Страница 9 из 10
Теперь понятно, что пробудили пенетраторы-пиявки Альянса на дне океана – спящие формы местной жизни.
Каждый седьмой прилив в этих краях особо мощный, приливный горб ломает лёд иногда и на несколько сотен метров. Правда, бывает, что не седьмой, а девятый – волна Россби.
Сестра Евпраксия с готовностью сообщает, что следующая волна Россби сегодня в пять вечера по базовому времени.
– Остается только молиться, чтобы она не дошла вместе с этой мерзостью до города.
Альянс все рассчитал верно, в девятом приливе вода энергичнее, теплее и солонее, она размывает и взламывает крупные массивы матерого льда – и карабкается далеко верх по трещинам ледяного покрова. На этот раз волна Россби закинет наверх едкого Левиафана.
– Нет, не только молиться, – я увидел плывущего навстречу мне робопса, сейчас похожего на дельфина. – Вы бодро поднимайтесь, сестра Евпраксия, и лейтенанта с собой захватите. А мы с Бобиком попробуем что-то изменить, многолюдность же в этом деле не поможет. У меня с монстрами, даже инопланетными, особо теплые отношения. И, кстати, я – старший по званию. Это я персонально вам говорю, господин лейтенант; будете геройствовать в другом месте и в другое время.
Наконец сестра Евпраксия кивнула. Сказала, что Он никогда не оставляет нас, если мы только не оставляем Его, и отправилась с недовольным лейтенантом Литке наверх, а я со своим псом – вниз.
Надо было пробить глубину насколько возможно. Пенетраторы Альянса, достигнув дна, пробудили местную жизнь, европейский бентос, подпитав её энергией радиоактивного распада. По тем параметрам, что показывала гидроакустика и спектроскоп, она не представляла собой ни многоклеточные организмы, ни даже одноклеточные. Более всего эта жизнь напоминала сложные кремнийорганические молекулы. И эти молекулярные организмы, похоже, вполне способны к таким проявлениям жизнерадостности, как потребление, репликация и самоорганизация. Это предполагало постоянный обмен сигналами между особями в высокочастотном диапазоне. Должны же умные молекулы как-то взаимодействовать между собой, договариваться или получать приказания. Но электромагнитного фона не было; они общались, не расходуя энергию на передачу сигналов.
И тут заглох мой буксировщик – кажется, умные и вредные молекулы добрались до него; я остался с самим собой на слишком опасной глубине. Куда-то запропастился и робопес. И правильно, это дело для меня одного.
Уже привычным усилием помещаю себя в центр мира. Поначалу мне невероятно одиноко – я даже не могу вздохнуть от ужаса, вокруг меня только тьма, холод и ненависть, но потом вспоминаю слова сестры Евпраксии, что Он – рядом со мной, если я не закрываюсь от Его энергий. И я заставляю мир дышать вместе с собой. Вижу искорки хроноквантового конденсата, исходящего от меня. Левиафан пока не дается мне, расплывшись черной кляксой по стенкам пузыря. Что ж, надо дерзать. За тонкими стенками мира – Бездна, несущая его вместе с другими мирами, как пену. Все, что есть в нашем мире – лишь рябь колебаний, уединенные волны в потоке организующего времени, в том числе и Левиафан. Теперь я растекаюсь в левиафановой «плоти», связывая её с собой.
Я чувствую разряжения и сгущения электронной гущи в квантовых точках кремния, покрытых перфторфенильными лигандами – это крохотные мозги умных молекул, которые и составляют ментальное поле Левиафана. Чуть было не потерял себя в его толще – они взаимодействовали, отражаясь друг в друге, каждый в каждом, и поначалу оглушили меня, не оставив места для постижения. Я не мог выделить себя из ментального поля Левифана, вместе с ним хотел двигаться выше и выше, навстречу отцу Юпитеру. Но потихоньку стал выделять типичные пульсации – силу, частоту, продолжительность биений. Они поначалу казались очень чуждыми, но я все же различил, что каждый запоминающий и решающий элемент Левиафана находится в одном из трех стабильных состояний. Я начал улавливать пульсации, ведущие к соединению и разъединению молекулярных особей, к началу размножения и согласованному движению.
