Огг

– Почему бы тебе не отпустить нас в Галлию? – голос Арса звучал тихо и немного грустно.

– Я думал над таким вариантом. Я мог бы отпустить вас домой и даже выделить конвой в сопровождение, чтобы вы добрались до своего селения без помех, но такой вариант не устраивает меня. Не для того я дал твоему брату своё имя и ввел его в знаменитый патрицианский род Юлиев, который произошёл от самой Венеры, чтобы потом он превратился в галльского землепашца где-то на убогом отшибе Римской Республики. Ты только представь себе – твой брат Ген сегодня является представителем пусть и не самого знатного, но древнего и богатого рода Октавиев. Гай Октавий, которого в Риме благодаря моим стараниям считают отцом твоего брата, был знаменит тем, что организовал разгром остатков армии Спартака, утвердив славу Рима в величайшей войне рабов. Благодаря моему влиянию, твой брат станет одним из могущественных людей Республики. Как видишь, я предлагаю твоему брату альтернативу, которая просто несравнима с тем, что предлагаешь ты.

– Неужели такое возможно? – В голосе Арса слышалось смятение. – Если ты, Цезарь, действительно способен сделать Гена счастливым, я готов прямо в этой комнате броситься грудью на собственный меч, чтобы не мешать тебе.

– Только твоей крови мне и не хватало в этом кабинете, – добродушно и во весь голос рассмеялся Цезарь.

Смех донесся до комнаты Гена. Поняв, что брату ничего не грозит, Ген с облегчением вздохнул и расслабился. Как только волнение покинуло его, Ген почувствовал, что переживания возбудили в нем аппетит. Он вскочил на ноги и помчался на кухню. Преданный Ур затрусил следом.

– Сейчас меньше всего на свете я хочу, чтобы ты умер. Сегодня утром я этого жаждал. Когда мне доложили, что ты будешь сражаться с Секстом, я воочию решил увидеть твою кончину. Ты выжил, обрёл брата и именно ради твоего брата я больше не хочу, чтобы ты умирал, так как он не простит меня за это. Он сегодня носит имя Гай Октавий Фурин – имя моего трагически погибшего внучатого племянника и я не хочу, чтобы в этом положении вещей хоть что-то изменилось. Да, Эльфо, я клятвенно обещаю тебе, что приложу все силы, чтобы сделать Гая Октавия Фурина счастливым. Если тебе недостаточно этого, я могу поклясться своими и твоими богами, – продолжил разговор Цезарь.

– Мне достаточно твоего слова, Цезарь. А теперь скажи, что делать мне. Я согласен с тем, что если я останусь в Риме, Ген будет стремиться искать общения со мной и твои плану рухнут. В то же время, я ни как не могу понять, зачем тебе это всё нужно?

– Считай происходящее моей прихотью. Когда я впервые увидел его, у меня возникло желание всего лишь слегка облегчить его участь, но на следующий день созрел чёткий план, который я постепенно привожу в исполнение. Может быть, я узнал в твоём брате себя. В любом случае я не знаю четкого ответа на твой вопрос, клятву я тебе дал и выполню её, чего бы мне это не стоило. Ты же в свою очередь, должен убедить его остаться, а сам уйти. Можешь уйти домой. Я дам тебе все необходимые грамоты и документы, которые помогут достичь дома беспрепятственно в том случае, если ты не нарвёшься на лихих и бесчестных людей. Днём у них нет шансов схватить тебя и продать в рабство, а вот сон свой ты должен будешь обезопасить. Для этого тебе придётся спать только в тех населённых пунктах, где есть наши гарнизоны. Я прикажу выдать тебе документы, благодаря которым ты сможешь спать прямо в казармах.

– Что мне сказать брату?

– Я думаю, что ты найдёшь нужные слова. Можешь пожить здесь два-три дня, но не больше. За это время ты должен убедить брата остаться. Будем надеяться, что ты без приключений доберёшься до лесов родной Кельтики. Отдашь моё письмо наместнику в Лугдунуме и вместе с ним решите, чем ты займёшься на родине.

Два брата лежали на одной кровати и разговаривали. Окутанные плотной ночной темнотой они слышали дыхание друг друга, чувствовали тепло от близости тел и были счастливы. Арс благодарил судьбу и богов, хранивших брата за то, что ему не выпало и сотой доли тех испытаний, что перенёс он сам. Мысленно вознося молитву всем богам Рима и Галлии, он просил их, чтобы они хранили Гена и впредь. Ещё он просил у богов помощи в поиске правильных слов, способных убедить брата в необходимости их скорой разлуки.

