Страница 2 из 9
– Вот это ты в самую точку, профессор! Страна у нас, хоть и одна, зато… ох, и здоровущая!
– Да, верно! Упрекнуть вас, Егор Алексеевич, в незнании родной географии весьма сложно. Но! Вы только представьте себе, мой друг: после того как мы уже хорошо узнали друг друга, успели вместе плодотворно поработать, этот новый срок и новые условия станут для нас пыткой! А сколько эта пытка может продлиться, лишь одному родному медуправлению да главврачу известно…
– Знаешь что, Сергеич! А ты не кипишуй! Сам себя до истерики-то не доводи, чай не на митинге! Ты лучше меня послушай да подумай, как следует: что да как нужно сделать…
– Это вы про комара и его чувствительный к подточке нос, коллега?
– А то?! Коли сам говоришь, что чудакам буйным разным нельзя все откровенно поведать да верно растолковать, так и неча бисер…
Короче, хоть ты и профессор, а ума житейского в тебе не шибко! Накажем журналисту нашему, чтобы все отпечатал правильно, по-человечьи. Чтоб никого наша правда-матка не оскорбила или в кураж какой не ввела! Ясно ли сказываю, Сергеич?
– Сомневаюсь я, Егор Алексеевич…
– В ком? В Жорке-журналисте? Пустое! А коль не справится, так мы ему враз растолкуем…
И вот тогда сам увидишь, профессор ты наш, какая она прекрасная и удивительная… эта писательская судьба! Жизнь и судьба творческих людей!
– Таких, как… мы с вами?
– Да, Сергеич! И при всем при том – членов нашей больничной «А. М. Лиги», разумеется!
– Будем считать, что вы меня успокоили, Егор Алексеевич! Но… почивать на лаврах будущего не в нашем стиле, дружище! За работу, коллега! За работу!
Часть первая
«Il Diavolo sta nei dettagli»
(Дьявол скрыт в «мелочах»)
Пилат прогнал эту мысль, и она улетела в одно мгновение, как и прилетела. Она улетела, а тоска осталась необъясненной, ибо не могла же ее объяснить мелькнувшая как молния и тут же погасшая какая-то короткая другая мысль: «Бессмертие… пришло бессмертие…» Чье бессмертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке.
– Хорошо, – сказал Пилат, – да будет так.
Глава
Справедливые упреки (через две недели после печати сборника)
– Признаться честно, профессор, именно такой негативной реакции на нашу книгу я и ожидал от Егорши! Но вы?! Вы-то, кажется, должны бы согласиться со мной в том, что печатать тексты рабочей стенограммы «А. М. Лиги», записанные рукой нашего поэта Вани Бессонова это… это, простите – нонсенс! Во-первых: это было бы никому не понятно!
– А у тебя там сейчас все понятно, как божий день?! Не оправдывайся, Жорик! Скажи уж прямо, что хотел прославиться за счет нашего больничного коллектива? И вообще, написано все занудно как-то! Сергеича-профессора (!) каким-то чудиком-пенсионером выставил. Меня – полоумным да дурным! А где тобой отражены в этой «поэме» наши творческие баталии в пылу жарких философических споров?! Короче, пресноватым у тебя литературный рассол получился. Я тебе это как профессионал говорю! Умей, значит, Жорж, признавать свои ошибки, инженер… человеческих душ!
– Егор Алексеевич, а в чем, собственно, моя вина, ну скажи же, наконец? Мне пришлось пойти на такую творческую компиляцию текстов только с целью…
– С целью себя показать! Дескать, смотрите, эко я какой ловкий да сметливый на фоне… «шизиков»! Ведь ты нас еще и «шизиками» окрестил, коллаборационист!
– Ну, это-то здесь при чем? Почему я стал еще и коллаборационистом, по-вашему?
– А шут тебя знает, кто ты есть после этого? Одно слово – индивидуалист без коллективной жилки! Ну, точно, как этот… Матвей Левин: сам за нас додумываешь и сам же дописываешь!
– Простите, но я уже просто не нахожу слов в свое оправдание! Да, я где-то сокращал, а где-то, наоборот, развивал наши общие тезисы! Мне что, Егорша, и во второй книге все твои сентенции надо полностью подавать?!
– Публикуй все подробно, журналист! А заодно этим и покажешь: вот, мол, как в спорах рождается истина! В научных… горячих спорах!
– Александр Сергеевич! Ну, хоть вы объясните Егорше суть и цели сборника! А заодно и аллегорический смысл слова «шизофрениада» в заглавии книги!
Ваня, ну а ты друг, тоже… разочарован? И ты заодно с нашим «правдорубом»?
– Я? Я… мне очень даже понравилось. Я доверяю тебе, Георгий. Твоему высокому таланту журналиста и тонкому чутью настоящего писателя.
– Ну, право, Ваня… это ты хватил через край! Не так уж все «высоко» и художественно «тонко». Хотя ты прав – я искренне старался сделать все, чтобы поэма была воспринята читателем с интересом!
– Единственно, что для меня осталось не совсем ясным, так это твои ремарки к моим стихам, Жора. Эти… «сэры Уильямы», «переписки с театром Глобус» и «письма к Гоголю»…
– Ваня, мне казалось, что это все как раз накрепко связано с общей канвой повествования. Величие Булгакова, гениального Уильяма Шекспира, ранимого Гоголя. А еще… Шекспир и Николай Васильевич Гоголь – они также обладали талантом необычайно зримого изображения художественных образов своих героев… ну, прямо как ты!
