Байкал. Книга 3

– И я был такой как ты, – сказал я.

Он долго смотрел на меня, но не сказал ничего, а после тронул меня за плечо со словами:

– Отдохни, Арий, Кратон ждёт нас на вечернюю трапезу, где будет и его сын Гор, присмотрись, как следует к нему, попробуй найти в его душе то, на что ты такой человечный и в то же время великолепный смог бы подействовать, чтобы убедить его принять жребий, выпавший ему по воле судьбы.

Я согласился, как согласился ещё раньше сопровождать его в этом путешествии в надежде, что Орсег или иной кто найдёт Аяю, ежли я не смог.

Покои, предоставленные мне, были великолепны: здесь было несколько обширных помещений, объединённых вокруг своеобразного затененного внутреннего двора, где журчал фонтан или бассейн из белого удивительного камня, подобного которому я не видел у нас, с чистейшей голубоватой водой, как самым ценным достоянием этой страны, ибо даже злата здесь было больше, чем воды. Великая река была их артерией, сердцем и всем, вокруг чего здесь существовала жизнь. Утварь, кресла, многочисленные ложа, столы и столики, уставленные яствами, напитками и цветами, всё было самой изящной работы и отделано или покрыто златом. Здесь вообще ценили золото, как воплощённые следы Бога Солнца на Земле.

После отдохновения, сна, прохладительных напитков самого удивительного вкуса и свойств, неведомых мне до сих пор, я, одетый уже в подобающие белоснежные рубашку до пят и плащ, ибо штанов почти не носили здесь, удивляя меня голыми своими лытками, и обутый в сандалии с ремешками из мягкой и тоже золочёной кожи, причёсанный, думаю, потому что чесали меня несколько девушек с гребнями кряду несколько часов, даже пока я спал, вот такой, уже подобающий здешнему великолепию я вышел в коридоры, когда явились звать меня на вечернюю трапезу и сам Мировасор, преображённый подобно мне, тоже догнал меня в коридорах.

– Ты хорош собой Арий, – сказал он, чуть ли не с удивлением, оглядев меня. – Усталый и исхудавший до сих пор ты не глядел таким ладным.

Меня не очень волновало его мнение о моей наружности, как вообще давно не интересовало, красота ничего не привносила в мою жизнь, но, возможно я так считал оттого, что не утратил её… Мы явились в трапезный зал дворца, огромный и даже гулкий, где кроме нас, присутствовал только царь и его сын, ну, если не считать рабов, бесшумно и незаметно сновавших с золочёными блюдами, на которых они приносили яства и самые удивительные из местных плодов и самые обыкновенные, вроде сваренных в меду круп и мяса.

Царевич, которого здесь так не называли отчего-то, а звали лишь сын царя, или наследник, Гор, теперь я его разглядел лучше, был светел лицом, белокур, даже золотоволос, и глядел живым светлооким взглядом, не скучая, как положено сытым царским детям. Надо сказать, что местный обык при всех отличиях был во многом схож с нашим, я освоил его, по наущению Мировасора ещё до того как мы отправились в дорогу, поэтому мне было несложно овладеть им.

Мы трапезничали, при том царь Кратон, или как здесь было принято называть царя, фараон, много и оживлённо рассказывал о своей великолепной стране, о Ниле, о том, какой необыкновенный благословенный край оказался в его руках. У меня даже появилось ощущение, что он восхищён, словно получил необыкновенный подарок в виде этой страны и не может нарадоваться на него. Но что удивляться, Кемет, или как сам фараон называл свою вотчину, Кеми, была и вправду удивительной и изумительной страной: среди жары пустыни она цвела и благоухала по милости Богов, поместивших в её сердце громадную и прекрасную реку, и благодаря трудолюбию и упорству здешнего народа.

– Ты, Арий, заморский житель, как ты нашёл наш Кеми? – улыбаясь, спросил Кратон.

Он восседал на возвышении, потому что даже за общей трапезой царю не следовало снисходить до простых смертных. Наши цари никогда не заносились настолько, но здесь меня это почему-то не волновало и после первого невольного удивления, я перестал об этом думать и даже замечать.

– Великолепнее и красивее только моя собственная родина, твоё величие, – ответил я. – Меня изумляет и восхищает, что твой благословенный народ, великий царь, отнял у жестокой пустыни и земли и тепло и выращивает богатые урожаи и процветает много веков.

