Чужие ордена

Романов был буквально потрясен. Англичане, конечно, их союзники, снабжали Красную армию оружием, боеприпасами, теплой одеждой и консервами. Немало их кораблей погибло в северных морях при доставке в СССР грузов. Но чтобы столь любовно и почтительно относиться к советским военным, пусть даже они совершили что-то героическое, – этого он и представить себе не мог. А как бы у них на Родине вели себя люди, окажись они в такой ситуация?.. Ничего подобного он представить не мог. Неужели он сам и его земляки менее эмоциональны?

Ответить на эти вопросы Михаил Афанасьевич сразу не мог. Но, подумав немного, понял, в чем тут дело. За годы советской власти народ приучили к сдержанности…

Поймав себя на столь крамольных мыслях, Романов даже ощутил холодок под сердцем. Неужели он скатывается к позиции того же Власова? А как же тогда коллективизация и индустриализация, сделавшие Советский Союз сильнейшим государством мира? А рост обороны страны, укрепление его могучей армии?.. Да разве смогли бы они иначе победить гитлеровцев? Вот уже до границ Германии Красная армия дошла – это писалось во всех английских газетах… Нет, тут должна быть золотая середина. Нельзя склоняться в одну – критическую сторону. Положительного было все-таки значительно больше. И в том главная заслуга Сталина, да и всей Коммунистической партии…

Через несколько дней их пригласили в королевский дворец. И тут случилось невероятное. Оказалось, что Романов, как возглавлявший подвиг российских пленных, по решению британского правительства был удостоен ордена Бани – высшей английской награды. Об этом во всеуслышание и объявили на раунде в знаменитых апартаментах королевы.

Орден Михаилу Афанасьевичу был тут же вручен. Все присутствующие сердечно поздравили его, пожелав дальнейшего благополучия на службе Родине. Романов был, конечно, тронут, но тут же подумал о том, как сие отличие воспримут у него дома: тем боле что его, как это ни странно, одного наградили за рубежом из всех оставшихся в живых двадцати двух человек. Как бы еще не осудили…

Михаил Афанасьевич знал отношение высшего руководства Советского Союза к подобным актам – они не поощрялись (история показала, насколько он был прав)… Однако тогда, принимая искренние поздравления официальных лиц и своих товарищей, Романов был тронут.

Позже, перебирая английские газеты, он понял, почему так высоко была отмечена его роль во всем случившемся. Слишком уж много написали об умелом и геройском руководстве побегом российских пленных на страницах печати, явно преувеличив его заслуги. Но изменить что-либо было уже нельзя…

Следующие пару недель прошли, как в тумане. Их беспрерывно возили по разного рода митингам и собраниям. Заставляли выступать, повторяя одно и то же. К тому же каждая такая встреча оканчивалась «небольшим банкетиком». А людям, не принимавшим спиртного много месяцев, подобная алкогольная нагрузочка была просто не под силу… Но и отказаться от мероприятий, устраиваемых местными властями, было просто невозможно. А им всем так хотелось поскорее вернуться домой, увидеть родных и близких, с которыми они уже не чаяли встретиться!

Наконец наступил день, когда англичане решили-таки отправить советских офицеров в Москву (им заранее сообщили об этом, вызвав неподдельную радость). На другое утро всех посадили в самолет, и они наконец-то полетели на Родину. Вот только в столице Советского Союза их ждал совсем не торжественный прием…

Вообще-то Романов предполагал, что их возвращение окажется не столь радостным, как многие надеялись, что будут известные «шероховатости». Но чтобы случилось такое, что произошло на самом деле, он даже мысленно не мог себе представить.

