Страница 22 из 27
Однажды, к Николаю Баркову на первом курсе приехала матушка. Он получил увольнение, и они вместе отправились бродить по городу. На Будёновском проспекте его задержал патруль за не отдание воинского приветствия и прервал ему увольнение. Нужно было немедленно возвращаться обратно в училище. Матушка со слезами просила начальника патруля не делать этого, но офицер оставался непреклонен. Николаю было ужасно стыдно и обидно, но извиняться и просить офицера он не стал.
Барков учился довольно прилично, но требования воинской дисциплины у него плохо сочетались с неуёмной жаждой новых приключений и романтических похождений. Следовало отметить, что курсанты училища неизменно пользовались благосклонностью местных донских барышень. Это нередко кружило головы молодым людям в военной форме. Некоторые курсанты гордились чередой сменяемых знакомств с девушками, порой бывали не слишком разборчивы. Как-то раз, Николай вместе со своим другом однокурсником Владимиром Мыльниковым отправились провожать своих фабричных подружек, живших на окраине города. Что-то не сложилось, и они не пригласили их к себе домой. Взятое с собой спиртное, курсанты выпили прямо на тёмной улице, потом вспомнили, что уже опоздали в училище.
По совокупности, за оба нарушения воинской дисциплины, они с другом получили по трое суток ареста и были препровождены на гарнизонную гауптвахту. Сырые, холодные камеры с узкими лавочками, на которых не то, что лежать, сидеть нормально нельзя; деревянные щиты «вертолёты» для короткого ночного сна, а самое главное решётки и часовые с автоматами, всё это показалось им самой настоящей тюрьмой, Трубецким бастионом Петропавловской крепости. Володя Мыльников, без всякой надежды, взывал к гуманности и просил для себя в камеру «перо, бумагу и чернил». Он хотел записать свои новые стихи, в которых каялся и благодарил «суровых стражников сырой темницы за спасение его души».
Девочки фабричные узнали об их аресте и принесли им передачу. Дежурный офицер на гауптвахте принять их отказался, о чём с иронией сообщил наказанным курсантам: «Пришли сюда, с горячей картошечкой и солёными огурчиками, вертихвостки крашенные. Да ко мне жена сюда не ходит, сроду такого не видел. А вам, добрые молодцы, надо было раньше закусывать!»
Такой встряски Баркову и его другу хватило до самого выпуска. Подобных проступков он больше никогда не совершал. Происшедшее, заметно сблизило вчерашних арестантов. Однажды, уже как очень близкому другу, Мыльников рассказал ему, что является потомком старейшего княжеского рода Юсуповых и «того самого», Феликса Юсупова, который участвовал в убийстве Григория Распутина. Будто, мать ему про это подробно рассказывала. Насколько такая версия соответствовала действительности или была плодом творческой фантазии юного поэта, установить было невозможно. В любом случае всё это произвело должное впечатление на Баркова. В те времена никто о себе ничего подобного не рассказывал. Возможность пребывать в друзьях у отпрыска княжеского рода льстила его самолюбию.
Каждое утро командованию училища шёл подробный доклад обо всех происшествиях. Нередко такие сообщения были похожи на горячие фронтовые сводки. Они пестрели известиями о драках военнослужащих с курсантами речного училища, уличных дебошах и пьянстве. Арест и гауптвахта в таких случаях были самым меньшим наказанием. Можно предположить, что этим курсанты заметно портили училищу общие итоговые показатели в гарнизоне. Реакция командования всегда была взвешенной и хорошо продуманной. Возможно, именно с этой целью в училище регулярно объявлялся холерный карантин, который изолировал курсантов в казармах на долгие месяцы.
Оказавшись отрезанными от мира высоким забором с колючей проволокой, курсанты просто изнывали от безделья в выходные дни. Молодые здоровые организмы требовали действия, и они придумывали для себя довольно необычные мужские развлечения. На курсе нашлись боксёрские перчатки, и было решено организовывать поединки. Далее принимались меры, чтобы привести возможных соперников к желанию выяснить свои отношения в «честном бою». Для этого не гнушались лжи и разного рода сомнительных сплетен. Случилось так, что и Николая Баркова тоже столкнули со своим однокурсником именно таким, самым бессовестным образом. Когда все слова были сказаны, для защиты своей чести и репутации оставалось одно последнее средство – поединок. В случае отказа от него соперников могли публично объявить трусами и подвергнуть обструкции. Такое всеобщее осуждение любому курсанту было вынести трудно.
