воспоминание о былой славе великого народа.
Такое отношение Е.П.Б. и Г. Олькотта, полное любви и энтузиазма к религии угнетенного народа, произвело огромное впечатление среди населения Индии.
Когда основатели Теософского общества явились на Цейлон, им была устроена такая восторженная встреча, словно их приезд был народным событием, и все духовенство острова с первосвященником во главе приветствовало и благословляло их.
В конце 1882 году, благодаря сырому климату Бомбея, оказавшемуся очень вредным для здоровья Елены Петровны, она тяжко заболела. Это была первая из ее смертельных болезней, когда доктора давали ей жить лишь несколько часов и затем признавались, что ее быстрое выздоровление, при таком состоянии организма, было для них совершенно непостижимо. И этот раз доктора объявили ее безнадежной; но в самый разгар болезни она исчезла из своей комнаты, где лежала в бессознательном состоянии, а затем, дня через три или четыре, вернулась домой совершенно здоровая. Исчезновение ее объясняют тем, что она без ведома своих домашних была увезена на север от Дарджилинга в место, никому из них не известное, и там была вылечена своим Учителем. Ее сестра, Вера Петровна Желиховская, получила от нее как раз около этого времени письмо из Дарджилинга (на границе Тибета), в котором подтверждается это предположение близких ей людей.
В одном из многочисленных передвижений по Индии, еще до болезни Елены Петровны, ей и Олькотту очень приглянулось небольшое поместье, по-нашему вернее – усадьба, в окрестностях Мадраса, расположенная на морском берегу; с помощью местных индусских членов Теософского общества место это было куплено для общества, и в нем был устроен постоянный приют для его представителей. Это и был Адьяр, хорошо известная «штаб-квартира» общества, в которой до самой смерти прожил первый президент, а в настоящее время живет его преемница, А. Безант, в промежутках между своими путешествиями в Европу и Америку; как раз в начале текущего 1910 года владения Адьяра расширились: благодаря стараниям нового президента приобретены два участка, примыкающие к прежнему владению Адьяра, которые в честь основателей Теософского общества названы «садами Блаватской» и «садами Олькотта». На этих участках, по инициативе госпожи А. Безант, построено в тени деревьев несколько домов для приезжих теософов, чтобы дать возможность серьезным работникам воспользоваться всеми преимуществами Адьяра, между прочим – прекрасной адьярской библиотекой, наполненной редкими книгами всех веков по вопросам восточных религий, философий и по оккультизму.
После переселения в Адьяр, 19 декабря 1882 года, здоровье Елены Петровны оставалось настолько неудовлетворительным, что потребовалась перемена климата, и она переселилась «на время» – как тогда все думали – в Европу. 7 февраля 1884 года покинула она Адьяр, провела лето того же года в Лондоне, осень в Эльберфельде, у своих друзей Гебхардов, и только и думала о том, чтобы скорей приняться за свою «Тайную Доктрину», когда из Адьяра получилось известие о состоявшемся против нее заговоре, к изложению которого мы сейчас и перейдем. Получив это известие, Елена Петровна отправилась в Индию, чтобы защитить свое доброе имя от возведенной на нее клеветы. Но новая болезнь вынудила ее снова покинуть Индию и по настоянию доктора вернуться в Европу. Здесь, едва оправившись от перенесенных волнений и болезни, она с жаром принялась за свою «Тайную Доктрину». Чтобы работать над ней без помехи, она выбрала уединенный Вюрцбург. На эту работу она смотрела как на главное дело своей жизни. Она была уверена, что человечество подошло к нравственному кризису, что все усиливавшийся материализм мог закристаллизовать сознание в такой степени, что возврат к духовности становился бы все труднее и труднее. Нужно было помочь ему, пробить окно в духовный мир, раскрыть перед людьми невидимые для них дали. Так понимала Елена Петровна порученную ей задачу и со свойственными ей энергией и энтузиазмом принялась за дело. Зиму 1885 года она провела в Вюрцбурге сперва одна, а потом вдвоем с графиней Вахтмейстер, которая взяла на себя заботу о ее материальных нуждах. Совсем больная, страдающая от острого ревматизма, который грыз все ее измученное тело, она с неослабевающим самоотвержением сидела за своим письменным столом с раннего утра и до вечера, не давая себе никакого отдыха среди дня. В разгаре этого труда, поглощавшего ее всю без остатка, на нее неожиданно обрушился второй страшный удар, который, наверное, раздавил бы каждую менее сильную душу.
Вот как гр. Вахтмейстер описывает это страшное для Елены Петровны утро в декабре 1885 года: «Никогда не забуду я словно застывшего на лице ее выражения неописуемого страдания, с которым она взглянула на меня, когда я вошла к ней утром и застала ее с только что полученным отчетом г-на Ходжсона в руках. «Вот, – воскликнула она, – какова карма Теософского общества! Она обрушивается на меня, и я – козел отпущения! Я должна нести на себе грехи общества, и теперь, когда меня заклеймили величайшей обманщицей, да еще русской шпионкой вдобавок, кто будет слушать меня, кто будет читать «Тайную Доктрину»? Как буду я продолжать дело Учителя? О, проклятые феномены, которые я делала, чтобы удовлетворить друзей и поучать окружающих! Как я вынесу такую страшную карму? Как переживу все это? Если я умру, пострадает дело Учителя и общество погибнет!»13.
Отчет, который потряс ее таким образом, принадлежал следователю Ходжсону, посланному Лондонским обществом психических исследований в Индию с целью проверить на месте обвинения Куломбов в поддельности всех необычайных явлений, которые происходили в Адьяре. Отчет признавал все эти явления результатом мошеннических подлогов, совершенных Еленой Петровной с помощью помощников и при посредстве проделанных отверстий и задвижных дверей. В таком виде результат следствия был представлен Совету Общества психических исследований и, санкционированный этим Обществом, был напечатан в его протоколах. Теперь, когда прошло столько времени и когда выяснились все подробности этого процесса, в котором на одной стороне были явно обнаруженный подкуп (миссионер Паттерсон не скрывал, что платил Куломбам за доставленные ими письма, приписанные Е.П. Блаватской), подложные письма и, в качестве единственных обвинителей, двое рассчитанных за дурное поведение слуг, а с другой стороны свидетельства всех ближайших сотрудников Е.П. Блаватской и Г. Олькотта, д-ра ф. Гартманна, Джеджа, Ледбитера, Броуна, Домадара, Субба-Рао и др., большинство которых жило в адьярском доме, затем – всеми уважаемых г-на Синнетта и генерал-майора Моргана, бывшего секретаря Министерства по делам Индии господина Лэн-Фокса14, инженера Четти и др. вплоть до инспектора полиции и множества известных и уважаемых индусов, которые все единодушно утверждали, что обвинения мужа и жены Куломбо – ложь и вздорная клевета; когда все это знаешь, является потребность узнать, как мог целый синклит ученых с известным Майерсом во главе не усмотреть всей несостоятельности следствия, произведенного Ходжсоном; как могли они не заметить, что все его обвинение, налагавшее на доброе имя обвиняемой позорное клеймо мошенничества, было основано исключительно на показаниях двух лиц, которые сами признавали себя за ее сообщников… Это осталось бы неразгаданной тайной, если бы все дело не происходило в первой половине 80-х годов XIX столетия, когда материалистический гипноз в науке был настолько силен, что все, недоступное проверке физических чувств, отвергалось как «не выдерживающее научной критики».