Академия пурпурной розы

«Спасибо!» — шепчу тете одними губами, а она посылает мне в ответ воздушный поцелуй.

Вечер в разгаре. Ярко светят каменные розы на стенах волшебными огнями, чарующая музыка плывет над бальным залом, моя сестра кружится в танце с принцем Генрихом-младшим, я сижу на диванчике у стены, кручу на пальце локон, выбившийся из прически, и отчаянно скучаю.

Ко мне периодически подходят то мама, то папа, то тетя Эмбер, садятся на дальний краешек дивана, и все пытаются занять меня беседой. Но не могут же они сидеть рядом со мной весь вечер — у всех своих дела! И я быстро даю понять каждому из этих дорогих моему сердцу людей, что совсем не обязательно изо всех сил стараться избавлять меня от чувства одиночества, на самом деле мне и одной совсем не плохо.

Вру, конечно. Но я привыкла. Моя невозмутимость, как и моя спокойная улыбка — тоже часть привычного панциря. Только этот я создала себе сама — просто, чтобы как-то выжить и не сломаться.

На вахту в противоположном углу диванчика заступает Дженни, запыхавшаяся и раскрасневшаяся после очередного танца, когда дворецкий объявляет о прибытии запоздавших гостей.

Еще одни старинные друзья семьи. Чета Шеппардов. Впереди выступает глава семейства — крепко сбитая низкорослая фигура этого человека неопределенного возраста, а также обширные мешки под глазами и цепкий взгляд его вызывают стойкие ассоциации с собакой, в честь которой он получил свое прозвище. Бульдог. Ему подходит, учитывая, что этот человек — глава Тайного сыска.

Всегда хотела узнать, как же это мои родители умудрились подружиться с человеком, от одного имени которого покрывается холодными мурашками полкоролевства, до такой степени, что он отрывается от дел государственной важности, чтобы приехать на именины их годовалого сына. Но родители делают крайне загадочный вид, и я понимаю, что это — очередной семейный секрет, который нам с сестрой грозятся раскрыть «когда-нибудь, когда станете постарше».

Под руку с ним его степенная худощавая супруга с добрым лицом и полностью седыми волосами. У них был поздний брак, поэтому младшей дочери всего шестнадцать, а вот старшему сыну…

— О не-е-ет, Эмма! — тоскливо тянет Джен. — И Олав с ними! Опять будет весь вечер смотреть на меня преданными щенячьими глазами.

А Олав Шеппард уже оставляет родителей и идет к нам. На спокойном лице этого высокого молодого человека с очень светлыми, почти белыми волосами, — мягкая улыбка. Ему двадцать восемь, мы знаем его уже сто лет, он немного стеснителен, потому что все детство провел в какой-то глухомани, где почти не было людей, и он безответно влюблен в Джен.

Я знаю, что он влюблен, Джен знает, что он влюблен, а самое печальное во всей этой ситуации — что он тоже знает, что она это знает.

— Привет, Олав! — улыбается сестра дежурной улыбкой и вспархивает с диванчика, как только он подходит. Снова уходит в центр зала, где уже начинается следующий танец.

Олав провожает Джен взглядом, а потом садится на ее место. Мы с ним несколько минут сидим молча на противоположных краях дивана, разделенные двумя метрами безопасного расстояния, и смотрим на то, как принц кружит Дженни под музыку и рассказывает ей что-то, очевидно очень смешное, потому что у нее сверкают глаза, и она заразительно смеется.

Наконец, Олав вздыхает и добродушно улыбается, слегка прищурив близорукие глаза.

— Эмма, Эмма… и почему я не влюбился в тебя?

Я фыркаю.

— Скажешь тоже! Хорошо, что тебя так не угораздило. Сам знаешь, невеста бы из меня вышла хуже не придумаешь. Почему, почему… ты и сам знаешь ответ. Потому что я не Джен.

После очередного тура вальса сестра подлетает ко мне, тормозит ровно на одном метре и паре сантиметров расстояния, прежде, чем я успеваю перепугано дернуться, а потом бросает быстрый косой взгляд на Олава и выпаливает:

— Эм, здесь так жарко и душно! Я просто умираю от жажды. Пойдем, поищем прохладной воды!

