Снежные люди

Андрей Листишенко

Снежные люди

Кто ругает почту России?

Все мы её ругаем! Кричим: «Долго! Сложно! Всё теряется!» Сколько ещё эпитетов мы произносим, когда недовольны её работой!

А помните в песне про Сахалин:

– А почта с пересадками летит с Материка

До самой дальней гавани Союза.

Но есть такие гавани, куда транспорт регулярно не летает, не приезжает, не приплывает, не приходит, даже с пересадками. Это стойбища оленеводов.

Попадают на такую стоянку только на вертолёте. Летом можно добраться ещё на моторной лодке, а зимой на снегоходе, но нередко этот путь долог, небезопасен, требует хорошего знания местности и запаса топлива.

Вертолёт штука дорогая, как на такси не покатаешься. Заказывают его для больших и важных работ – сбора школьников в интернаты, заброски ветеринарных специалистов для вакцинации, работы санитарной авиации. Поэтому, когда в стойбища летит вертолёт, не важно кто заказчик, возможность связаться с тундрой используют все: работники сфер образования и здравоохранения, ветеринарной службы, совхоза, строительных организаций и обычные жители посёлков и тундры.

В пору сезонных вертолётных работ на взлётной площадке всегда царит суета и оживление. Вертолёты встречают, разгружают, загружают, заправляют, провожают, люди прилетают и улетают, идут постоянные переговоры с экипажем, куда лететь, сколько груза взять, кому отказать. Вертолёт – подчас это единственная возможность коммуникации тундровых и поселковых жителей, которые могут не видеться друг с другом месяцами и даже годами. Поэтому в обе стороны летят посылки – поселковые шлют родственникам одежду, запчасти на лодочный мотор или снегоход, инструменты и другие необходимые в кочевом быту вещи. Обратно вертолёт привозит мясо и рыбу – так отвечают тундровые своим поселковым сородичам. И конечно же вертолёт перевозит письма.

В один из таких ажиотажных сезонов я с местным ветеринарным врачом побывал в нескольких стойбищах. Алексей, так звали моего сопровождающего, маленького роста, круглый, очень улыбчивый и добрый ненец, получил перед вылетом кучу наказов, принял ответственность за передачу посылок и рассовал по карманам пачку писем.

Вертолёт, выгибая лопасти вверх, грузно приподнялся над площадкой, с разбегу набрал высоту, и мы полетели согласно лётному заданию. Достигнув стойбища, я погрузился в свою исследовательскую работу – знакомился с местными обитателями, опрашивал оленеводов, собирал пробы материала для лабораторных исследований. На всё про всё в такие поездки у меня в распоряжении бывает не более получаса – пока не разгрузят и загрузят вертолёт, соберут какую-нибудь информацию, составят списки оленеводов, сделают работу, ради которой приземлились в стойбище. Вертолётные винты обычно не останавливают, поэтому чтобы не перекрикивать их шум, я ушёл беседовать с оленеводами к чумам. Когда звук винтов перешёл на фа диез, я попрощался с обитателями стойбища и поспешил к воздушному судну. Опоздать нельзя – следующий рейс может случиться только через год.

Перед трапом я увидел, как Алексея эмоционально отчитывает какая-то женщина. Лёшино лицо выражало желание поскорее прекратить неприятный разговор. На его счастье винты перешли на ля бемоль, недовольная дама вынуждена была отойти от вертолёта на безопасное расстояние. Мы поднялись в винтокрылую машину, закрыли дверь и полетели по маршруту дальше.

Вернувшись вечером в посёлок, я спросил его, чем же он провинился перед тундровой женщиной.

– Письмо неправильно привёз, – непонятно пояснил он. Было заметно, что Алексей испытывал чувство неловкости из-за происшествия и своей ошибки.

– Не по адресу? – это единственное, что смог предположить я.

– Да нет, по адресу. Попозже только.

– Как это? – удивился я.

– В позапрошлом году мне также надавали пачку писем. Я прилетел, раздал. Одно завалялось в штанах и прилетело со мной обратно. Домой вернулся – штаны в кладовку на крючок повесил. В прошлом году их надел перед полётом и новую пачку писем в них положил. Прилетел. Снова раздал, в том числе и прошлогоднее письмо. Сегодня прилетаем, а она мне выговаривает: «Помнишь в прошлом году ты мне письмо привозил? Так оно прошлогоднее!»