Его соперником оказался Виктор Новицкий, вполне подходивший ему по росту и весовой категории. Нельзя сказать, что они были близкими друзьями, но и сильной неприязни друг к другу тоже не испытывали. Правда, Новицкий отличался довольно вздорным и заносчивым характером. Этот рыжеватый, с узкими злыми глазами юноша, умел на ходу придумывать эпиграммы и обидные прозвища своим сослуживцам, которые потом быстро и прочно прилипали к адресатам. Похоже, что на этот раз его решили немного проучить руками Баркова. Некоторые другие курсанты утверждали, что причина этого поединка была связана с историей какой-то прекрасной незнакомки, студентки архитектурного факультета РИСИ. К чести лиц, посвящённых в эти таинственные обстоятельства, имя девушки никто вслух не упоминал.
Бой назначили в комнате для курения, где всё тонуло в сизых клубах табачного дыма. Собравшаяся на бесплатное представление публика жалась к стенам. Поединок начинался с соблюдением всех установленных правил. Вначале они оба публично подтвердили, что не намерены прощать так просто обиду, и заявили о своей готовности драться. После объявления правил поединка они, приняв боевую стойку, начали кружить в центре комнаты. Бой шёл как-то вяло, но нанеся друг другу по нескольку чувствительных ударов и подбадриваемые азартными зрителями, «дуэлянты» разошлись не на шутку. После нескольких пропущенных ударов, у Новицкого получилось рассечение, из носа хлынула кровь. Бой был прекращён по обоюдному согласию к исходу второго раунда. Баркову после поединка пришлось более недели ходить с синяком под глазом и оправдываться перед командирами из-за его появления: «Ничего личного, это же просто спорт!»
Кроме этого на курсе были ещё и две спортивные шпаги, принесённые из увольнения местным курсантом Александром Векличем. Однако такой способ выяснения отношений особого развития не получил по причине недостатка навыков фехтования. Спустя две недели весь этот спортивный инвентарь у курсантов изъяли, а поединки в казарме были категорически запрещены под угрозой отчисления из училища.
Вот уж где, как не «сидя на карантинах», курсанты учились эпистолярному жанру, вдохновенно сочиняли письма своим близким и особенно девушкам. Содержанием переписки часто становились их мысли и чувства, в ней открывали душу, радовались, смеялись и плакали.
Письмо для военного всегда значило много, это была его духовная связь с далеким родным домом, любимым и дорогим человеком. Иногда курсанты для этого даже помогали друг другу писать стихи. Особой популярностью пользовались карандашные рисунки, сделанные с фотографий. У Баркова даже устанавливалась очерёдность на исполнение таких заказов от сослуживцев. С этим был связан один курьёзный случай. Сидя на занятиях, Баркову как-то пришло в голову изобразить шарж на своего командира учебного взвода капитана Конова. Уважаемый своими подчинёнными командир, получился похожим на волка из популярного мультфильма. Удачный шарж был неосторожно отправлен автором по рядам сидевших курсантов: самолюбие художника требовало немедленного признания. Оно действительно наступило, когда рисунок неожиданно попал руки самому капитану Конову. Изображённый волк ему понравился, и он заявил, что забирает его на память «о своих зайцах». Будучи человеком весёлым и открытым, Конов показал этот рисунок начальнику курса. К несчастью, дальше всё было расценено как злостный подрыв авторитета командиров.
Спустя много лет Барков с удивлением узнал, что его курсовой офицер, впоследствии старший преподаватель кафедры Анатолий Викторович Конов, всю свою жизнь писал стихи, стал автором поэтических сборников, посвящённых непростой службе ракетчиков и марша родного Ростовского училища.