Песнь Давида

– Папа плохо перенес мою слепоту. Судя по всему, двое детей с проблемами – это слишком много для него.

– Значит, ты заботишься о Генри… сама? – я пытался не выдать своего изумления, но она все равно его услышала, судя по тому, как сжались ее челюсти и напряглась спина.

– Тебе действительно интересно или ты сомневаешься во мне?

Амелия повернулась ко мне лицом, словно бросала мне вызов, и, когда я опустил на нее взгляд, то ощутил знакомый трепет в груди. Такое же чувство появляется, когда ты прыгаешь с обрыва – сердце набухает, грозя выскочить из груди. Оно охватывало меня всего несколько раз в жизни.

Я почувствовал его, когда наблюдал, как Моисей впервые брал на руки свою малышку. Они с Джорджией наконец обрели заслуженное счастье, и радость на его лице наполнила мое сердце эйфорией. Я почувствовал его два года назад, когда в пятом раунде выиграл свой первый важный бой. На самом деле за последние два года я часто ощущал этот трепет, видя Моисея за работой, как люди плакали от радости из-за его дара. Но впервые у меня перехватило от него дыхание в Венеции. Это случилось через год после того, как я вышел из Монтлейка, восемь месяцев с тех пор, как мы с Моисеем отправились в путешествие по миру. Я так долго чувствовал себя грустным и потерянным, что уже отвык от других эмоций. Но там, в небольшой гондоле в Венеции, глядя на закат – как пламенный алый шар окрашивал воду и небо в райские оттенки, – я почувствовал, что мои глаза наполняются слезами от этой свирепой красоты. И в тот момент я понял, что хочу жить. Впервые за долгое время я испытывал радость от того, что живу.

Глядя на лицо в форме сердца Амелии Андерсон, на ее упрямо поджатые губы, меня снова охватило это чувство. Прокатилось по моему телу и перехватило дыхание.

– Мне действительно интересно, – хрипло прошептал я.

– Мы заботимся друг о друге, – просто ответила она. – Он помогает мне справиться со всеми трудностями, даже готовит иногда. Не высокую кухню, конечно, но мы справляемся. Я могу не знать, сочетается ли моя одежда между собой, действительно ли в доме чисто, не плавает ли муха в моем супе, но Генри заботится обо мне не меньше, чем я о нем.

Ну да. Достаточно одного взгляда, чтобы понять, кто из них играет роль родителя, а кто – ребенка. Эта девушка постоянно застает меня врасплох.

– Мы с Генри команда. У тебя есть «Команда Тага», верно? Значит, ты понимаешь. Каждый вносит свой вклад.

– Да?

– Он – глаза. Я – сердце. Он – руки, я – голова. Так говорила моя мама.

После этого мы ненадолго замолчали. Я ушел в свои мысли, Генри вернулся к эпической битве с боксерской грушей. Амелия стояла абсолютно неподвижно и прислушивалась, словно таким образом могла увидеть попытки брата одолеть «соперника». Чего она не знала, попросту не могла знать, так это того, что она сразила меня. С виду я стоял рядом с ней, но на самом деле уже валялся у ее ног.

(Конец кассеты)

«Он – глаза. Я – сердце. Он – руки, я – голова». Эти слова не переставая звенели в моей голове. С тем же успехом Милли могла описывать меня с Тагом. Я – глаза и руки; художник, который видит то, чего не могут другие и не может Таг. Но он – лидер, голова, сердце. И его голова с сердцем не единожды оказывали помощь моим глазам и рукам. Порой его сердце приносило ему – да и мне – неприятности, но зачастую направляло нас в нужную сторону. Он заботился обо мне. Но я не знаю, заботился ли о нем я. Раньше мне казалось, что в этом нет нужды.

– Почему он ушел, Моисей? Куда? Никто не видел его уже две недели. Никто ничего не знает. Если верить его словам, он влюблялся в меня. Но почему тогда он ушел, да еще и таким образом?

Милли была на грани слез, а я, чтобы не сойти с ума, слушая прощание своего лучшего друга, начал рисовать, мои пальцы парили над альбомом.

Я позвонил отцу Тага, тот позвонил его маме, а та позвонила его младшим сестрам, которые уехали на учебу. Милли была права. Никто ничего не знал. Никто не видел и ничего не слышал от него с тех пор, как он пропал.

