Страница 5 из 15
Получив весть о нарушении границ кочевья чужаками, Хабул вывел навстречу врагам восемь тысяч воинов, все, что смог собрать за короткое время. Вступил в бой. Это было похоже на избиение младенцев. Имеющие немалый боевой опыт кипчаки окружили печенегов, разбили на голову. Лишь немногим удалось прорваться через вражеские порядки и уйти в степь. Отрубленную голову печенежского князя старейшина Джарбаш, взяв за волосы, бросил к ногам ханского скакуна.
– Решил оправдать свое имя, Джарбаш? – нахмурился хан, его конь от такого подарка, пахнущего кровью, попытался отпрянуть в сторону, и только сильная рука хозяина удержала скакуна на месте. Только фырканье и перебор копытами по траве, рядом с лежащей головой, указывали на недовольство четвероногого красавца, взятого из хазарских конюшен.
– Это голова их хана, великий!
Имя Джарбаш на кипчакском языке означало «рубящий головы».
– А между тем, куренной, я бы предпочел, чтоб у тебя на плечах тоже была голова. Он пригодился бы мне живым. Ты поспешил, Джарбаш.
Старейшина склонил голову, винясь перед ханом, но если бы Баркут смог заглянуть ему в глаза, увидел бы, что в них не было и искры сожаления о случившемся, там скользила лишь неутолимая жажда крови.
После смерти печенежского хана возможность мирного отъема кочевий у племени Хабула была утеряна. Ядовитую змею, живущую рядом с юртой, убивают, а не прогоняют прочь, иначе она может снова приползти и укусить. Баркут разослал воинов орды во все стороны, оставив при себе не более пяти тысяч всадников. Большие отряды, снуя по степи, разыскивали печенежские станы, угоняли скот, убивали целые роды. Некому было выкупать пленников, а из кочевников плохие рабы. Степь запылала кострищами стойбищ. Нередко на степных просторах можно было увидеть детей, чумазых и голодных, бредущих, куда глядят глаза. Зачем убивать щенков, сами подохнут или будут сожраны хищниками, им тоже нужна пища.
В стойбище малого князя Бурташа скорбные вести принесли люди, род которых кочевал в сотне стрелищ к югу. К княжьему стану смогли добраться лишь пятеро мужчин, прискакав верхами, и повозка с десятком женщин и детей.
Выслушав пришлых, старый Цопон задумался, перебирая в уме все варианты действий. Он сознавал, что останься кочевье на месте, его постигнет судьба соседей. Выхода все равно не было. Или он был? Что-то промелькнуло в голове старейшины, но улетело вместе с нахлынувшим страхом. Роду не отбиться, это ясно. Он малочислен и небоеспособен. Он обнищал. Но все же он существует. Как выжить? На что решиться?
Старик, кряхтя от боли в спине, поднялся на ноги с обшитых кожей подушек. Оглядев собравшихся родичей, плотной стеной обступивших старика и вестников несчастья, распорядился:
– Сворачивайте стан, подгоняйте табун. Отары придется бросать, жизнь дороже! Выступаем к полудню. Готовьтесь к тому, что будем идти без передышки, быть может, даже ночью. Я иду к князю.
Старческой походкой, припадая на когда-то раненную ногу, поковылял к белому шатру, стоявшему в центре кочевья. Остановившись у входа, отбросил полог, спросил:
– Уважаемая Альтэ не откажет старому Цопону в общении с князем?
За спиной, словно разбуженный улей, галдели люди, собираясь в путь. Был слышен людской гомон и ржание лошадей, стук копыт и словесная перепалка.
Из шатра откликнулся приятный грудной женский голос той, которая была когда-то младшей женой князя Азама, восемь лет назад сложившего голову в землях русов вместе с великим князем Кулпеем.
– Входи, Цопон.
Старейшина вошел в шатер, уважительно поклонившись хозяйке, при этом почувствовал прострел в пояснице. Проклятая старость! И ведь нельзя уйти на покой, к предкам. Пока не на кого оставить род. Великий Тенгри, наверное, смеется, глядя с небес, как мучается, разминая по утрам кости, старый Цопон.
– Что там происходит в становище? Почему суматоха? – задала вопрос Альтэ, женщина в летах, но еще сохранившая остатки былой красоты.
