Страница 24 из 29
Он засмеялся.
– Тогда почему ты мне нравишься? Я не люблю зазнаек.
– Потому что ты сам такой, – сказал я. – Ты сын царя и я царевич. Нам всегда нравятся те, кто похож на нас.
В левом ухе у него покачивались несколько золотых колечек, они позвякивали при его весёлом смехе или энергичных движениях головой.
– Почему ты не правишь? Или тебя тоже отец отпустил путешествовать и увидеть мир? Где твоя вотчина?
Я улыбнулся:
– Отпустил некогда, верно… А вот родину мою я очень хотел бы тебе показать, Гор, только морем туда не дойти, хотя стоит она на Море. Но наше Великое Море окружено землёй.
– Как такое может быть? – удивился Гор. – До любого моря есть путь по воде.
– Ты прав, но из всякого правила есть исключения. Идём ко мне, я покажу тебе.
– Покажешь? – спросил Гор, не понимая. – Что покажешь? Своё Море?
– Ну да, ты же хотел, я могу показать, у меня есть карта.
Гор охотно последовал за мной, говорю же, славный юноша. Это правда, у меня была карта мною самим составленная, я рисовал её, не имея ни малейших способностей к этому, пролетая над землёй, зарисовывал, не забывая указывать стороны света. Надо сказать, довольно широкую полосу суши на запад и юго-запад от Байкала, которую я обследовал вдоль и поперёк и решил записать и зарисовать в подробностях, всё, что видел. Теперь я мог намного быстрее и легче найти дорогу домой, ведь так далеко раньше я никогда не заходил. Хорошо было бы и береговую линию зарисовать, вдоль которой мы плыли теперь, но с моря этого не сделать, если только не отрываться от звёзд и при каждом повороте корабельного носа записывать, но звёзды светят только ночью, а днём… прибор надо придумать, чтобы точно определять местонахождение посреди бескрайних морей, где много дней не видно берегов. На Байкале мне такое ни разу не пришло в голову, только здесь, когда мы плыли несколько дней кряду, не приставая ни к одному берегу, причём Гор сказал, что их мореходы выходили в такие моря, где берегов нет много месяцев.
– Может, врут ради красного словца? – сказал я, изумляясь.
Он пожал плечами, но, подумав, сказал:
– Да не похоже было, то старый моряк был, и другие, что с ним ходили, подтвердили без удивления, – сказал Гор, задумчиво почесав золотистую бородку. – И на что им мне было врать?..
Он посмотрел на меня с вопросом, словно ища подтверждения своим мыслям о том, что те, кому он верил, не были лгунами. Я в свою очередь тоже пожал плечами и сказал:
– Вообще, неправдоподобных и невероятных чудес в мире намного больше, чем кажется.
Я показал Гору карту, вернее множество, начертанных на отдельных кусках мягко выделанных шкур, чтобы легко можно было свернуть в рулоны и носить с собой, не боясь сломать, я сложил их одну за одной, выложив на полу, ибо на столе места для этого не хватило. Гор, задохнувшись от восхищения, смотрел на это. Было чем восхититься: я сам, глядя теперь, будто его глазами, подумал, как же много я прошёл, как много видел и запомнил…
– Вот это да… – выдохнул Гор. – Сколько же времени тебе понадобилось?
Как я мог сказать правду, что путешествовал больше сотни лет, потому что года я не считаю, а считаю лишь дни без Аяи и их такое множество, что они топят и душат меня?
– У меня есть самолёт, Гор, – сказал я.
Он посмотрел на меня, не понимая ни слова.
– Что у тебя есть?
– Ну… деревянная птица, я на ней и летел.
– И где она? – ошеломлённо спросил он.
– Осталась на восточном берегу этого вашего Срединного моря, через море я лететь не решился.
– Почему? – как зачарованный спросил Гор.
Я засмеялся, тронул его за плечо, тугое, мускулистое, хотя и очень стройное, сухое под тонкой тканью белой рубашки, что была на нём. Он как истинный царевич Кеми ходил в белом, я же, путешественник многих и многих тысяч вёрст, предпочитал чёрный цвет, он лучше прятал кожу от жгучих солнечных лучей, не говоря уже о пыли и грязи, неизбежных в пути…
– Шучу я, Гор, разыграл тебя, – негромко сказал я, поняв, что ежли рассказать о том, что я способен летать, то, что ещё тогда придётся рассказать? Готов ли к этому сын фараона Кратона и надо ли ему, юному, знать так много?
