Страница 19 из 48
Он провел пальцами по усам и гневно зыркнул на собеседника.
— Очевидно, нам придется поговорить без обиняков. Если вы не прекратите юлить и не вернете мою собственность, вас постигнет кара. Я наложу на вас заклятие, чтобы скорее склонить к сотрудничеству.
Мэддерс вежливо улыбнулся и запихал в карман свою книжку в мягкой обложке. Угроза его несколько позабавила, но сам разговор утомил. Он начал подниматься.
Волшебник Вазо подался к нему, точно для какого-то доверительного откровения.
— Я напущу на вас Хатхор, богиню любви.
— Любви? — рассмеялся Мэддерс. — Вперед, дружище. Нам всем по жизни ее не хватает.
— Некогда она звалась Кесмет и была исполинской львицей, посланной пожрать человечество[1]. В новом облике она стала еще ужасней.
Мэддерс встал.
— Эх, старичина, учил бы ты магию как следует, то и знал бы, что весь этот треп про слова силы — ни о чем. Ты не по тем книжкам учился.
— Вы можете найти меня завтра на этом же месте, — отрезал волшебник Вазо. Проводив Мэддерса взглядом, он подал сердитый знак официантке и заказал чашку чаю.
Когда в ранний послеполуденный час следующего дня Арнольд Мэддерс снова появился в кафе, волшебник Вазо сидел за тем же столиком в той же позе, будто и не пошевелился с момента его ухода. Перед ним стояла чашка кофе по-турецки; время от времени он брал ее с подставки, чтобы пригубить напиток. Подняв глаза при появлении землянина, маг взъерошил усы указательным пальцем.
Мэддерс бухнулся на стул напротив него и опустил голову.
— Избавьте меня от этого, — промямлил он. — Больше не могу.
— Сразу же, как только исполните свой долг передо мною.
Мэддерс не поднимал глаз и старательно избегал глядеть на кого бы то ни было в кафе. Лишь этим утром, выбравшись из своей тесной квартиры купить овощей, он постиг, как с ним обошлись.
Он понимал теперь, что доселе был слеп, никого и ничего не видел, существовал в мире предельного эгоизма. Другие люди существовали, но лишь как проекции его личных потребностей, тени на поверхности сознания.
А почему он был слеп? Потому что никогда не любил!
И никто не любил, если не считать вспышек, после которых боль еще долго терзает сердца. Поистине, это великое благословение. Нет на свете ничего страшнее любви!
Спускаясь с третьего этажа на улицу с пластиковым пакетом для покупок в руках, он случайно обратил внимание на мальчишку лет десяти. Заостренный нос, измученное лицо, потрепанная серая одежда, узкие глаза, туповатый безразличный взгляд: мальчишке этому (Мэддерс изучал физиогномику) явно суждено было много несчастий и неприятностей. Крайне маловероятно, чтобы Мэддерс воспылал к нему любовью!
Но именно так и случилось. Мэддерс полюбил мальчика. Полюбил с первого взгляда, словно внутри чиркнули спичкой, и возгорелось пламенное чувство к уникальному, пускай и ущербному, человеческому созданию. Он замер как вкопанный. Мысли разбежались: догнать мальчишку, каким-то образом познакомиться с ним, помочь, провести по жизни в обход трагических ситуаций, которые, как было совершенно ясно, ожидали того.
Но мальчишка свернул за угол, и не успел Мэддерс и шагу сделать, как новое откровение потрясло его.
Как счастливо человечество, лишенное такой любви! Разве не любовь — самая могущественная и, следовательно, самая разрушительая из людских эмоций? Разве не агонии подобно то, что испытываешь, когда тебя пожирает любовь, влечение, тяга к другому человеку, желание испытать, словно свои собственные, его беды и разочарования, соприкоснуться с бессилием, тайно окружающим любую человеческую жизнь?
Мэддерса покарали, и отныне он был обязан любить всякого встречного, беззаветно и несдержанно. Спустя считанные секунды после встречи с мальчишкой любовь снова возгорелась в нем; на сей раз ее объектом стала девушка, не слишком привлекательная, в блузке не по фигуре. А потом — сгорбленная сморщенная старуха, что брела домой из магазина с нищенскими покупками в ветхой сумке, погруженная в грезы наяву. Следующим он увидел безликого юношу в мешковатых брюках, который споткнулся, ступая на тротуар…
Мэддерс полюбил их всех и даже сейчас не мог избавиться от любви к ним! Любовь к одному человеку сама по себе достаточно изнурительна. Но испытывать такие чувства с одинаковой интенсивностью ко всем встречным! Сердце его не перестанет разрываться, будет загораться снова и снова, по сто раз на дню, пока любовь нагромождается на любовь!