Спускающихся из самолета по трапу внизу ждали десятка полтора чекистов в строгой форме и с автоматами. Лица их были суровыми, если не сказать, враждебными. Никаких приветствий с возвращением на Родину, разумеется, не звучало. Всю группу бывших пленных, словно они ими и оставались, быстренько взяли под конвой и молча повели к грузовику, стоявшему неподалеку. Погрузив в кузов и окружив охраной, быстро повезли в город. За все время пути ни разу не останавливались. Разговаривать было строжайше запрещено. Не прошло и часу, как они очутились – Романов даже в самом кромешном сне предположить этого не мог – во дворе Бутырки. Тяжелые тюремные ворота медленно захлопнулись за их машиной. Высадив всех из кузова, построили в две шеренги и развели по камерам…

Глава 13

Позже Михаил Афанасьевич не раз с тяжелым сердцем вспоминал их заключение в тюрьму по приезде домой. Он не понимал: разве нельзя было поместить вырвавшихся из плена генералов в какое-нибудь приличное помещение, пусть даже изолированное? Они же не думали скрываться, бежать от допросов или что-то утаивать. Были все на виду, в готовности отвечать на любые каверзные вопросы. Кто ж это до такого додумался?!

Этот каверзный вопрос он вскоре задал не кому-нибудь, а самому Лаврентию Берии. Тот через несколько дней сам приедет в Бутырку. И не к кому-то из двадцати двух бывших пленных, а именно к Романову…

Поздним вечером в камеру к Михаилу Афанасьевичу ввалился сам начальник тюрьмы – грузный полковник с отвисшей челюстью и изрядным брюшком. Внимательно осмотрев помещение, он поинтересовался, нет ли у задержанного каких-либо претензий к содержанию: хорошо ли кормят, достаточно ли тепла для обогрева?

Романов даже удивился. C какой стати такой высокий чин интересуется житейскими делами своих подопечных? Такого еще никогда не было… Однако через полчаса все стало понятно. На пороге появился Лаврентий Павлович Берия. Сверкая очками, протянул руку, чего Романов никак не ожидал и, поздоровавшись, неожиданно сказал:

– Рад видеть тебя целым и невредимым, Романов. Признаться, никак не предполагал, что когда-нибудь буду лицезреть тебя живым и здоровым. Хорошо сохранился, хотя было, наверное, ой, как нелегко?

– Да уж чего скрывать, – усмехнулся Михаил Афанасьевич. – Досталось нам всем изрядно. Немцы с пленными не церемонились.

– Даже с генералами?.. А мне докладывали, что условия для вас создали весьма терпимые. Разве не так?

– Ну, это как посмотреть… Тюрьма есть место заключения, где все сидящие там равны. Никому никаких поблажек. У нас ведь тоже так.

Берия присел на одинокий стул возле привинченного к стене крохотного столика, окинул взглядом камеру и вздохнул:

– Пожалуй, ты прав, Романов… – И помолчав, снял очки, протер платком, извлеченным из кармана, и, водрузив их на место, тихо и даже немного сочувственно сказал: – Небось на волю душа рвется?

– Еще бы! Одного только не понимаю, зачем нас дома-то в тюрьму упекли? Мы ведь бежать не собирались. На все вопросы готовы были дать ответы. А за решеткой уже немало насиделись у фрицев. Жизнью рисковали, чтобы вырваться оттуда.

Насупившись, Берия сердито посмотрел на собеседника и резко отчеканил:

– Порядок такой! Надо ж было во всем разобраться. Не допустить никаких послаблений. Вы же все-таки в плену были.

– Но и бежали оттуда с боем, рискуя жизнью. Двое погибло!

– А вот в этом во всем нужно было еще разобраться.

– Так в английской печати все было прекрасно описано.

– Мало ли что наболтают иностранные газетчики. Мы по своим каналам проверяли.

– И как, убедились?

– Теперь да. Особенно в том, что касается твоей особы. Претензий нет. – Берия снова выразительно помолчал и вдруг с неподдельным интересом спросил: – Ты с Власовым в плену сталкивался?

Романов понял, что собеседник, конечно, знает об их встрече с командующим РОА и не зря задает этот вопрос. Личность Власова его, видно, очень интересует. Тот ведь до сих пор не пойман и продолжает свою предательскую деятельность.

– Так точно, Лаврентий Павлович.

– И что же он тебе предлагал?

– Служить вместе с ним, воевать против большевиков, которых он ненавидит. Место своего зама обещал дать… Я, разумеется, сразу же наотрез отказался. Идти против своего народа – страшнее преступления не бывает!