Страница 9 из 12
П. Н. Милюков в своей классической работе пошел гораздо дальше, не только соглашаясь принимать «прожекты» и предложения всерьез, но и рассматривая их как ключевые элементы политического процесса петровской эпохи и петровской реформаторской повестки. Историк говорит даже о «стихийно-подготовленной, коллективно-обсужденной реформе», «реформе без реформатора»62. Авторы работ последнего времени не готовы следовать за Милюковым в его радикальном отказе признавать за Петром авторство «петровских» реформ, но одновременно не готовы и рассматривать прожектерство как нечто отдельное и внешнее по отношению к «государственной деятельности»63. Роджер Бартлетт в особенности предлагает нам взглянуть на это явление в более широком контексте, отталкиваясь от фразы Сэмюэля Джонсона, описавшего Петра I, Карла XII и других подобных им монархов как «коронованных прожектеров». Петровские преобразования Бартлетт характеризует как один колоссальный «прожект», поскольку они отражали «рационалистическое стремление кодифицировать и переучредить материальный мир», «дух рационального предпринимательства той эпохи» и ее готовность к «неопробованным и визионерским начинаниям». Это же относится и к Екатерине II, и к ключевым министрам середины – второй половины столетия, начиная с Шуваловых и Бецкого и закачивая Потемкиным. При этом, полагает Бартлетт, хотя августейшее прожектерство было элементом общеевропейской философской и политической культуры того времени с ее «оптимистической верой в механическое планирование и социальное конструирование», в России оно приобретало особые черты: традиции самодержавного правления делали возможным гораздо более прямое вмешательство монарха и ключевых вельмож в самые разные аспекты социальной и экономической жизни – вмешательство, которое в Западной Европе чаще всего было бы невозможным или затруднительным64.
Само по себе слово «проект», или «прожект», появляется в русском языке не позднее 1705 года для обозначения предварительной версии или черновика официального документа65. В нашем сегодняшнем словоупотреблении «проект» может обозначать как документ (включая и план действий), так и усилия по реализации такого плана, обычно коллективные, предпринимаемые некоей временной командой. Чтобы избежать путаницы, в тех случаях, когда нам необходимо провести такое различие, мы далее будем стараться использовать термин «проект» именно в этом последнем значении, а для обозначения документа, где излагается план действий или желаемая регуляторная норма, использовать термин «предложения».
Подобные предложения могли принимать в России XVIII века разные формы. Наиболее узнаваемые и характерные для петровского времени предложения, подаваемые пресловутыми «прибыльщиками», были направлены в первую очередь на изобретение новых источников казенных доходов. Самонадеянность этих авторов – зачастую относительно маргинальных фигур, выходцев из социальных низов или иностранцев, – осмеливавшихся лезть со свиным рылом своих идей в калашный ряд государственных дел и высказываться по смехотворно широкому набору вопросов, ожидая к тому же материального вознаграждения за свои непрошенные советы, могла, разумеется, видеться некоторым современникам совершенно неуместной, а сами советы – абсурдными и непрактичными. После смерти Петра эпоха «дворских бурь» 1720-х и политический кризис 1730 года породили целую волну уже прямо политических предложений, затрагивавших такие вопросы, как прерогативы и полномочия самодержавного монарха и служебный статус дворянства; если не авторами, то подписантами этих документов были уже сотни представителей элиты66.
Во второй половине XVIII столетия появляются все более институционализированные формы консультаций с подданными, запрашивания и подачи мнений. Сюда можно отнести и знаменитую екатерининскую уложенную комиссию 1767–1768 годов, и различные конкурсы, организуемые вновь возникающими добровольными ассоциациями, например, Вольным экономическим обществом. Уже к середине столетия предложения оформились во вполне узнаваемый жанр политических текстов со своей конвенциональной структурой, манерой подачи материала и риторикой. Обращаясь к монарху напрямую или через императорского фаворита, авторы предложений стремились привлечь внимание читателя полными драматизма указаниями на опасности, якобы грозящие государственному интересу и общему благу. За этим следовало более или менее структурированное изложение способов отвращения подобных напастей, которое могло быть даже подкреплено ссылками на теоретические работы и анализом предшествующей практики в данной сфере в России и за рубежом, и выливалось в призыв к государю принять некоторые конкретные меры67. Важным инструментом обоснования предложений могли быть ссылки на Петра, к которому якобы и восходили формулируемые автором идеи; это, конечно, дополнительно способствовало укоренению мифа о первом императоре как первоисточнике любых реформ. Иногда предложения могли содержать текст регламента, который следовало принять, или штат организации, которую следовало учредить. При обсуждении прожектеров и их предложений в историографии основное внимание обычно уделяется именно таким текстам.
