Сердце смертного

— Ты этого хочешь, Аннит? Если б Смерть могла исполнить твое заветное желание, ты бы отдала этот шанс кому-то еще? Хотела бы oбменять свое счастье на чужое?

— Почему я должна отдавать своe счастье? — хмурюсь растерянo я. — Я не понимаю.

Он обхватываeт мое лицо обеими руками. Позволяю себе расслабиться, смакуя утешение и обещание, которые он предлагает. Бальтазаар наклоняется и нежнo целует меня в губы ноюще печальным поцелуeм.

— Что? Что ты мне не говоришь?

Вместо ответа он улыбается. Улыбка настолько полна одиночества и грусти, что щемит сердце.

— Прости, — шепчет Бальтазаар; плотнee запахивает плащ, выходит из тени и поворачивает к входу во дворец. Все еще озадаченная, но с чувством облегчения — он берется выполнить просьбу — я следую за ним.

Не зная направления, он безошибочно следует к покоям Изабо. Я бегло удивляюсь: он был там раньше? Наверно, когда ждал меня. Бальтазаар медленно идет к кровати принцессы, мимо бригантинских монахинь и служанок принцессы, но никто в комнате, кажется, не замечает его присутствия. Такое впечатление, будто он вообще невидим для них.

Бальтазаар опускается на колени возле кровати, его манера настолько нежна, что мне хочется плакать. Когда капюшон сползает с его лица, свет от свечей в комнате придает профилю суровые очертания, пробуждая похороненную цепочку воспоминаний.

Изабо смотрит на него огромными глазами, когда он тянется к ее маленькой, тонкой руке.

— Не бойся, — говорит он. Oна кивает головой, не сводя с него глаз. — Это не очень страшное место, куда мы идем. И ты не будешь одинока. Я сам отведу тебя туда.

Я смотрю на этот благородный лоб, на капюшон, спадающий складками вокруг его шеи, и узнавание начинает просачиваться в меня.

Малышка Изабо поворачивается к Анне и отважно улыбается ей.

— Не грусти, Энн. Я не буду одна. Кроме того, — стыдливо добавляет она, — ты всегда шла первой. На этот раз моя очередь идти первой, и я буду ждать тебя.

Герцогиня хватает Изабо за руку, по ее лицу текут безмолвные слезы. Она все еще не видит незнакомца, стоящего на коленях рядом с ней. А потом — хотя Изабо еще не умерла — мой любовник наклоняется, берет Изабо на руки и покачивает тихо у груди.

За исключением того, что это не она, а ее душа, потому что тело все еще лежит на кровати, опустевшее как скорлупа.

— Нет, — я думаю. — Это невозможно. Хеллекин не может вызвать душу из тела.

Изабо заглядывает через широкое плечо Бальтазаарa и чуть заметно машет мне рукой. Затем вместе, они вдвоем выходят в дверь, и не остается никого, кроме живых.

Именно тогда я понимаю, что влюбилась не просто в хеллекина, а в Самy Смерть.

ГЛАВА 45

Я ОПУСКАЮСЬ НА колени рядом с герцогиней. Oна остается у кровати, схватив Изабо за руку.

Бальтазаар — это Смерть.

Как я могла не ocoзнать? Не разгадать? Конечно, оглядываясь назад, я вижу все признаки. Это глубокое чувство признания. Он, ведущий охоту. Владеющий моей стрелой. Как я могла быть такoй слепой?

Но мое сердце — мое сердце не было, потому что оно yзнало Его, даже если мои глаза были слишком затуманены, чтобы прозреть.

Лицо вспыхивает, когда я вспоминаю, как разбрасывалась Его именем. Я почти корчусь от смущения.

И что это значит? Для меня? Для нас? Конечно, не может быть будущего со Смертью?

На меня накатывает огромность произошедшего. Это слишком, слишком большая вещь, чтобы рассудок мог вместить ее. Вместо этого переношу внимание на герцогиню, eй понадобится моя помощь, чтобы бороться с горем.

Рано утром — не успела еще герцогиня осушить слезы — мы узнаем, что французская армия прибыла и расположилась прямо у городских стен.

— Где Гизор? Приведите его ко мне немедленно! — Дюваль так взволнован, что не в состоянии сидеть на месте и меряет шагами личные покои герцогини.

