Страница 2 из 8
Для того чтобы произведение литературы пережило свое время и заслуживало бы переиздания, оно как минимум должно обладать одним необходимым качеством, о котором, к сожалению, постоянно забывают, когда речь заходит о фантастике. Бывает, ее хвалят за богатство воображения, за оригинальность выдвинутых гипотез, за пророческий дар, но любое сочинение должно обладать еще и художественными достоинствами, быть еще и безукоризненным по выделке, по форме. Истина эта, казалось бы относящаяся к разряду очевидных, на практике оказывается далеко не очевидной. И по сей день под маркой научной фантастики печатается ошеломляющее количество бездарной, антихудожественной чепухи, которая ничего не в состоянии дать ни сердцу, ни уму читателей. Авторы этой псевдолитературы бойко спекулируют популярностью жанра, популярностью, заработанной действительно талантливыми, действительно выдающимися ее представителями. Подобные явления, понятно, имели место и в прошлом. Хотя и не в нынешних удручающих масштабах, всегда хорошей фантастики было много меньше, чем серой (что, конечно, можно наблюдать ив других сферах искусства). Поэтому отбор фантастики прошлых лет, которая представляла, бы для современного читателя непосредственный интерес, не очень прост, а возможный выбор вовсе не велик.
Читатель, бе,гло проглядевший список авторов этого сборника, вероятно, будет несколько удивлен, потому что ряд представленных здесь писателей не входит в сложившиеся и часто повторяемые "обоймы" имен, характерных для довоенной советской фантастики. Фантастику 20-30-х годов, грубо говоря, сводили к двум романам А. Толстого, "Человеку-амфибии" А. Беляева и "Плутонии" В. рбручева. В действительности же она была наР много богаче, намного многообразнее. К этому часто третируемому жанру оказываются причастными очень крупные писатели, чьи имена никогда не входят в традиционные списки.
Впрочем, мы не станем настаивать на том, чтобы перевести в ранг ведущих советских фантастов, например, И. Ильфа и Е. Петрова. Мы хотим только сказать, что даже случайное их обращение к этому жанру раскрывает его возможности гораздо полнее, чем множество иных опусов. Большая же часть фантастики прошлых лет любопытна прежде всего историкам литературы как своеобразный культурный феномен. Только в талантливом произведении - может быть, вне зависимости от .желания сочинителя - всегда можно обнаружить сочетание сиюминутного и вечного, обращенного к современникам и обращенного к потомкам. Вот эти две стороны в фантастике -ее непосредственное отражение умонастроений.тех лет и ниточки, протянувшиеся в будущее, т. е. к нам, и попробуем уловить в кратких комментариях.
В начале сборника помещены те произведения, в которых авторы выразили свои позитивные взгляды на жизнеустройство, мироощущение человека нового мира, творца и созидателя, воплотили в образных картинах мечты о лучшем будущем. Повторим, что некоторые из тогдашних представлений могут показаться сегодня нам странными, с другими мы не согласимся, многое в наших глазах будет наверняка выглядеть простодушием. Герой платоновского "Эфирного тракта" Кирпичников сетует: "Все любовь, да творчество, да душа, а где же хлеб и железо?" Мы бы сегодня сказали и подумали как раз наоборот. Ну что ж, история идет вперед, убеждения меняются... Давайте заглянем в душу поколения, уступившего нам свое место, воссоздадим не только летопись событий, но и летопись умонастроений.
Итак, Москва, 20-е годы - время и место действия многих рассказов Андрея Платонова. Рассказ "В звездной пустыне" опубликован лишь недавно, но достоин того, чтобы его включили в избранные сочинения писателя. C высоким художественным мастерством здесь передано романтическое мироощущение человека 20-х годов, перед которым раскрылись необъятные дали. Человек наедине со вселенной, которая притягивает его своей необъятностью,.своей неизведанностью, своей загадочноcтью, и он принимает этот вызов - да ведь перед нами генеральная линия всей советской фантастики, а может быть, и всей советской литературы. Нечто подобное ощущениям Чагова, должно быть, испытывают космонавты, которыe далеко за пределами атмосферы они получают Возможность взглянуть на родную планету со стороны и лицом к лицу рассматривают Млечный Путь во всем его величии и великолепии. Это душевное потрясение Платонов угадал удивительно точно.
Подобные же настроения, только, так сказать, перебазированные из Галактики на Землю, мы находим и в повести "Эфирный тракт".
Герои "Эфирного тракта" на первый взгляд - люди трех поколений. Физик Попов, из дореволюционных "спецов",- это "прошлое". Михаил Кирпичников, рабочий парень, который своим умом дошел до понимания идеи старого профессора,- "настоящее". А его сын Егор, который завершил научную эстафету,- "будущее". Но, по правде говоря, все они люди одного поколения, одного времени - они из того племени энтузиастов, которое самым решительным способом взялось переделывать мир, ничуть не сомневаясь в успехе. Не все у этих людей получилось так, как того они хотели, но это знаем и говорим мы, отделенные от них более чем полустолетием.
Они-то считали неподъемные трудности, а тем более бытовые неурядицы, делом само собой разумеющимся и частенько даже не замечали того, что сейчас нам показалось бы ужасным. Это были удивительные люди, энергичные, преданные и мужественные, хотя и грубоватые в мыслях и в лексике, хотя и не очень образованные.
В фантастике обобщены их черты, снят налет обыденности.
Обратим внимание на комбинированное время действия повести А. Платонова. Будущее у него очень тесно соприкасается с настоящим; и десяти лет не проходит, как в мире уже ликвидированы все границы, а заодно и политические распри. По дорогам бегают столь совершенные электромобили, что нам о таких еще мечтать и мечтать. Но, с другой стороны, параллельно со всеми достижениями научно-технического прогресса, "полунаучный человек", которому в стороне от науки стоять не было терпения", пишет корреспонденции в газету "Беднота". (Логично предположить, что если существует газета с таким наименованием, то существует и сама беднота.) Что же это за странное время? Да все те же 20-е годы, только преломленные призмой фантастики.