Последний романтик

Нони стояла над ним, уперев руки в бока.

– Ты запишешь? – спросил он. – Или так запомнишь?

– Именно это я и делаю. А теперь, может, ты встанешь и поможешь мне закончить?

– Фионе я нужнее, – сказал Джо, но приподнялся ровно настолько, чтобы обхватить меня руками и чмокнуть в щеку. А потом он вскочил и снова побежал в дом.

– Бе. – Я вытерла с лица слюни Джо.

Натан улыбнулся, но его лицо было напряженным и отсутствующим.

– Каро, – позвал он Кэролайн. Она сидела с закрытыми глазами. – Сейчас? – спросил он.

– Ой, я не знаю, – ответила она, не открывая глаз.

– Что сейчас? – спросила я. Я услышала в голосе Натана легкую дрожь, безошибочный возбужденный трепет.

– Думаю, надо позвать твою маму, – сказал Натан.

Кэролайн распахнула глаза.

Вскоре мы все стояли тесным кружком в тени высоченной акации, на которую я никогда не могла взобраться, и смотрели на Кэролайн и Натана.

– Кэролайн, в чем дело? – спросила Нони.

Натан взглянул на Кэролайн, которая улыбнулась и кивнула. Натан откашлялся, но заговорила Кэролайн.

– Мы поженились! – воскликнула она и захлопала в ладоши, как ребенок.

Эти слова упали среди нас, как в облако, и на секунду все замерли, оторопев и потеряв дар речи. На другой стороне улицы кричала ворона. Где-то вдали с жужжанием включилась газонокосилка. Кэролайн было девятнадцать.

– Ох, Кэролайн, – выдохнула Нони хрипло, с посеревшим лицом.

– Мы сделали это еще на прошлой неделе, в окружном суде, – сказала Кэролайн, не обращая внимания на Нони. – Вот кольцо. – Она протянула руку, и да, там было кольцо, тоненькая серебряная полоска с таким крошечным камнем, что он казался буквально щербинкой на металле.

– А я-то думала, что буду последней, – сказала Нони.

– Последней в чем? – спросила Кэролайн.

– Последней, кто… Кто принимает такие решения. Ради мужчин.

Кэролайн не ответила. Натан переминался, явно ощущая неловкость. Мы все ждали, как наша мать воспримет новость о замужестве Кэролайн. Она покачала головой и посмотрела на небо, которое было низким, тяжелым и совершенно безоблачным. Мне казалось, она может начать кричать или плакать, и на секунду мы, все четверо, застыли, готовые принять это, в той отчужденной, отстраненной готовности, с которой мы всегда были и будем готовы снова потерять нашу мать в вихре невыносимых эмоций.

Нони глубоко вздохнула. Помотала головой, поморщилась и вытерла глаза.

– Ну что ж, по крайней мере ты не беременна, – сказала она со смешком. И вдруг нервно: – Ты же не беременна?

Кэролайн хихикнула и покачала головой.

– Ну что ж, тогда поздравляю, – сказала Нони. – Это… замечательно!

И все мы вдруг снова смогли дышать.

– Поздравляю! – воскликнула я. – Вот так сюрприз!

Я обняла Кэролайн и отступила, чтобы рассмотреть ее. Казалось, она совсем не изменилась. Я как-то ожидала, что значимость такого события как-то отпечатается у нее на лице, изменит выражение глаз. Но нет, та же прозрачная голубизна, та же бледная россыпь золотистых веснушек. Только Натан казался немного другим: он держался прямее, шире расправив плечи. Возможно, на него давила ответственность, а может, он просто был горд. Муж. Жена. Несмотря на уроки нашей матери, а может, благодаря им я тайно и истово верила горячим посулам любви. Я верила, что ее прикосновения чудесным, необратимым образом изменят всех нас. Однажды и меня тоже.

Я еще не успела осознать это, а Джо и Рене сидели в машине, между ветвей дерева падали длинные солнечные лучи, Нони выкрикивала последние дорожные указания, а Рене кивала и кричала из окна: «Не волнуйся!»

– Увидимся через неделю! – крикнула Нони.