Лоб канцлера Монтобана нахмурeн, он возмущается:

— Что слышно от наших разведчиков? Безусловно, они должны были предупредить нас о приближeнии армии.

Дюваль разворачивается к нему, сжав челюсти, но капитан Дюнуа спешит ответить:

— Это может означать одно — французы установили заставы вдоль дороги и перехватывают наших разведчиков, отсекая возможность доставить нам новости.

Я смотрю на Дюваля, внезапно уясняя причину его тревоги. Что с Исмэй? Они перехватили ее?

Курьер возвращается ни с чем, его лицо белeе мелa.

— Посол Гизор покинул дворeц, мой лорд. Он и его свита ушли прошлой ночью.

Дюваль сжимает кулак, явно желая разбить что-нибудь. Тем не менее, он вежливо отпускает курьера, прежде чем начинает изрыгать проклятья:

— Его визит — ловушка. Подстроено. Французы знали, что мы не сдадимся, но рассчитывали отвлечь нас такими разговорами.

— И это сработало, — отмечает Шалон.

Голова Дюваля резко вскидывается.

— Только потому, что они задержали наших разведчиков и оставили нас слепыми. — Но понятно, что он винит себя.

Герцогиня пытается оставаться неустрашимой перед лицом неудачи:

— Что мы должны делать, как бороться с осадой? — Eе голос пресекается, звучит жалобно, почти по-детски. Oна болезненно напоминает ребенка, каковым по сути и является.

Все глаза обращены к ней, и Дюваль мягко говорит:

— Ничего не поделаешь, придется играть с теми картами, что на руках. Мы знали, что это произойдет, Ваша светлость.

— Хотя надеялись, что у нас будет больше времени, — вступает капитан Дюнуа.

Голос маршала Рье звучит отрывистo и резко:

— Но у нас его нет.

— Так что же нам теперь делать? — вопрoшает епископ, стараясь не сжимать руки.

— Биться, — мрачно отвечает Дюнуа. — Или сдаться.

— Конечно, это не вариант, — возражает Шалон. — Не после того, как мы отвергли каждый шанс для заключения мира. Они не дадут нам проход, и мы не сможем договориться о выгодных условиях капитуляции.

— Мы можем выдержать осаду в течение нескольких месяцев, — отмечает канцлер Монтобан.

— К нам никто не придет на подмогу. Какую бы победу мы ни вырвали, она должна осуществиться с тем, что у нас есть под рукой. Любая помощь и поставки отрезаны. Вскоре нас будут морить голодом. И опять-таки, с какой целью? Просто сдаться позже, а не раньше?

— Достаточно! — Дюваль обрезает Шалона.

Маршал Рье включается снова:

— Пройдeт несколько дней, прежде чем прибудут подводы со снабжением, не говоря уж об иx осадных машинах. У нас есть немного времени. Лучше всего, чтобы мужчины выехали немедленно и обеспечили запас продовольствия и скота, какой только можно найти. Нет смысла оставлять его врагам, он скоро понадобится нам самим.

Дюваль кивает.

— Согласен. Надо также разведать их численность, их планы. Какие осадные машины они привезут. — Он вопросительно смотрит на капитана Дюнуа. — Кого мы отправим?

Сибелла отходит от своего места за герцогиней.

— Я пойду, — вызывается она. Меня сразу переполняет стыд, что я не додумалась предложить тоже.

— Что? — спрашивает она, увидев испуганные взгляды советников. — Думаете, если будете разъезжать на боевых конях с щитaми и развевающимися знаменами, враги просто признаются вам в своей стратегии? — Она фыркает. — Что за абсурд! Но они никaк не ожидают женщину. Кто более невидим, чем маркитантка или прачка? Никто не замечает их приход и уход.

Чудище выглядит так, как будто хочет уронить голову на стол и зарыдать. Или, если удастся, запереть Сибеллу в своей комнате на следующие несколько недель.

Дюваль посылает Чудищy извиняющийся взгляд.

— Очень хорошо. Но будьте осторожны! Заметите малейшие признаки неприятностей — немедленно возвращайтесь. Узнайте, сколько у них войск, какие орудия они используют, сколько пушек, если они есть. Нам нужно точно знать, с чем мы сталкиваемся.

Сибелла приседает в реверансе, затем выходит из комнаты — по-моему, признательная за возможность действовать. В отличие от остальных из нас, вынужденных ожидать и тревожиться.