– Да страна эта существует вечные века, мои предки пришли сюда не так давно и помнили ещё то, как шли дремучими лесами, горами, скалами, преодолевая многие вёрсты, прежде чем нашли себе здесь дом.

– Это только доказывает мудрость твоих предков, твоё величие, – сказал я.

Он улыбнулся, и посмотрел на Мировасора с неким, как мне показалось удовлетворением Гор, лишь усмехнулся в золотистые усы, не посмотрев на меня. Его отец заметил это и произнёс:

– А вот мой сын не согласен, Арий-чужеземец, ему представляется, что где-то существуют страны и веси прекраснее нашей.

Я улыбнулся, глядя на юношу, ещё не пережившего даже первой молодости и сказал:

– Юности свойственно всё подвергать сомнению, твоё величие. Это не значит, что неправы они или мы, это значит, что юные должны идти дальше своих предков, в этом и смысл их пришествия в мир, если бы не это, мир остановился бы и, замирая, загнил болотом, ведь даже ваша Великая Река новая каждую весну, чего же ты хочешь от нового поколения?

Вот на это уже и Гор сам посмотрел на меня немного удивлённо и сказал:

– Так ты не считаешь меня слабоумным идиотом из-за того, что я хочу увидеть мир и убедиться, что Кеми лучшая на всём свете? Что не верю на слово, что лишь хочу увидеть своими глазами…

Голос у юного царевича был приятный, ясный, без капризных ноток, а взгляд сразу оживился, зажёгся искорками.

– Любознайство качество похвальное, а не постыдное, говорит о живости ума и богатстве души – ответил я. – Чем больше человек видел и знает, чем больше размышляет, тем больше может, тем он сильнее, тем мудрее будут его решения. Для будущего царя нелишни ни знания, ни широта взглядов.

– Так ты считаешь, Арий-чужеземец, что мы должны перестать препятствовать нашему сыну в его желании путешествовать? – спросил фараон, хмурясь.

– Суди сам, твоё величье, – сказал я. – Я обошёл полмира, но нигде не нашёл земли прекраснее моей родины. Пусть твой сын убедиться в том же и станет лучшим царём, когда придёт его время, чем, если ему будет всю его жизнь казаться, что его заперли и в чём-то обманули. Это поможет ему быть счастливым и сильным правителем.

– А ежли он погибнет в этом путешествии?!

– Боги не попустят этого. Не для того они дали ему живой ум и неугомонное горячее сердце, чтобы просто погубить его.

– И своего единственного сына ты отпустил бы так же легко? – спросил Кратон.

Если бы у меня был единственный сын… Я не знаю, как бы я жил, как поступал бы, если бы у меня была короткая человеческая жизнь и всего один сын, это совсем иное, я не знаю, как это. Я не дорожу временем, оно имеет иной ход для меня, чем для смертных, я не дорожил детьми, потому что всех их я пережил много раз, я ничто никогда не ценил, кроме Байкала, моего брата и Аяи, ничто иное мне не было по-настоящему дорого…

– Я не знаю, твоё величье, на моём челе нет короны, но, как и ты, думаю, я дорожил бы единственным наследником, но на месте юноши и я хотел бы увидеть мир, а на месте отца, как и ты, беспокоился бы и страдал в разлуке. Лучше скрепить сердце и подождать, покуда твой сын возмужает в путешествии и юношеский пушок на его щеках смениться суровой мужской щетиной.

Фараон и его сын опустили головы, каждый задумался над моими словами, для обоих они, возможно, были слишком дерзки, но лукавить я не собирался, думаю, Мировасор не для того привёз меня сюда через море. Впрочем, я всё же не понимал, какую же цель он преследовал, потому что всё, что я говорил, мог сказать и он сам, в этом не было никакой особенной мудрости или сокровенных знаний.

Но после Мировасор сказал мне сам:

– Ты прав, Арий, всё это я говорил и сам Кратону и не раз, но он знает меня много лет и мои слова ни ему, ни Гору не представляются кладезем мудрости, а ежли это говорит иной человек, да ещё чужеземец, мудрец, рекомендованный мною, каждое слово весит больше, чем гора. Вот для этого я призвал сюда, особенно хорошо то, что ты сам царской крови, только такой человек способен без трепета говорить с царём.