Через несколько дней, когда Нони сможет взять выходной, мы с ней поедем в Бостон к концу ознакомительной недели Джо. И я увижу его комнату в общежитии, изумрудные площадки Олдена и сияющее бейсбольное поле и познакомлюсь с несколькими ребятами, которые станут членами команды Джо, его соседями и лучшими друзьями. Все они, казалось, были отлиты по одному образцу: крепкие, ясноглазые, с потрясающе хорошими фигурами. Джо был таким же. Я тогда подумала, что он вписывается; он нашел для себя нужное место. Мы встретим тренера Джо – высокого блондина с блестящими зубами, который слишком быстро говорил, вынуждая меня затосковать о тренере Марти, – и съедим пасту в столовой для первокурсников, похожей на пещеру. Джо будет таскать нас с одного мероприятия на другое, из здания в здание, в каком-то, в хорошем смысле, остолбенении, как будто он сам, как и все остальные, был потрясен тем, что оказался здесь, среди стен, поросших плющом, и сплошных круглых отличников.

Когда Рене, осторожно подняв ручной тормоз, тронулась с места, удаляясь от дома, я увидела, что Джо застыл – тонкая улыбка, рука в полувзмахе, длинная, изящная, сильная рука.

– Удачи! – крикнула я.

Это, казалось, было правильно, хотя я и так считала, что Джо – самый удачливый, самый везучий. Казалось, все, чего он хочет, неизбежно выстраивается перед ним, как те мячи, что Эйс когда-то давно метал ему один за другим, а мы, затаив дыхание, следили за этим с трибун.

Чпок, чпок, чпок, чпок!

Каждый удар сопровождался ошеломительной, полной тишиной, и мы смотрели, как мяч взлетал в воздух и стремительно падал вниз, вниз, вниз, пока не ударялся с последним глухим чпоканьем о траву поля.

Часть II

Нью-Йорк

2079 год

Огни в зале мигнули, потом еще раз. Микрофон отключился, и я замолчала. Генри, милый Генри встал со своего места в первом ряду и начал подниматься на сцену. Ему было всего восемьдесят четыре, но его колени все эти годы болели от верховой езды, так что он прихрамывал, преодлевая подъем. Возле меня как раз был свободный стул, с которого только что убежал организатор, и Генри сел на него, взял мою руку и поднес к губам. Из второго ряда на нас смотрели молодые мужчина и женщина. У нее были ярко-красные, как флаг, волосы, он обнимал ее за плечи, а ее волосы падали ему на грудь. Они тоже держались за руки. «Сплетенные, – подумала я. – Связанные, свитые, соединенные».

И в этот момент зал погрузился во тьму. Я почувствовала, как Генри сжал мою руку. С балкона раздался короткий, резкий вскрик, но остальная толпа сидела тихо. Ни шума рвущихся к выходу, ни истерик. Такие вещи случались слишком часто, чтобы поднимать панику. Но я все равно ощущала в зале накал напряжения. Глубокие вдохи, руки, стискивающие другие руки, выступающий на ладонях пот, глаза, уставившиеся в пустоту. Испуганный и успокаивающий шепот.

Мы просидели в темноте минуту, три, пять. Мои мысли обратились к Луне, той юной Луне из зала, и другой Луне где-то там еще. Жива ли еще эта Луна? Думает ли она когда-нибудь обо мне? Носит ли на пальце кольцо с бриллиантом? Или цепочку на шее? Или они спрятаны где-то в ящике, брошены и забыты?

Мои глаза привыкли к темноте. Несколько указателей на выход светилось оранжевым светом. Зеленоватыми бликами, как светляки летней ночью, мерцали экраны телефонов. Я вспомнила проверку безопасности: в зале строго запрещены все приборы! Но конечно, люди всегда найдут способ обойти правила.

– Весь город обесточен! – воскликнула какая-то женщина, читая с подсветкой.

Эта информация вызвала в зале оживление, вскрики и торопливые, приглушенные разговоры. «Кого волнует, что там в городе?» – подумала я. Возможно, это очередной мегашторм, или глубокие подземные толчки, или ураган где-то на Борнео. Новости меня утомляли. Новости нагоняли скуку. Какая разница? Мы сидим тут, как те утки. С тем же успехом можно, вытащив из кармана шоколадку, держать за руку своего любимого и улыбаться.

За сценой я услыхала шорох и суетливые шаги технического персонала, которые торопливо пытались наладить освещение.

– Вот он, – послышался голос, – вот генератор.

Раздался звук, как будто волокли тяжелый предмет, и тусклый желтый свет появился вдоль основания стен и вдоль рядов, между сиденьями.