Страница 18 из 22
Едва я разделась и повесила на вешалку зимнее пальто, из кухни галопом примчался Анчар, нагло сунул нос мне под юбку и с удовольствием обнюхал. Таша, смеясь, оттащила от меня собаку и легонько шлепнула по заду. Породистый ирландский сеттер, красавец и победитель многих выставок, радостно поскуливал и бесом крутился возле нас, выражая безмерный восторг любви к хозяйке. Из гостиной выглянула мать Таши и поздоровалась со мной. У нее было бесстрастное лицо каменной бабы, хотя черты лица вполне европейские. Я чувствовала, что она до сих пор меня не жалует – и черт с ней! Мы сразу прошли в Ташину комнату и закрыли дверь на задвижку, чтобы Анчар не мешался под ногами. Я вольготно расположилась на диване, в то время как Таша принялась суетливо рыться на книжной полке – ей не терпелось похвастаться недавним приобретением, роскошным альбомом с иллюстрациями по крито-микенской культуре. Альбом был увесистый, и она, сев рядом со мной на диване, пристроила его на коленях и принялась листать. Снимки развалин и старинных вещей, в самом деле, были исключительного качества. Таша сопровождала их увлекательным и подробным рассказом об этой древней средиземноморской культуре, погибшей в результате взрыва вулкана на острове Санторини. Глядя на нее, создавалось впечатление, будто она уже неоднократно побывала на развалинах Кносского дворца, который обнаружили на острове Крит неподалеку от города Ираклиона, где уже много лет ведутся археологические раскопки. Ну да, тот самый мифический дворец, в лабиринте которого обитал чудовищный Минотавр, и влюбленная Ариадна дала Тесею клубок ниток, чтобы он смог оттуда выбраться.
До чего же чудесно сидеть на диване рядом с подругой детства, которая тебе как сестра, слушать краткую лекцию по археологии, наслаждаться теплом дома и духовной близостью. Состояние абсолютного доверия и полного растворения в друзьях свойственно юности и длится ровно до тех пор, пока предательство близкого человека не нанесет твоей душе смертельный удар, навсегда похоронив прекрасную иллюзию единения и вечной дружбы.
Время удивительная материя. Невидимая, неощутимая и совершенно реальная. Иногда оно тащиться, как хромая кляча, иногда ни с того ни с сего пускается вскачь. Неумолимый старец Хронос, зажав в правой руке косу, левой придерживает песочные часы, отмеряющие наш земной срок. Захваченные жизненной суетой, мы не думаем о быстротечности времени и неотвратимости смерти. Да и зачем: конец для всех един. Наверное, самые мрачные мысли посещают нас именно зимой. С приближением весны мы оттаиваем и оживаем, как травка под солнцем.
Конец февраля в Сибири не только зимний месяц, но часто и наиболее снежный и холодный. И все же призрак весны уже витает в воздухе. Световой день ощутимо удлинился, под лучами солнца подтаял снег на крышах и стали плакать сосульки, а в наметенных за зиму сугробах образовались темные рыхлые дырки – предвестники весны, – отчего они стали походить на гигантские головки сыра «со слезой». Впрочем, зимушка-зима не собиралась сдавать своих позиций; по ночам столбик термометра стабильно опускался ниже тридцатиградусной отметки.
Наступившие холода всех нас немного «подморозили». Сержик успешно сдал сессию и на радостях куда-то запропастился. Таша страдала и вызванивала его. Юрик погрузился в написание диплома. Я сильно простудилась и сидела дома. Натали неожиданно впала в глухую депрессию, что ей вообще-то несвойственно, и ни с кем не желала общаться. Мне представлялось, что она тоскует по уехавшему в далекий восточносибирский городок Вове-пионеру – это было понятно и простительно. Откуда у породистого, статного, с чувством собственного достоинства парня взялось прозвище «пионер», так и осталось для меня загадкой. Бог ведает, как возникают эти самые прозвища, которые потом намертво прилипают к человеку и остаются с ним на всю жизнь.
Распрощавшись, наконец, с простудой, я решила навестить Натали и, несмотря на ее упорное сопротивление, напросилась в гости. Настроение у нее было воистину гробовое. Только из чистой вежливости она заставила себя сварить кофе. Мы сидели за журнальным столиком в ее комнате, пили кофе и молчали. Не выдержав, я стала донимать ее расспросами. В результате, она сдалась под моим напором и сообщила, что залетела. Срок беременности небольшой, но она просто не знает, что делать. Про отца ребенка я допытываться не стала – она явно не желала делиться своим секретом.