– Он говорил или делал что-нибудь странное? Хоть что-нибудь, что могло бы подсказать нам, куда он ушел? – беспомощно спросил я.

Из-за рассказа Тага мне захотелось взвыть от безысходности. Очевидно, что он поведывал историю любви. А мой опыт в амурных делах наталкивал на мысли, что эта история плохо закончится. Любовные истории, как правило, трагичны.

– Нет. Но он выглядел усталым, хотя это на него не похоже, – ответила Милли, прерывая мои депрессивные мысли. – Таг неутомимый. Ты не замечал? У него больше энергии, чем у любого моего знакомого. Но он выглядел усталым. Он постоянно готовился к бою с Сантосом. Пару раз он даже уснул на диване, пока смотрел телевизор с Генри. Однажды я разбудила его в полночь, потому что диван у нас маленький и вряд ли удобный для сна. Таг был сбитым с толку, едва соображал, с трудом выговаривал слова. Не знай я его, то решила бы, что он пьян. Но он ничего не пил! За все время, что мы знакомы, он даже к пиву не притрагивался. А тут он уснул на диване на три часа. Я не хотела, чтобы он садился за руль – для этого он был слишком сонным, пусть и ехать было всего пару кварталов. Но он утверждал, что в порядке. Я провела его к машине, и он пошутил насчет того, что слепая ведет слепого. – Ее голос сорвался.

– Это был последний раз, когда ты его видела?

– Нет. В нашу последнюю встречу он… мы с ним… – Милли замолчала, и ее щеки подозрительно порозовели.

Сукин сын! Дальнейшие объяснения не нужны. Я снова почувствовал себя полностью растерянным. Я вышел, чтобы позвонить Джорджии, и она ответила после первого же гудка. Ее голос был полон надежды и страха.

– Какие новости? – спросила она без всяких преамбул.

Такая моя Джорджия – сразу берет быка за рога. Это одно из моих любимых ее качеств, которое спасло нас, когда наша собственная история любви переживала трагические времена.

Это напомнило мне о кое-чем, и я внезапно выпалил:

– Ты знаешь, что однажды Таг буквально взял быка за рога? Я сам видел.

Джорджия молчала с секунду, а затем снова требовательно спросила:

– Моисей? Милый, о чем ты говоришь? Что происходит с Тагом?

– Мы были в Испании, в Сан-Себастьяне. Это город в Стране Басков. Ты знала, что испанки бывают блондинками? Я вот не знал. Я повсюду видел блондинок и вспоминал о тебе. У меня было ужасное настроение, и Тагу пришла в голову «гениальная» идея, что нам нужно в Памплону, чтобы поучаствовать в энсьерро[8]. Мол, всплеск адреналина как раз то, что мне нужно, чтобы взбодриться. Памплона не так уж и далеко от Сан-Себастьяна – всего час езды на юг на автобусе. Я знал, что ему жить надоело. По крайней мере, так было в Монтлейке. И он был немного сумасшедшим. Ты представляешь, он ждал, пока бык пробежит мимо него, а затем погнался следом! Когда бык повернулся к нему, Таг схватил его за рога и сделал прием с падением на спину, как ковбои на родео.

– Ты про стир-реслинг? – Джорджия явно была сбитой с толку, но все равно внимательно меня слушала.

– Да, именно. Таг пытался побороть быка. Бык победил, но зато на Таге не осталось ни царапинки. До сих пор не понимаю, как это возможно. Я так громко кричал, что потом хрипел еще неделю. Что не страшно, поскольку я не общался с ним две недели. Сукин сын! Я думал, что он умрет!

Мое горло сдавило от эмоций, но Джорджия все равно услышала то, чего я не мог сказать.

– Что происходит, Моисей? Где Таг?

– Я не знаю, Джорджия. Можешь приехать? Ты нужна мне. И что-то мне подсказывает, что, прежде чем все это закончится, ты будешь нужна Милли. Некоторые вещи нельзя обсудить с мужчиной. Даже если он лучший друг твоего парня. Особенно если он лучший друг твоего парня.

Глава 5

8

Энсьерро – испанский национальный обычай, состоящий в убегании от специально выпущенных из загона быков, коров или телят.