– Люди сворачивают стан, уважаемая. Сейчас придут убирать и твой шатер, уложат его в повозку. Распорядись собрать личные вещи.
– Почему так?
– Кипчаки, пришедшие на наши пастбища, жгут кочевья. Князь Хабул погиб. Мы вынуждены бежать, иначе нас постигнет участь соседей. Я хочу повидать князя.
– Он на своей половине. Пройди к нему.
– Благодарю.
Прошаркав в сторону мужской половины огромного шатра и откинув внутренний полог, просочился внутрь. На шкурах диких животных, животом вниз лежал князь Бурташ, с интересом разбрасывая цветные камешки, собирал их и снова разбрасывал, пытаясь выбросить удачную комбинацию. Шелест полога даже не заметил.
– Кхе-кхе, – обратил на себя внимание старейшина. – Приветствую тебя, мой князь!
Мальчик десяти лет, одетый, как и все кочевники племени, в самую обычную одежду, оторвался от своего занятия, перевернувшись на спину, уселся на пятую точку.
– Это ты, Цопон? – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес он.
– Я, мой князь.
– Пришел вести умные речи со мной? Будешь снова учить, как управлять родом?
– Нет. Я пришел сообщить тебе, что всему племени грозит смертельная опасность. Тебе необходимо увести род из-под удара врага.
– А разве великий князь Хабул вместе с моими воинами не победит врагов, Цопон?
– Князь Хабул убит в бою. Я пришел сказать, что становище сворачивают. Мы уходим к русам.
– Куда? Ты же сам говорил, что русы нам могут быть только врагами. Теперь хочешь, чтоб я увел род к ним.
– Все в мире изменчиво, князь. Тебе нужно запомнить это. Мы не успеваем откочевать в степь, но граница Руси сейчас совсем близко от нашего становища. Я пожил в плену у боярина из племени кривичей, скажу тебе, это сильные и смелые люди. Они добры, и я надеюсь, что они примут нас на какое-то время. Если нет, то род погибнет, иные дороги для нас сейчас закрыты. Собирайся, мой князь. Сейчас приведут твою лошадь, садись в седло, пусть родичи видят, что князь спокоен и знает, что делает.
– Я понял тебя, старейшина. Я не подведу.
Ещё до полудня род маленького князя снялся с места, направился в сторону границы, двигаясь с наиболее возможной скоростью, скрипя телегами, перегоняя табун лошадей и стадо скота. Впереди был нелегкий путь.
Когда с пограничных вышек, спрятанных в листве высоких деревьев, заметили пылевое облако в степи, то об этом немедленно сообщили Людогору. В этом месяце его сотня несла службу в отстроенной на окраине Рыбного деревянной крепости. Население деревни спешно уводило живность в плавни, прятало наиболее ценное имущество в схроны. Мужчины, вооружившись, ушли в крепость на усиление кривичей. Вскоре воины с забора частокола рассмотрели длинную колонну повозок и конных воинов по бокам каравана, а вдали нарушители границ гнали стада скота. Даже отсюда были видны изможденные, запыленные лица людей. Усталые животные тащили телеги с женщинами и детьми, хозяйственным скарбом.
– Никак печенеги? – прикрыв ладонью глаза от солнечных лучей, напрягая зрение, молвил сотник. – Странно. Вроде бы на набег не похоже.
Оглянувшись, распорядился:
– Коня мне. Эйрик, пойдешь в сопровождении со своим десятком. – И уже спускаясь со стены, по широкой, покатой деревянной лестнице, произнес про себя: – Сейчас посмотрим, чего это они все сюда прутся. Ну, прямо как мухи на говно.
Ухмылка прорезала ряд белых крепких зубов. Людогор вспомнил своего наставника и в недалеком прошлом командира, Сашку Горбыля.
Ворота крепости отворились, выпустили сотника с десятком всадников и тут же затворились обратно. Печенежский караван встал на прикол, но люди не разошлись в стороны, не покинули телег. Конные печенеги лишь проскочили в промежутках между телегами, встали со стороны приближающегося десятка русичей, закрыв собою родню. От каравана отделился мелкий отряд, порысил навстречу пограничникам. И печенеги, и русские остановились друг напротив друга, двадцать шагов разделяли всех от противной стороны. Люди с интересом разглядывали друг друга.