Наследие Сири

Мне стало по-настоящему страшно. Я попросила Исту показать мне где можно привести себя в порядок, и может быть, переодеться. Если это заигравшиеся реконструкторы, или психи, у меня могут быть проблемы. Но мое тело… от удара по голове грудь не вырастает. И на 4 размера не худеют. Наверное, я сошла с ума, и сейчас в психушке, под очень забористыми лекарствами. И вижу в своем больном воображении все это.

Иста отвела меня за дом. Сразу за ним был большой навес, под которым лежало сено. Навес заканчивался почти возле речки – она протекала метрах в двадцати от дома, только чуть ниже. В глиняном берегу вырезано пять ступеней, и обиты маленькими дощечками. Сразу у лестницы внизу настил из досок, уходящий довольно далеко в реку. Речка была широкой, противоположный берег был крутой, заросший густыми соснами. Я обернулась  к дому - он стоял очень удачно – река делала поворот, и течение было не очень большим. Я залюбовалась этим местом.

- Можешь помыться – отец в мастерской. Юта сейчас принесет тебе чистое и мыло. И будем обедать. – Иста развернулась, и пошла вверх к дому.

- Спасибо, а мыться прямо в реке? – с улыбкой спросила я у Исты.

- Да, еще пятнадцать ярких можно в речке мыться – вода теплая, - Иста вернулась ко мне и обеспокоенно прошептала: - Сири, отец в мастерской будет еще долго, обед ему туда отнесу, а мы с тобой поговорим. Помоешься, приляг в своей комнате. Если вдруг он войдет в дом, сделай вид, что ты спишь.

Юта принесла мне очень странный кусок мыла, он больше был похож на спрессованный кусок рубленной травы с пластилином. Пахло от него достаточно хорошо – свежескошенной травой, или водорослями. Я посмотрела с плотика в воду – дно галечное, возле плотика снуют мальки. Вода прозрачная. И тут я сместила фокус на гладь воды и увидела в отражении блондинку с короткой стрижкой – практически выбритыми висками, и средней длины ежиком. На голове болталась прилипшая к ране тряпка. Я подняла руки к голове – девушка в отражении повторила мои действия. Это не могу быть я, у меня волосы чуть длиннее, и они темно – каштановые. У меня загорелая кожа и карие глаза! Но зеленоглазая блондинка упорно продолжала повторять все мои движения.

Ладно, Юль, давай искупаемся, а там будем решать что с этим делать. Я разделась и вошла в воду. Белая кожа моментально стала синеватой – проточная вода была прохладной. Я намочила голову, и осторожно отодрала тряпку. Крови нет – уже хорошо. Намылила тело странным куском мыла, и натерлась тряпкой с головы. Мыло достаточно хорошо мылилось. Я мыла чужое тело своими чужими руками. Уважаемые психиатры, отмените лекарство, иначе, я не смогу отказаться от этой груди. Пытаясь найти хоть какую – то причину всего что видела, я вышла из воды на плотик, вытерлась отрезком ткани, надела чистое платье – точную копию вчерашнего, но чистое, и пахнущее мылом.

Вышла к дому, и сразу прошла в комнату. Пахло пшенной кашей и еще чем – то жаренным, похожим на кабачки. В главной комнате возле стола суетились Иста и Юта. Иста кивнула мне, мол, правильно, уйди пока к себе. В комнате я лежа слушала голоса мамы с дочкой, и боялась прихода отца. Чей он отец? Наш? Мы сестры? Потом поняла, что я начинаю думать в совершенно другом русле. Вспомнила наш разговор о жизни в средневековье, о пяти зажигалках оператора.

Иста отправила дочь с глиняной миской и завязанным в полотенце хлебом, и велела дать травы овцам. Наверное, она не хочет, чтобы девочка подслушала наш разговор.

- Сири, иди сюда, пообедаем, и ты расскажешь мне – что ты помнишь. – Иста улыбнулась и отвернулась к огню, над которым висел котел. На камнях стояла большая сковорода. Она накладывала в глиняные миски что – то темное, похожее на рагу, и добавляла из сковороды какие – то жаренные овощи. Сняла большой котел, и повесила другой, наполненный водой. Длинной кочергой скучковала угли под котлом, и принесла на стол большой каравай уже отрезанного хлеба.

Я села за стол, и с благодарностью подвинула свою миску.

- Поешь хорошенько, ты два дня спала, должно быть знатно проголодалась! – улыбнулась Иста, нарезая серый, почти черный хлеб огромным ножом.

- Как два дня? – деревянная ложка со странной кашей – рагу зависла у меня перед ртом.

- Ешь, не гневи Фару, - строго ответила Иста, и принялась за еду.

Каша была непонятной, но вкусной – крупа по запаху напоминает пшено, а выглядит как перловка. В каше было мясо и травки. Жареный овощ я так и не узнала, но на вкус он оказался практически картофелем, только сладким. Странное сочетание, но чем больше я ела, тем сильнее урчал желудок.

Мы пообедали, и хозяйка сняла котел с кипятком  на большой плоский камень. Принесла мешок, похожий на наволочку, и бросила из него в котел горсть трав – запахло покосом и детством. Она разлила чай по большим, почти литровым кружкам, и села напротив меня.

- Расскажи мне что ты помнишь? – спросила Иста, и стала дуть на горячий чай.

- Помню только как проснулась в поле от криков Юты, а до этого я не помню ничего, - я решила подыграть, и не рассказывать всего.

- Ночью кричали мальчишки, что горят дома в соседнем стане. Мы собрали овец, и ты погнала их в лес, если этим бандитам нечего украсть, они уходят. Оставили десять старых овец в загоне, с остальными ты ночью ушла. Юта спряталась у речки, а мы с отцом прятали в мастерской инструменты. Благо, пчел он уже перевез домой, мы спустили их в схрон под мастерской. Перенесли туда железо, мед, запечатали схрон. Но они обошли дом, и пошли полями – видимо поняли, что нужно смотреть в лесу. Вернулись домой десять овец, и вот остались еще десять старых. Тридцать три они забрали. А мы даже не успели их постричь – через пятнадцать ярких приедут за шерстью. Нам теперь не хватит денег, чтобы пережить зиму. Бор вернется только весной, а…

-  Иста, а мы с тобой сестры? – перебила я девушку.

- И правда, ты ничего не помнишь, - на глазах ее появились слезы, - мы не кровные сестры, наши мужья – братья. В мастерской сейчас их отец – Севар.