– Арс, я хочу пойти с тобой.

– Нет, Ген. Ты остаёшься. Разве тебе здесь плохо?

– Мне здесь нравится, но я хочу, чтобы мы больше не расставались.

– Однажды мы всё равно расстанемся. Меня могут убить на арене или на войне. Зачем оттягивать неизбежную разлуку? – Арс тяжело вздохнул. – Когда-нибудь я обязательно вернусь, чтобы увидеть, кем ты стал.

– А ты? Кем станешь ты?

– Не знаю. Честно сказать, меня не оставляет ощущение, что я совершенно лишний в этом мире. Наш дом уже никогда не будет прежним и потому, я вовсе не стремлюсь увидеть его вновь. И ты не стремись. Твой дом здесь. У тебя есть всё необходимое: кровать, конь, доспехи, в которых ты смотришься таким же щёголем, как и Цезарь. Даже пёс у тебя есть. И самое главное, у тебя есть тот, кто будет о тебе заботиться как о родном человеке, – Арс постарался придать бодрости своим словам.

– Ты Цезаря имеешь в виду?

– Да, Ген.

– Он очень хорошо обо мне заботится. Он строг и требователен, но сквозь эту строгость я чувствую и вижу его доброту ко мне. Я только не понимаю, почему он разлучил нас?

– Он поступил правильно. Если бы мы были вместе, ты бы оставался аулерком, а не римлянином. А сейчас, когда ты совсем немного прожил в доме Цезаря, разве ты не чувствуешь себя гражданином Рима?

– До того момента, как я увидел тебя на арене, я ни разу не вспомнил дом. Учёба, занятия после школы, тренировки, оказались настолько захватывающими, что я и в самом деле уже начал считать себя частью Рима.

– Именно поэтому я ухожу. Я не должен мешать тебе. Может статься, что через некоторое время ты даже не захочешь со мной знаться, – Арс негромко рассмеялся.

– Никогда! Никогда не произойдёт такого, – Ген уткнулся лицом брату в плечо, – я буду всегда тебя помнить, всегда любить и всегда ждать.

– Ген – римлянин! Кто бы мог подумать! – Арс снова рассмеялся. В этом смехе была такая братская любовь, такая бесконечная нежность к нему, Гену, что Ген запомнил этот смех на всю оставшуюся жизнь.

8

Арсу оставалось пересечь Паданскую впадину, покрытую лиственными лесами, чтобы попасть в земли, где обитали галльские племена. До сих пор его путешествие протекало без происшествий и без спешки. Денег, отсчитанных щедрой рукой Цезаря у него было с избытком, продукты можно купить в любом земледельческом хозяйстве, которых хватало по обе стороны от дороги. До Ариминума Арс добрался без приключений отчасти благодаря тому, что на нём была форма римского опциона, которую он надел по настоянию Цезаря. Комплект ещё одной такой же новенькой формы был закатан в плащ. Назвать эту одежду формой можно было с большой натяжкой, так как туника и плащ легионера были мало отличны от тех, что носили простые граждане. На ногах его красовались новенькие кожаные балиги и такие же лежали за спиной в скатке. Именно балтеус – два перекрещенных ремня, связанные вместе на бёдрах и отделанные металлическими бляхами, говорил встречным, что перед ними опцион. Помимо копья, на котором, перекинув его через плечо, он нёс свои пожитки, Арс был вооружён гладиусом хиспаниенсисом – длинным римским мечом, прикреплённым справа на бедро. Ножны, в которых лежал меч, были отделаны серебром и первым, что бросалось в глаза, большой знак Цезаря на них. Этот знак давал дополнительную защиту юному галлу.

Арс, привыкший сражаться вне плотного пехотного строя, был чрезвычайно доволен, что стал обладателем именно гладиуса хиспаниесиса. Эта разновидность римского меча была длинней остальных, а его длина приближалась к длине привычного для него германского меча. Гладиус-фулхэм или гладиус помпейский были короче и теряли свои преимущества, если солдат покидал строй и вступал в бой с противником один на один. С виду такой простой и непритязательной формы меч, каким был гладиус хиспаниесис, на деле обладал необычайными свойствами. Ни один меч, из известных Арсу, не наносил в бою столь страшных и трудно заживавших ран, как римский меч, и ни один не имел такой пробивной способности при колющем ударе, благодаря широкой режущей кромке.