Я уже изрядно засиделась на этом диване, поэтому с радостью принимаю приглашение. Хотя очевидно, что сестра зовет меня не за этим.

Мы выходим в коридор, где я наконец-то окунаюсь в блаженную тишину — сюда почти не долетают звуки музыки и шум голосов. Хорошо-то как!

Джен подходит к маленькому столику с композицией из синих роз, зарывается лицом в цветы, а потом принимается методично обрывать лепестки с одного из нераскрывшихся бутонов, и они плавно кружатся ей под ноги, горкой оседая на ковре.

— Эм, что ты думаешь насчет принца?

Я едва не поперхнулась своим удивлением.

— Генрих? Джен, да он же на целый год нас младше!

— Зато на целую голову выше! И эта его обаятельная улыбка…

Я раздумываю пару мгновений, за которые сестра успевает расправиться с еще одним бутоном, а потом осторожно начинаю:

— Слушай… тебе не кажется, что ты несправедлива к Олаву? Ты же знаешь, он очень хороший. Может, все-таки дашь ему шанс?

Джен морщит свой хорошенький носик и нетерпеливо перебивает:

— Да знаю я, что он хороший! Но как бы это тебе объяснить… в этом и проблема! Он просто слишком… слишком…

— Слишком что?

— Слишком… обыкновенный. Ой!

Сестра вскидывает глаза в испуге, я оборачиваюсь и вижу, что у дверей бального зала стоит Олав с бокалом воды в руке. И смотрит на нас. И он все слышал.

С абсолютно ровным, просто каменным выражением лица он подходит к нам. Не глядя на мою сестру, ставит на стол перед ней воду, и в наступившей тишине стук бокала кажется мне оглушающе громким.

А потом разворачивается и молча уходит. Спускается по лестнице вниз, туда, где гулкий пустой холл и тяжелые двустворчатые двери в два человеческих роста ведут к выходу из Замка ледяной розы.

Я вздыхаю.

— Джен, прости, но я скажу. Сестра, ты непроходимая тупица!

Глава 4

Дженни бросила на меня сердитый покрасневший взгляд. Сестра всегда смотрела так, когда я принималась ее отчитывать за сломанные игрушки. Вот только мы уже не маленькие. И то, что она только что сломала — не игрушка. А сердце одного очень хорошего человека.

— И что я по-твоему должна делать? — вдруг взорвалась она. — Влюбиться в него только за то, что он любит меня?! А я не просила его в меня влюбляться! Я не хочу… так.

— А как ты хочешь, Дженни? — устало спросила я, потирая виски.

— Чтоб как у папы с мамой! До безумия! Чтобы искры из глаз и сердце пело от одного присутствия человека рядом!

— И ты думаешь, что у тебя от принца искры полетят? — съязвила я, не удержавшись.

Джен насупилась.

— Не знаю!! Но точно знаю, что мне только восемнадцать, и если не мечтать сейчас, то… когда еще мечтать? Мне хочется… сказки, понимаешь?

Ну вот что с ней будешь делать? Тоже по-своему права.

— Пойдем уже в зал, пока нас не хватились… сказочница моя.

Я отвернулась и пошла по коридору, абсолютно точно убежденная, что Джен скоро догонит и пойдет в паре шагов за мной, как всегда. Но когда я бросила взгляд назад, увидела, что она застыла и растерянно смотрит на бокал с водой, одиноко стоящий на столе.

Танцы уже завершались, всех пригласили к столу на поздний ужин. Мое место как всегда в самом конце. От Дженни отделяет два стула. Напротив никого. Сестра притихла и задумчиво ковыряется в своей тарелке.

Неспешные разговоры то затихают, то вновь принимаются журчать громче, сливаются как ручейки в одну общую реку и снова распадаются на несколько обособленных потоков. Вечереет, и все отчетливее доносится аромат «ледяных роз Винтерстоунов» из распахнутых витражных окон — уникальный сорт, такие во всем Королевстве растут только в Замке ледяной розы.

Когда очередь доходит до десерта, тетя Эмбер неожиданно стучит ложечкой по бокалу, призывая всех к вниманию.