Однако ограничиваться рассмотрением лишь таких, формальных и четко артикулированных предложений означало бы искусственно вырывать их из того более широкого контекста политических дискуссий и инициатив, в котором они существовали. Многие из наиболее заметных предложений заведомо создавались как квазилитературные произведения и обладали весьма своеобычной структурой и содержанием. Но, если взглянуть на них в более широком контексте повседневных правительственных практик, то грань между этими очевидно прожектерскими текстами, с одной стороны, и многочисленными рутинными документами – формальными и неформальными письмами, «мемориями», «вопросными пунктами» и так далее – с другой, окажется гораздо менее очевидной. Даже известные своим прожектерством сановники не всегда придерживались жанровых конвенций «прожекта» в каждом из многочисленных документов, подготовленных ими на протяжении своей карьеры. Некоторые из их предложений действительно представляли собой развернутые политические сочинения, другие могли принимать форму коротких записок, личных писем или даже устных выступлений в Сенате и других коллективных органах, отразившихся в протоколах заседаний68. В данной работе предметом рассмотрения являются любые предложения об институционализации распределения или перераспределения ресурсов – будь то ресурсы финансовые, символические, информационные или иные – и об изменении правил взаимодействия между организациями и индивидами, какую бы конкретную форму эти предложения ни принимали.
Что же касается понятия «проект» или «прожект», то оно обозначает не только сам текст предложения, но и совокупности действий, направленных на его подготовку и реализацию. Фокус на этих практических усилиях (пусть даже неудачных) помогает привлечь внимание к механике изменений и подчеркнуть предпринимательскую природу прожектерства, напомнить, что реализация «прожекта» требовала еще и инвестирования ресурсов и сотрудничества с другими. Даже подготовка текста предложения сама по себе была не таким простым делом, как может показаться: она предполагала умение оценить актуальные интересы и приоритеты лиц, принимающих решения; найти необходимую информацию, в том числе иностранные источники; нанять искусного переводчика и/или писца для изготовления подносной версии. Далее требовалось получить доступ к правителю или сановнику; заявить собственный статус как эксперта в данной области; заручиться поддержкой лиц, способных повлиять на мнение правителя; и заблокировать оппонентов. Если предложение получало высочайшее одобрение, предпринимателю надо было найти необходимые финансовые и людские ресурсы, а позднее – продемонстрировать правителю свои достижения.
62
Милюков П. Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1905. С. 383–384, 542–543.
63
Оточкин В. В. Граф П. И. Шувалов: реформатор или прожектер? // Военно-исторический журнал. 1995. № 4. С. 78–81; Шувалов П. И., Шувалов И. И. Избранные труды / Сост. С. В. Андриайнен. М., 2010; Андриайнен С. В. Империя проектов: Государственная деятельность П. И. Шувалова. СПб., 2011; Прокопенко Я. И. «Политический инженер» Генрих фон Фик и феномен реформ Петра I // Феномен реформ на западе и востоке Европы в начале Нового времени (XVI–XVIII вв.) / Под ред. М. М. Крома, Л. А. Пименовой. СПб., 2013. С. 323–337; Ларина [Прокопенко] Я. И. Осмысление роли образования в государственном строительстве: Проекты Генриха Фика в первой четверти XVIII века // «Регулярная академия учреждена будет…»: Образовательные проекты в России в первой половине XVIII века / Под ред. И. И. Федюкина, М. Б. Лавринович. М., 2014. С. 34–68.
64
Bartlett R. Projects and Peasants: Russia’s Eighteenth Century. London, 2000; Bartlett R. Utopians and Projectors in Eighteenth-Century Russia // Russian Culture and Society and The Long Eighteenth Century: Essays in Honour of Anthony G. Cross / Ed. R. Bartlett, L. Hughes. Münster, 2004. P. 98–115.
65
Биржакова К. Э., Войнова Л. А., Кутина Л. Л. Очерки по исторической лексикологии русского языка XVIII века. Л., 1972. С. 389.
66
Об этом эпизоде см.: Курукин И. В. Эпоха «дворских бурь»: Очерки политической истории послепетровской России, 1725–1762 гг. Рязань, 2003; Курукин И. В., Плотников А. Б. 19 января – 25 февраля 1730 года. События, люди, документы. М., 2010.
67
Андриайнен С. В. Империя проектов. C. 13–23, 172–193.
68
Например, в случае П. И. Шувалова: Андриайнен С. В. Империя проектов. C. 11.