– Вот-вот, слушай его, Ваньша! Он тебе не то, что Гоголя приплетет, а еще и крылышки от Пегаса вручит… в качестве премии за поэтические заслуги! Зубы он тебе заговаривает!
– Ну, вот что, дорогие мои коллеги! На этом самом месте я позволю себе поставить точку в этом нескончаемом диспуте о качестве нашего совместного труда – произведения, посвященного попытке разгадать тайны романа Михаила Афанасьевича! В конце концов, мы сами согласились отдать в печать записи наших собраний в литературной обработке господина журналиста! Вспоминайте, вспоминайте хорошенько, Егор Алексеевич! И постарайтесь не быть столь строги к результатам совместного труда. Нашего общего труда коллеги, в конце концов!
Хотя я вынужден признать некоторую правоту аргументов Егора Алексеевича! Вы преподносите текст некоего «Профессора» и приписываете ему все мои мысли! А ведь это порой и ваше… личное мнение тоже.
Вопреки заявленной вами же цели, вы не столько продемонстрировали нам добротную литературоведческую работу исследователя произведения «Мастер и Маргарита», сколько попытались использовать имя писателя Булгакова и сам роман, как… как основу для создания нечто совсем-совсем другого.
– Во-во! А все ж зацепило тебя крепко, Сергеич! Да он же все твои лекции прилепил к этой своей «поэме»! Ты чё, профессор, еще не ущучил? Он ведь все в кучу свалил. И даже мои научно-философические открытия! Чистый плагиатор!
– Итак, заканчивая прения, подытожим и…
– Подведем красную черту!
– Покончим с пустыми и непродуктивными упреками в адрес нашего коллеги, друзья. А вам, дорогой Георгий, действительно остается лишь одно: постараться разобраться до конца с текстом романа «Мастер и Маргарита» и попытаться…
– Вместе с нами! Сообща, так сказать, Жорик!
– Да, да! Сообща и доказательно объяснить нашу точку зрения на скрытый тайный смысл произведения и литературно-художественно донести наше мнение до читателя!
– Высоко литературно, Жорж! Запомни, брателло, как… Бог свят! А посему – придется тебе, журналист, печатать все так, как мы тут порешим: слово в слово! Чтобы на этот раз все было без фантазий и твоего неуемного сочинительства! А то, тоже мне – Пал Антоныч сыскался…
– Кто?!
– Чехов писатель!
– Он не Павел, а Павлович…
– Не перебивай и не умничай, а отвечай коротко и четко: согласный аль нет?
– Я… согласен. Да!
– Ну, вот и ладно! А вот печатать книжку будешь теперь за свой счет! И денег у Тимохи-сына даже не проси! Не даст! Уж я об этом позабочусь…
Глава
Добавим конкретики…
(«клиническое» литературоведение)
«Прокуратор долго не мог заснуть. Влажная и жаркая иерусалимская ночь, казалось, вцепилась в тело Пилата всеми своими влажными щупальцами. Но вот ему удалось ненадолго уйти в полудремное забытье. И тут вдруг, как гром среди ясного неба, раздались гулкие тяжелые шаги. Каменные балаты пола дворца ловили эту тяжелую поступь и отбрасывали ее громовые отзвуки до самых отдаленных комнат…
– Кто? Кто здесь? – воскликнул разбуженный Прокуратор.
– Это я, игемон, не волнуйтесь! – раздался знакомый безликий голос помощника.
Пилат неуверенной рукой поднял подсвечник, отводя его то влево, то вправо перед собой, силясь разглядеть фигуру говорящего. Загадочные блики огня выхватили из темноты странный рисунок – силуэт сгорбившегося под тяжелой ношей человека.
– Афраний, что с вами? Кого вы сюда притащили?
– Я сделал все, как вы приказывали игемон! Я… я спас его!
– Кого вы спасли, черт бы вас побрал совсем?
Оторопевший от ужаса человек, который как тяжелый куль, почти без сознания возлежал на спине помощника, силился изобразить на лице нечто, похожее на учтивую улыбку…
– Это же он! Он – Иуда из Кириафа, игемон! А вот и его кожаный кошель с сребрениками. Их ровно тридцать… как вы и говорили. Больше при нем не было ни гроша, мы хорошенько его обыскали!
Человек на загривке Афрания согласно закивал косматой черной шевелюрой.
Пилат на секунду обомлел. Затем собрался с силами, твердой рукой поставил подсвечник обратно на прикроватный мраморный стол и так же твердо, спокойно и тихо произнес:
– Вы идиот, Афраний! И вы… уволены!»
…
«– Да я бы на его месте и сам так сделал, Сергеич! Приказывал спасти Иуду христопродавца? На тебе, прокураторское величество, получи и распишись!
– Согласен с вами, Егор Алексеевич. Пилату в романе вообще свойственна манера выражать свои мысли и даже приказы языком Эзопа. А это весьма темная материя, со своими подводными камнями. По-видимому, Афраний все же обладал редким даром угадывать суть "пожеланий" Прокуратора. Ошибок и разночтений здесь быть никак не могло, мой друг. Любой внимательный читатель имеет возможность не раз убедиться в этом, знакомясь с текстом загадочного повествования о давней палестинской истории в авторской версии художника Михаила Афанасьевича Булгакова.
И все же, как нам известно, сюжетная линия романа пролегла совсем по иному руслу, коллега. Весьма не весело и абсолютно не карикатурно и…без единого намека на фарс.
И, увы, не только романа…»