Страница 2 из 19
Аня настолько утомилась за день ожидания, что уже почти хотела попасть в камеру. Но не тут-то было. Конвоиры сдали ее местным полицейским и улизнули, а ее начали “оформлять”.
Процедура оформления была многосоставной и удивительно хаотичной. Для начала менты распотрошили сумку с вещами, которую Ане в суд привезли друзья. Она сама не знала, что там лежало, поэтому вместе с сотрудниками спецприемника с любопытством изучала каждый предмет. В этом было даже что-то приятное: как будто она достает из мешка Деда Мороза подарки. Резиновые шлепки или, скажем, нарезка колбасы были так себе радость, но Аня после этого нудного дня соглашалась довольствоваться малым.
Все вещи вскрыли, разрезали и перетрясли, примерно треть вообще запретили брать с собой, еще часть посоветовали на время оставить в камере хранения, чтобы не тащить с собой все сразу. Саму сумку тоже нужно было оставить в камере хранения, потому что, имея ручку-лямку, она “представляла угрозу”. Аня сперва даже не поняла, какую именно, и наивно спросила. Важный толстощекий мент, в котором она определила главного, посмотрел на нее из-под полуприкрытых век и сказал:
– Повеситься можно. – И Аня, содрогнувшись, решила впредь помалкивать.
Кроме сумки с лямкой, недопустимыми посчитали также точилку для карандашей (лезвие!), пакет семечек (мусор!), бальзам для волос (непрозрачный!), подушку и одеяло (тоже непрозрачные!) и много чего еще, где о причинах Ане оставалось только догадываться. Впрочем, когда ей велели выбросить апельсины, она сдалась и все же робко уточнила:
– А с апельсинами что?
– Можно накачать алкоголем.
– Чего? – ошарашенно переспросила Аня.
– Некоторые шприцом протыкают и впрыскивают спирт, – утомленно разъяснил толстощекий мент. – Мягкие фрукты и овощи не принимаем. Можно только яблоки, морковь, лук. И редис.
Когда Аня сгрузила растерзанные остатки вещей в пакет, ее повели к врачу на осмотр. Он проходил в маленькой каморке, примыкавшей к дежурной части. Посторонних здесь не было, но глазок камеры в углу под потолком намекал на сомнительную приватность.
Врачом оказалась нестарая пухленькая женщина в очках, которая могла бы показаться милой, если бы не выражение невыразимого презрения на лице. Она смерила Аню уничижительным взглядом, словно заранее знала, что та закоренелая негодяйка, и скомандовала раздеваться.
– Что, совсем? – спросила Аня, покосившись на камеру.
– Снимай рубашку и джинсы. Теперь повернись спиной. Тебя в отделе били?
– Что?!
– Значит, не били… А что это за синяки вдоль позвоночника?
Аня попыталась изогнуться, чтобы заглянуть себе через плечо, но ничего, конечно, не увидела.
– Какие еще синяки? – нервно уточнила она. – Это, может, я на матрасе отлежала…
– Ничего себе отлежала. Так, а этот синяк на ноге?
– А это я точно с велика упала недавно.
– С велика она упала… Жалобы есть?
– Нет! – торопливо воскликнула Аня. Врач в ту же секунду хлопнула своим журналом и пошла к выходу, умудряясь демонстрировать пренебрежение даже спиной.
Потом настал черед дактилоскопии. Это называлось “откатать пальцы”. Перед Аней положили листок А4, поделенный на квадратики: в маленьких квадратиках нужно было оставлять отпечатки подушечек, а в двух больших – ладоней целиком. Полицейская, блондинка средних лет, принялась мазать Анины руки специальным валиком с блестящей черной краской.
– Краска очень хорошая, быстро смоется, – заверила женщина, поймав Анин настороженный взгляд. Было неясно, хвастается она или успокаивает.
Когда все наконец было сделано и Аня приготовилась оказаться в камере, важный толстощекий мент вынес из подсобки очередной журнал. Аня мысленно застонала. Тяжело опустившись на стул, мент раскрыл журнал перед собой, внимательно посмотрел на Аню и спросил:
– Ценные вещи описывать будем?
– Будем, – согласилась Аня, – а какие?
– Это вы мне скажите. Обычно телефон. Есть у вас телефон?
