Страница 6 из 24
– Когда я долго не ем, у меня болит голова, – сознаётся Медведев.
Ия предупреждает:
– Вам противопоказаны настойки рябины и чёрной смородины. У вас же давление сто пять на семьдесят. Пониженное! Коньяк хорошо расширяет сосуды.
Принесли сердитый отклик на материал Владимира Ильича. Он писал: «Сверху одевали куртки и брюки». Автор поправляет: «Надо надевали».
Медведев советует Владимиру Ильичу:
– Позвони этому великому знатоку русского языка и скажи, что ты на всю жизнь запомнил.
5 февраля
Мечта Лисина
Аккуратова – она сидит передо мной – повернулась и говорит:
– Ты у нас профгрупорг. Скажи тему сегодняшнего собрания.
– Лобанов рвётся в профсоюз. Надо отбиваться. Он вступает лишь потому, что только членам профсоюза чёрная касса выдаёт деньги. Ему нужна наша чёрная касса, а не профсоюз.
Собрание длилось ровно четыре минуты.
Один вопрос задал лишь Медведев:
– Был ли раньше в профсоюзе?
– Был. При переезде из Архангельска всё потерял.
Приняли Лобаныча и Аккуратова начала нахваливать свои новые значки.
Её перебил Бузулук:
– Вот мне Виталик Пашин[38] выдал значок. На стенку от зависти полезешь!
– Не полезу. Ещё посмотрю… Мне бы… Пойду-ка в коридор разок курну. Только сначала надо стрельнуть…
Татьяна вышла.
– А я вот вспомнил забавку, – говорит Артёмов. – Война. Правительство в Куйбышеве. Тассовец из редакции науки, холёный, с бородкой, приехал в Куйбышев. Бегает по магазинам. Кагэбэшники клубком шьются за ним. Он дал в Москву телеграмму: «Из задуманного ничего не вышло. Воздержись».
Но пока задержали его. Позвонили в ТАСС. Да, отвечают, работает. Искал квартиру для переезда. Не нашёл. Просил жену с переездом не спешить.
Вечером Ахметов, Лисин и я идём вместе к метро «Арбатская». Взяли хлеба.
Ахметов Лисину:
– Я ещё с боссом по лампадочке пропущу в автопоилке, – и побежал к кафе.
Лисин мечтательно:
– Вот моя жизнь… На закате… «В юности мы мечтаем проснуться знаменитыми. В старости – просто проснуться…»
7 февраля
Я консультировался в министерстве со специалистом по поводу авторской заметки, в которой шла речь о технической новинке.
– Ничего нового, – сказал спец. – Лжеоткрытие. Не новинка, а старинка. Я против топоров, которые находят под лавкой, и выдают за техническую новинку.
10 февраля
Пришёл попозже, отпусти его пораньше…
Пьяный впополам Лисин с опозданием приполз на работу.
Мужественно постоял на порожке, значительно посмотрел на всех и, шатаясь, побрёл назад купить «Морнинг стар».
Проболтался два часа. Он знает английский, был корреспондентом ТАСС в Великобритании.
К вечеру поближе робко присел на краешек кресла у стола Медведева:
– Саша, отпусти меня пораньше. Костюм купил. Надо обмыть. А то носиться не будет.
– Ха! Пришёл попозже, отпусти пораньше. Давай кончай! Ты в каком состоянии сегодня привалил на работу? Минуту с тобой рядом постоишь и уже надо бежать за закуской. Смотри… А то простимся. Не позорь! К тебе хорошо относятся и ты хорошо относись.
Чтобы дать Медведеву выговориться, я выхожу, давясь смехом.
11 февраля
Кончай заниматься антагонизмом!
Анохин притаранил домой кучу разобранных стульев.
Весь вечер гордо сидит клеит.
– А вы хозяйственный товарищ! – похвалил я его.
– Ну! Я было горячо взялся. Стол сделал, галошницу… Я многое бы сделал, да водка остановила.
Материал он таскает из министерства сельского хозяйства СССР. Там он столяр.
– Вот это скотобаза! – хвалится он. – Я могу не только стружки снимать. Я любого закадыку проведу.
– Как вам удаётся пионерить новенькие стулья?