– Черт возьми, – сказала я, – как неудачно. Без презерватива, что ли, развлекались?
– А ты как думаешь? – сердито буркнула она.
– И что собираешься делать? Рожать будешь?
– Я вообще не знаю, что делать. На днях позвонила Сержику и попросила приехать. Рассказала ему о своей проблеме и попросила стать отцом ребенка.
– В каком смысле?
– Номинально, конечно. Родится, я запишу его отцом, а потом никаких претензий с моей стороны.
– И он согласился? – изумилась я.
– Да.
– Настоящий друг. Вот уж от кого не ожидала. Но ты действительно хочешь ребенка?
– Нет, конечно! Вообще не представляю, как в наше время можно заводить детей: работа, дом, пеленки, муж… Я все-таки женщина, а не рабочая лошадь. Но куда деваться?
– Пойди и сделай аборт.
– Ой, оставь меня в покое! Лезешь со своими расспросами, а мне и так тошно.
Распространяться на эту тему она больше не пожелала. Мы немного поговорили на какие-то вполне нейтральные темы, и я ушла. Пару недель мы с Натали не виделись, только изредка перезванивались. Ни под каким видом она не желала вдаваться в подробности своей личной жизни. Я догадывалась, что возможным отцом будущего ребенка мог быть Вова-пионер, однако даже не пыталась заикнуться об этом. И вдруг она сама неожиданно позвонила мне в прекрасном настроении и позвала в гости. Немного удивившись столь разительной перемене ее психологического настроя, я, конечно, воспользовалась приглашением, еще и бутылку Алиготэ прихватила.
Натали встретила меня в отличном расположении духа. Сейчас она выглядела прежней, какой я знала ее всегда: уравновешенной оптимисткой с наклонностью в скептицизм, и уже вполне себе в норме. Тут же в прихожей, увидев мое недоумение, она язвительно поинтересовалась:
– Что уставилась, будто видишь впервые?
– Радуюсь, что у тебя хорошее настроение.
– Еще бы не быть хорошему настроению – вопрос с беременностью решился. Я теперь совершенно свободна.
Мы устроились возле журнального столика, она разлила вино по бокалам, и мы выпили за удачное решение ее проблемы. Выпили и тотчас закурили. Курила она вкусно, с удовольствием и, наконец, заговорила.
– Знаешь, подруга, я на тебя сердита. Так друзья не поступают.
– Это еще почему? – я глядела на нее в полном недоумении, не чувствуя за собой никакой вины.
– Ты не помогла мне в трудную минуту. Я не знала, что делать, а ты ушла в сторону. Вот Таша – настоящая подруга. Едва я рассказала ей, в чем дело, она сразу позвонила Ларе, своей старой приятельнице, акушеру-гинекологу, та положила меня к себе, и через день мне сделали аборт.
– Про Лару я как-то не подумала, – сказала я. – Мы с ней давно не виделись.
– Я же вообще не представляла, что мне делать. Ты сказала: «Пойди и сделай аборт». А куда идти? К кому обращаться?
– Так ты что, не знаешь?! – изумилась я. – Надо было обратиться в женскую консультацию и взять направление на аборт. Сейчас это вполне рутинная процедура. Половина женщин делает аборты.
– Откуда мне было знать? Я думала, что аборты запрещены.
– Ты думала – что?! – Своим заявлением она меня просто убила, и я буквально лишилась дара речи. – С ума сойти! – наконец выговорила я. – Мне и в голову прийти не могло, что ты не в курсе. Я бы сама с тобой сходила в консультацию. Бедная… Теперь-то я понимаю, как ты переживала. Но почему не призналась, что не знаешь как быть? К твоему сведению, еще в пятидесятые годы разрешили делать аборты, потому что женщины погибали, пытаясь избавиться от внеплановой беременности. Чего только тогда ни делали: прыгали с высоты, парились в горячих ваннах и пили водку, даже луковицу засовывали во влагалище, чтобы та проросла в плод, а потом вытаскивали из матки – гарантированное заражение крови.