О нет! Человеку подобного не вынести!
Часа хватило, чтобы Мэддерс полностью выбился из сил и осознал, что до конца суток, вполне вероятно, принужден будет покончить жизнь самоубийством. Ибо это чувство ничем не напоминало обобщенную любовь к человечеству, в которую он когда-то верил — воображал даже, что такая ему присуща. Теперь он постиг, что в действительности эта эмоция представляла собой сладкий сентиментальный самообман. Нет, в такой любви, как сейчас, ничего обобщенного не было. Эта любовь не умела считать дальше единицы и никаких абстракций не знала. Она носила исключительно интимный характер, касалась лишь живущих и была специфична для каждой личности, никогда не повторялась, изматывая любящего осознанием, что другие ему дороже, чем он сам себе.
— Кто ты? — приглушенным дрожащим голосом потребовал ответа Мэддерс. — Кто тебя такому научил?
— Я обучался в Галактическом Дозоре, — ответил волшебник Вазо тоном констатации самоочевидного факта. — И это я был наставником Ордена Тайной Звезды.
— Чего ты от меня хочешь?
— Мне нужны мои слова силы. Больше ничего.
Мэддерс помотал головой.
— Нет у меня слов силы, как ты их называешь. Я даже не подозревал, что такие штуки существуют.
Волшебник Вазо впал в смятение.
— Я ведь обращаюсь к магистру Ордена Тайной Звезды, не так ли?
— Да… То есть нет, я хотел сказать. Я дал ордену это название, перенял некоторые ритуалы, и всё… всё, что я сумел разыскать. Рукопись в Британском музее, там это было. — Мэддерс застонал. — Ты разве не видишь, что перепутал меня с кем-то?
Услышав это, волшебник Вазо отважился на предосудительный поступок, который, судя по словам самого Мэддерса, предосудительным вовсе не был. Горя желанием узнать правду, он проник в разум Мэддерса.
И оказалось, что тот, в общем, не лукавит. Мэддерс не имел никакого касательства к организации, основанной волшебником Вазо. Он лишь управлял пустой шелухой, оставшейся от ордена, руководствуясь материалами из какого-то пыльного архива. От самого ордена не уцелело ничего. Орден расточился в веках, и драгоценные слова силы волшебника Вазо развеялись по ветру вместе с прахом последних адептов!
Сам же Мэддерс, как выяснилось, волшебником вовсе не был! При всех его познаниях в магии он мало чем отличался от юноши-посудомойщика с кухни этого заведения. Знания его были отрывочны, он нахватался того-сего из идиотских книжонок, полных самообмана фальшивок, карточных игр, детских каракуль с претензией на магические сигилы, наконец, говоря словами текущего репертуара, из бредовых писаний маразматиков-евреев.
Что же до слов силы, то вложить в любое слово он мог не больше энергии, чем требовалось, чтобы позвать сновавшую в отдалении официантку принести чашку чаю, а то и меньше!!!
Слова потеряны!
Даже для такой ничтожной и бестолковой планеты это было верхом некомпетентности. Волшебник Вазо взвился на ноги. Все тело мага затряслось, лицо налилось пурпуром.
— ЧТО??? Это что же получается, довериться нельзя НИКОМУ??!! Я приложил все мыслимые усилия, чтобы сберечь свою собственность, и чего добился? Возвращаюсь сюда, а меня сразу пытаются обмишулить, надо мной издеваются, презирают, игнорируют все мои требования, и в итоге выясняется, что драгоценное мое имущество потеряно безвозвратно, выброшено, как старые тряпки! ДА ЧТО Ж СО ВСЕМ ЭТИМ ДЕЛАТЬ??!!!
Он опрокинул стол. Арнольд Мэддерс в ужасе грянулся на пол, наблюдая, как волшебник Вазо в приступе ярости разносит ресторанчик. Мэддерса посетило мимолетное воспоминание: образ разъяренного Христа, изгоняющего менял из храма. Волшебник Вазо бушевал, переворачивая столик за столиком, расшвыривал в стороны посетителей и стулья, словно мякину на молотьбе, и не переставал при этом извергать возмущенные жалобы.
1
По контексту похоже, что имеется в виду египетская богиня Сехмет, но так в оригинале.