На это Гор облегчённо расхохотался:
– Вот ты купил-то меня, хитрец, а я уши развесил, как осёл!
Ну и я захохотал облегчённо. Он нравился мне, как нравился Марей, я ненавидел Марея, Могула, которого я знал, всей душой до дна, и он мне очень нравился, потому что им нельзя было не восхищаться… Но юный Гор, конечно, ни в чём не был виноват, и ненавидеть его, как Марея, мне было не за что, чистый, светлый, любознательный человек, способный стать таким же царём как был Могул. Впрочем, Марей-царевич стал Могулом потому, что был призван стать великим, выбор был между пропасть вместе с царством или стать величайшим царём.
За это путешествие мы стали большими друзьями с Гором, мы проводили всё больше времени вместе и я, всматриваясь в воды Срединного моря, по которому мы плыли, или как говорят мореходы, шли, всё ждал, что появится всё же Орсег с вестями об Аяе. И он явился, действительно, ровно через двадцать два дня после того, как мы отчалили от берегов прекрасной страны Кеми. На закате, как я полюбил, я стоял на палубе, опираясь на борт, глядя, на горизонт, куда уходил удивительно быстро ослепительный диск солнца, я слышал, как на нижней палубе размеренно гребут вёсла, сейчас стемнеет и гребцы тоже отправятся на отдых, а корабль пойдёт на одних парусах. Здесь, на верхней палубе было просторно, отведённые нам с Гором покои, открытые свежему ветру и в то же время устроенные так, что можно было в любой момент спрятаться и от палящего солнца и от пронизывающего ветра, было всегда приятно. И вот едва солнце нырнуло в море, а я смотрел на красное небо, предвещающее ветреную погоду назавтра, и вдруг услышал тихий толстый плеск, не как от весла, а вслед послышался негромкий голос:
– Хороший вечер, предвечный, только к утру шторм будет.
Я повернулся на голос, Орсег сидел на краю борта и смотрел на меня, как и в прошлый раз почти голый, тёмный, блестящий, как дельфин, посверкивая зёлёными глазами и белозубой улыбкой.
– Домой плывёшь? Только смотрю загогулинами, – сказал он. – Приветсвую, Арий.
– И ты бывай. Скажешь хорошего?
– Без следов пока, Арий, не обессудь, где-то по земле твоя Аяя идёт, совсем далеко от морей даже от рек больших.
Я промолчал, отвернулся, вот куда можно было так схорониться, что даже вездесущий повелитель земных вод не может отыскать столько времени.
– Появится, не кручинься.
Я промолчал, что и говорить, кому я могу поведать бездну своей назолы, кто поймёт её? Даже Эрик не понимает до конца…
– Мне сказали, на Байкале беда, знаешь что-то об этом?
– Беда? – удивлённо переспросил Орсег. – Не знаю ничего, но если хочешь…
– Не хочу, – сказал я. – Не хочу знать, что там беда. Но если беда, Орсег, скажи мне.
Я смотрел в его глубокие, светящиеся морской зеленью глаза, Орсег улыбнулся, но весёлых искорок не появилось в уголках его глаз.
– Будь по-твоему, Арий, если узнаю что-то, сообщу тебе. Но ты ведь и так домой собрался.
– Мои концы долги, как бы я не спешил. Но если надо ринуться немедля…
– Если надо немедля, я скажу тебе немедля, – сказал Орсег и прыгнул вниз в воду.
Прошло ещё много дней, прежде чем вернулся Орсег и сказал, что он не знал доподлинно, каков был Байкал прежде, но ему сказали, что воды переполнили Великое Море, и они затопили земли вокруг, что погибли города и сёла.
– А люди… Все? Все погибли?
– То было сто лет назад, Арий. Ваша страна погибла, но люди ушли. Крупицы остались на берегах, из тех, кто не решился на переход в неизвестные дали. Твой брат спас всех, увёл. Да они на берегах Кеми теперь.
– Это я как раз знаю.
– Знаешь… Тогда чего ты ещё хочешь от меня? Кроме того, что я пообещал о твоей прекрасной возлюбленной? Ежли найду её, где искать тебя, Арий?
– На Байкале ищи, полечу туда.