Я рассмеялся.

– Утешает лишь одно, – говорю, – что узнал ты об этом только через год!

А вы почту России ругаете!

Хряк военнообязанный

Жизнь военного даже в мирное время непредсказуема. Ещё вчера ты нёс службу на Дальнем Востоке, а сегодня принимаешь её в горах Средней Азии и весь твой скарб умещается в один узелок… И никто не спросит, как ты переносишь жару и не боишься ли холода.

Зам по тылу капитан Ермоленко с семьёй в составе группы советских военных специалистов на судне «Иван Франко» покидал Кубу. Советский Союз прекратил своё существование, и капитан вернулся уже в другую страну, с «комками», «бригадами» и полным хаосом.

На родине ему повезло и после непродолжительного бардака в штабе, его перевели служить на Север, где сохранялся ещё хоть какой-то порядок.

Отправив семью к родственникам на Кубань, капитан прибыл в часть. Представившись и доложившись командиру, Ермоленко наспех разместился в казарме и направился «принимать хозяйство». В сопровождении прапорщика он методично обходил склады, столовую, гаражи, осматривал технику, запасы топлива, обмундирования и другие объекты и ценности, составляющие материальное и техническое обеспечение части, запоминал лица и фамилии ответственных, делал пометки в блокноте, давал поручения.

К вечеру осмотр достиг и состоявшей в вверенном хозяйстве свинофермы. Войдя в полутёмное помещение, предварявшее вход в собственно свиную казарму, капитан застал процесс кормоприготовления. Бойкий солдатик, оставив работу у котла на кормокухне, вытянулся в струну и доложил:

– Товарищ капитан! Рядовой …, приготовил корма для…! Готов приступить к раздаче корма!

– Ну так приступайте! – с улыбкой отреагировал капитан.

– Есть! Только Вы, товарищ капитан, не пугайтесь…

Не поняв, к чему было это предупреждение и выбросив его из головы, Ермоленко приготовился наблюдать за кормлением. Шустрый рядовой схватил два ведра и зачерпнул в них наваренную и остывшую уже в котлах кашу. Распахнув ударом ноги двустворчатые двери в цех свинофермы, солдатик влетел в помещение, разделённое на две половины широким проходом, по обеим сторонам которого размещались несколько больших клеток со свиньями. Кормушки располагались в клетках у прохода. Ловко плюхнув из ведра в кормушку слева, а потом справа, солдатик помчался к котлам. Снова зачерпнув в вёдра пахнущую хлебом кашу, он понёсся теперь в конец цеха. В это время, пробудившись от присутствия людей, звуков и запахов, означавших начало ужина, свиньи устремились по направлению к кормокухне. Так как корм достался только коллегам из первых двух клеток, остальных свиней постигла горькая обида и они подняли жуткий визг.

Рядовой подбежал к последним двум клеткам, плюхнул в кормушки кашу и понёсся обратно. Свиньи, находившиеся ближе к последней клетке, стали оттягиваться назад. Визг направился в другую сторону, заполнил собой всё помещение и достиг уровня звукового давления, производимого самолётом-истребителем. Капитан почувствовал себя тревожно, сердце ухнуло несколько раз о грудную стенку, боль пронзила голову как иглой. Стало дурно.

Солдатик, никак не реагируя на происходящее, летел за следующей порцией, которая предназначалась центральным клеткам. Челнок с вёдрами смотался туда-обратно ещё несколько раз и визг, производимый голодными животными, снизился до приемлемой для человеческого слуха величины. Свиньи жадно чавкали, прогоняли соперников угрожающим визгом, наносили друг другу удары рылом.

Вызванная резким звуком боль в голове капитана несколько утихла, способность адекватно мыслить и воспринимать окружающее вернулась к нему. Теперь предупреждение рядового не выглядело нелепым и бессмысленным. Ермоленко смотрел на опавшие бока животных, царапины на лопатках и шеях, нанесённые зубами других свиней в борьбе за корм, на лохматых авитаминозных поросят.