Теперь самостоятельно стал задавать силу, частоту, продолжительность биений в этих пульсациях. По сути, превращая молекулярные особи в свою технопериферию. Поначалу всё обстояло так, как это бывает в роях, когда один наиболее активный элемент становится организатором для всех остальных, поскольку они ненадолго принимают в качестве образца. Но затем я стал предлагать тактику образца и молекулам-сподвижницам. Теперь в толще Левиафана появилось «семя», нескольких тысяч умных молекул, связанных со мной, но самостоятельно организующих группу из молекулярных особей, каждая из которых также выступала в роли организатора для своей группы особей. Я создавал иерархию. Но что-то пошло не так.
На моих глазах туча Левиафана разделилась на три облака, и еще, и еще. Эти облака, как настоящие чудовища, бросились истреблять друг друга. В троичной логике помимо «ложно» и «правдиво» есть еще «не определено». Я задал отношения между соседними уровнями, но не между уровнями, разделенными другими уровнями, вот и они произвели свой выбор...
А мое сознание меркло, таяло в глубине, исчезая вместе с запасом кислорода во фторуглеродной жидкости, заполняющей мои легкие. И вдруг просверк – шар, похожий на е-медузу, только светящийся как ангел, в ореоле светоносных лучей-щупальцев. Его тащил мой пес, ухватив за щупальца, сам тоже на остатках энергии.
Светящийся шар наплыл на меня и я оказался внутри, последним усилием втащил пса – и мы как внутренности е-медузы стали быстро всплывать.
Эпилог
И снова палуба под его ногами. Как и тогда, на корвете «Князь Даниил Щеня», перевозившем в своем последнем походе хроноквантовый конденсат со станции «Юпитер-25». Натурное испытание показало, что эта «жидкость» способна обеспечивать связанность и когерентность макроскопических процессов, которые в обычных условиях не могут быть когерентными.
А этот корабль называется фрегат «Князь Дмитрий Хворостинин» и его атомный двигатель позволяет развивать крейсерскую скорость сто километров в секунду. Катастрофы подобной той, что случилось с «Даниилом Щеней», здесь не могло повториться. «Дмитрий Хворостинин», как и другие корабли его проекта, не мог подорваться на мине, потому что его сопровождала стая дронов-пойнтеров, питающихся СВЧ-энергией, получаемой от него через пространство, и обнаруживающих любой вредоносный объект.
Сейчас «Князь Дмитрий Хворостинин» шел к Царьграду-на-Марсе, где через несколько дней должна была решиться судьба трона. После того как старый царь не смог остановиться на одном-единственном преемнике, бесстрастные искины отобрали несколько кандидатов для прохождения испытаний, и одного из них должен был принять Земский собор.
Фрегат доставлял в Царьград его, капитан-лейтенанта Анненского, воина. Он не стремился к власти, твердо зная, что власть – это служение, а большая власть – большое служение. Но он выдержал все испытания, и воинская честь не позволяла ему отказаться от исполнения долга. Ну, а пока Иван-царевичу, как шутливо называли его товарищи, предстояло явиться в спортзал, играть в шашки-поддавки на десяти досках одновременно, всем проигравшим – отжимать штангу.
Его руку лизнул верный пес, всегда чующий неприятности, и шлепнул по палубе хвостом-мочалкой…
Вражеские корабли выстроилась четырехлучевой розой ветров с ядром из фрегата и истребителями на лучевых флангах. И Анненский почувствовал, что на мостике вражеского корабля, помимо офицеров Альянса, стоит Кубхан, взбешенный тем, что он упустил разгадку макроскопической запутанности, хотя она была у него уже в руках.
Взвыла сирена и по палубам «Дмитрия Хворостинина» понеслись люди и роботехи, занимать места согласно боевому расписанию. Под командованием капитана-лейтенанта Анненского было девять истребителей-дронов, которых он ощущал как свое тело – для этого работали его психоинтерфейсы, давно ставшие частью его сознания. Истребители своего звена он направил над вражеским фронтом, а потом мгновенным маневром на максимальном ускорении – прямо в центр «розы». Перегрузки – для беспилотных машин терпимые, а для него на грани потери сознания. И почти сразу он лишился двух ведомых, которые были съедены плотным огнем вражеского фронта.