– Не городи туфту! – сердится Анохин. – Кончай заниматься антагонизмом![39] Я хоть один готовый стул сшушерил? На выходе готовый стул не пронести. А я разберу его, и уже никакая охрана не пикнет. Сор несу!
12 февраля
Один мой день
Политику совка определяет веник.
Никто не делает чего-либо втайне, и ищет сам быть известным; если Ты творишь такие дела, то яви Себя миру.
В какое непростое время мы живём!
Особенно с девяти до восемнадцати ноль-ноль.
Ночью я просыпался.
Сплю я чутко и слышу даже когда мышь на мышь ползёт и от удовольствия попискивает. Я слышу этот писк и просыпаюсь.
Сегодня меня среди ночи разбудил Анохин.
Я лежу на койке, он на диване у окна. Холодно.
– Ну не дом у меня, а форменная расфасовка![40] – ворчал Николай Григорьевич.
Он вставал в два ночи и засыпал в печь уголь. При этом бормотал:
– Где тут дождаться маленького Ташкента? Боженька тепла не подаст, если сам ведро угля не саданёшь в печку.
В маленькой проходной комнатке горел свет. Студент Горкин приехал из Алма-Аты. У него кончились каникулы. Теперь он ночами читает и спит при свете, который пробивается ко мне по углам двух матерчатых створок вместо дверей в дверном проёме. Свет мешает мне быстро заснуть после того как я проснусь.
Николай Григорьевич пытался среди ночи зажечь мою электроплитку. Он кряхтел, сопел, дул на неё. Но она не загоралась.
Просыпался я за ночь раза три. Потому и проспал.
Слышу, за стеной детей в сад собирают и требуют от них не хныкать.
Я кричу Анохину, заживо самопогребённому под ворохом одеял, пальто, фуфаек:
– Па-адъё-ём!
Он вскакивает и выговаривает мне:
– Ты специально меня поздно разбудил!?
– Я сам только что проснулся.
Холодина. Нет спасу.
На прошлой неделе у нас потекли трубы при тридцатиградусном морозе. Анохин кликнул каких-то леваков. Я с ними лазил на чердак оттаивать форсункой лёд в трубах. За образцовое моё прилежание Анохин обещал купить мне в подарок тёплые шерстяные носки ко дню рождения.
Бежим по Бусинову с Анохиным к электричке. Холодно. Ветер. Небо чистое.
– Хор-рошо! – кричит Анохин. – От ветра краснеют щёки.
Он розов. На ресницах наледь.
На платформе к нам приближается девушка.
– Распрямитесь! – приказываю я Анохину. – Красавица к нам идёт!
Проскочил красный ленинградский экспресс, свирепо угоняя за собой сердитые клубы московской снежной пыли, и следом явилась электричка.
Трудно открылась дверь. Народу невпрокрут.
С разбегу мы рывком вжимаемся в тепло.
Женщина машинист объявляет:
– Товарищи! Поддерживайте в вагонах порядок. Чего только нет в вагонах! И семечки, и хлеб, и бумага от мороженого. И не забывайте хоть свои вещи при выходе!
От метро я настёгиваю по Герцена к своей конторелле. На этом отрезке я поймал себя на том, что почти всегда меня несёт за теми кадрессами, у которых красивые ножки. Плотные, тугие. Мне приятно на них смотреть. Пышные девичьи ноги я отождествляю с благополучием всей страны. Прочней колени – праздничней на душе. Я за державу не переживаю. Спокоен. Прочно стоим! Твёрдо шагаем вперёд! Значит, прекрасно живём! Меня охватывает чувство гордости. Я никогда не обгоню толстоножку. Зачем же себя обделять?
В двадцать я смотрел девушкам в лицо, в двадцать пять – на их пилястры,[41] а сейчас, в тридцать, – на колени. Моё любопытство к юной особе не подымается выше её праздничных, картинных ах ножек. Вот такая жестокая и сладостная деградация. И во мне гремит гимн соблазнительным королевским женским коленям.
38
В.Пашин – корреспондент ТАСС по Пермской области.
39
Заниматься антагонизмом – ссориться.
40
Расфасовка – морг.
41
Пилястры – женская грудь.