Аня кивнула.
– Давайте его сюда. А паспорт ее где? Ага, вот он. Тут СНИЛС лежит, тоже ценная вещь, опишем.
– Позвать понятых? – спросила блондинка-полицейская.
Важный мент кивнул и начал выводить что-то в тетради старательным вихристым почерком.
Женщина вышла из дежурной части – на пути ее сопровождал лязг открывающихся дверей. Аня насчитала три, прежде чем услышала, как она говорит кому-то: “Девушки, пойдемте, побудете понятыми, там как раз к вам девочку привезли”. Аня не разобрала, что ей ответили, но через некоторое время в коридоре зашлепали сланцы – несколько человек направлялись к дежурной части. Аня приготовилась.
Как она представляла себе будущих сокамерниц? В ее голове смешивались американские сериалы и российские новостные заметки, поэтому воображение рисовало что-то среднее между красивой спортивной блондинкой в оранжевой робе и жуткой изможденной бабой с платком на голове. Аня чувствовала, как напряжение нарастает по мере того, как приближается шлепанье, и когда из-за угла показалась первая фигура, она чуть не хлопнулась в обморок от избытка переживаний.
Вслед за полицейской в дежурную часть вошли две женщины. Аня впилась в них взглядом и ощутила, как что-то внутри нее обрывается и падает, падает вниз, оставляя зияющую пустоту.
Спортивные блондинки явно попадают за решетку только в Америке.
Первая арестантка выглядела так, как будто ее только что освободили из подземелья. Ане бросилась в глаза ее болезненная худоба, костлявые плечи с россыпью фиолетовых прыщей, грудная клетка, сквозь которую проступали ребра. Она была одета в майку на тоненьких бретельках и на фоне ментов, упакованных в форму до ушей, казалась почти голой, что особенно нагоняло жути. Она больше походила на скелет из биологического класса, чем на живого человека. Лицо у женщины было изможденное, желтоватого цвета, на лоб жидкими лучиками падала челка. Из-под этой челки она смотрела на Аню и ментов осатанело злым взглядом.
Арестантка, шедшая следом за ней, выглядела лучше (впрочем, это было несложно), но тоже настораживала. Самым странным в ней было выражение лица – сонное и немного потерянное, словно она не до конца понимала, где находится. Другой странностью был наряд: в отличие от своей полуголой спутницы, она выглядела чересчур одетой, притом во все джинсовое – штаны, рубашку, застегнутую под горло, и куртку.
– Ну, что в-вам т-теперь еще надо? – спросила первая, обводя ментов разъяренным взглядом. Аня подумала, что заикание придает ей даже более зловещий вид.
– Побудете понятыми, – ответил толстощекий мент, не отрываясь от писанины. – Телефон черный, марки “Эппл”, какой он у вас серии?
– Седьмой, – сказала Аня, продолжая украдкой пялиться на женщин.
– Седьмой серии, в чехле с яблоком, зарядка от него… от него же?.. белая, с повреждениями… как это назвать?.. ну, допустим, у основания. Документ пенсионного страхования номер 133–8096156…
Мент вывел последнюю цифру и подтолкнул журнал к полуголой.
– Проверяйте, – буркнул он.
Полуголая нехотя склонилась над столом и пробежалась глазами по строчкам. Аня с содроганием рассматривала ее лопатки, которые должны были вот-вот распороть кожу. Джинсовая все это время стояла, с осоловелым видом уставившись в стену. Происходящее она полностью игнорировала.
– Ну вроде т-так.
– Расписывайтесь. Имя, фамилия и подпись.
Полуголая расписалась. Джинсовая сначала не двинулась с места, будто не слышала, но, получив от соседки тычок в бок, встрепенулась и тоже накорябала что-то в тетради.
Первая арестантка вдруг резко повернулась и обожгла Аню взглядом. От неожиданности та даже перестала дышать. Некоторое время женщина разглядывала Аню, совершенно не стесняясь, а потом внезапно расплылась в улыбке и сказала:
– Т-ты не б-бойся. У нас там все девочки очень хорошие. Никто т-тебя не обидит.
Аня вытаращила глаза. Она не знала, что поразило ее больше – такая доброжелательность или то, что у женщины не было переднего зуба.