Капсула

Сам Рик был бы рад забыть прошлое, смириться с событиями, гложущими его нутро.

– Начать бы все сначала.

Да, и такие мысли рождались в его, обезображенном собственными усилиями, рассудке. Рождались, обреченные оставаться там лишь на короткое время. Существовать до очередного «путешествия». Так он называл эффект капсул, о которых даже и не узнал бы, сложись все иначе. Судьба была неблагосклонна к нему, если, конечно, она вообще имела отношение к этому.

– Не заслужил я этого дерьма, – часто повторял Рик, то ли вслух, то ли внутри себя.

– О какой судьбе может идти речь, когда меня лишили всего. Лучше бы я умер тогда, вместе с ними…

Лицо его было заросшим и испачкано то ли едой, то ли еще чем-то, и не выражало ровным счетом ничего. Замусленная борода по задумке природы была рыжей, что сейчас было трудно определить, и выглядела уместно грязной на фоне его засаленных черных волос. Глаза, пронизанные болью и тоской, потерянный взгляд, взгляд человека, который до сих пор не понимал, ради чего он продолжает жить. Нельзя передать, насколько болезненным было для него пребывание в этом мире – мире, где от «ее» существования остались лишь образы и воспоминания в голове. Жизнь, в которой остановились стрелки часов, где время существовало лишь там, в дали, среди людей, которые его ценили. Либо продолжали себя убеждать в этом, веря, что они успеют, что вот-вот со временем придет то самое время, когда уже можно будет начать жить. Однако время имеет свойство лишь забирать, с абсолютным хладнокровием, не считаясь ни с кем. Ни с кем, кроме Рика. В отличие от тех людей, Рику было плевать. У него уже забрали все, что можно. Что имело цену. Все остальное он бы сам принес и отдал, если бы хоть кто-то, кто управляет этой жизнью, временем, изъявил желание у него забрать. Жестокая несправедливость, либо плата за собственные грехи и фатальные ошибки. От этого диссонанса существовало только одно спасение: капсулы.

Когда – то Рик был высокий и слегка подкаченный милый парень, с типичной прической и легкой щетиной. Теперь его было не узнать. Два совсем разных человека, практически нулевое сходство. И увидев себя в зеркале, Рик бы ужаснулся. Даже одежда на нем была вся в грязи и истасканная, истощая резкий запах пота. У человека могло возникнуть ощущение, будто он ее не снимал с момента появления на свет. И оказался бы прав. Ведь с «ее» уходом ушел и Рик, высвободив это существо, олицетворение безразличия. И ему было плевать на это. С каждой минутой, проведенной здесь, он терял способность думать, осознавать, будто выполняя обещание, несмотря ни на что выжить в своей никчемной, ничего не стоящей, пустой жизни. Существование, лишенное всякого смысла. Некогда горевший как факел, ныне лишь пепел, как напоминание об огне, лишенный возможности загореться вновь. Однако не забудет он об одном – та самая ночь. Лицо того таксиста, тротуар напротив дома, дверь которой лучше бы он не открывал. Накрытый стол, конверт… Не перестанет винить себя, ведь он мог поступить тогда иначе. И варианты, кажется, продумал он все, даже самые нелепые и крайние.

– Аааах, – простонал Рик, пытаясь нащупать рядом бутылку воды и вчерашний бутер, который купил в заправке у дороги. Либо не желая спускаться за последним подарком Мартина, либо уже забыв об этом, он предпочел просто заглушить голод и жажду, не вставая с кровати. А большего ему и не надо было. И, в конечном итоге, обнаружив вчерашние остатки, Рик остался доволен. Ему не придется сейчас заставлять себя вставать с этой заляпанной кровати, что только своим далеким прошлым напоминала спальное место.

– Еще один сранный день, – с этими мыслями он начал поглощать бутер, не прилагая усилия для разжевывания, взяв его в свои запачканные руки, попутно запивая все водой. С момента как он проснулся и до «легкого завтрака», его не отпускала мысль – как можно быстрее утолить голод и отправиться к ней. Даже если бы Мартин не решил его снабдить крупной, даже для Рика, партией капсул, их у него было в достаточном количестве, ведь в свое время он здорово запасся, перед тем, как остаться здесь доживать, на остатки всех своих средств. Именно остатки, ведь большую часть он пропил, засиживаясь постоянно то в кабаках, то в барах. Теперь алкоголь не интересовал его, он так и не справился со своей задачей, залечить душевную рану. Им не наполнишь ту образовавшуюся пустоту в душе. В этом и была привлекательность капсул: под их воздействием к нему приходили те самые ощущения, оставшиеся где-то там вдалеке; но сколь бы яркими и красочными они не были, в реальности их не существовало. Хоть он и знал, что все это лишь плод его воображения, и поначалу как-то еще понимал это – то теперь же ему было просто плевать; он жил в этом мире, состоящем из отрезков событий прошлого. Теперь этот новый мир перевесил тот старый и стал для него реальнее, нежели настоящее. Настоящее стало для него сном, кошмарным и ужасным, от которого он хотел как можно скорее проснуться. Реальность была для него сущим адом, где кроме душевной боли не осталось ничего, с чем имелась возможность соприкоснуться. А там, в этих возбужденных от действия капсул клетках мозга, протекала жизнь с любимым и единственным дорогим ему человеком. Мия. Лишь три буквы, но это слово было самым значимым в его жизни.

Глава 2. Приют

Рик не знал своих родителей. Еще с самого раннего периода жизни он перенес на себе все тяготы. Нельзя было услышать, как он с кем-то говорил о своем детстве. Оно было наполнено тоской и обидами: на жизнь, на себя, родителей. Как и любой другой ребенок, Рик нуждался в материнской любви, которой его обделила судьба. До некоторого времени он продолжал верить в лучшее, что есть на небе дяденька, который найдет его маму и приведет к нему. Но маленькое, все еще полное надежд сердце, было обречено стать жестче, получить свой первый рубец. Рик верил во встречу с матерью пока не начал взрослеть, понимать, что чудес не бывает, что нет там никого наверху, над облаками. Осознание – пожалуй, самое худшее, что могло произойти с этим, до сих пор любящим свою маму, мальчиком, которому для любви к ней не обязательно было даже ее знать. К матери, которой, возможно, уже не было в живых. Но тем и хорошо осознание – оно делает нас сильнее, трезвее. Оно избавляет от мнимых мечтаний, иллюзий и насильно толкает в будущее, наполняя наш разум агрессивностью и решимостью. Единственное, что связывало его с прежней жизнью, о которой не было сознательных воспоминаний, была игрушка, в виде тянущегося человечка. Он звал его Армстронг, и был слишком сильно к нему привязан. В эту обитель печали Рик попал уже вместе с ним. Всюду брал его с собой, не позволяя никому до него дотрагиваться. Некоторые дети обижались на Рика, называли жадным. Им не было дано понять, какую ценность представляла для ребенка простая игрушка, служившая доказательством того, что у него были родители. Он не смог бы уснуть, не держа его в руке, ведь каждую ночь, он представлял, что это теплая мамина рука.

Что мама уже не придет ему не сказал никто. Хоть и тетеньки в приюте внушали ему надежду теплыми словами о том, что мама его уже ищет, он рано или поздно должен был понять все. Сам. В какой-то момент он просто устал ждать.

Чем старше становился Рик, тем с большим безразличием к нему относились в этом месте. Надо быть справедливым, у большинства обитателей приюта были похожие судьбы, и каждый пекся о своем горе. А тетенькам, что ухаживали не только за ним, хватало своих забот; да и к тому же, невозможно сопереживать каждому из обитателей, когда уже к вечеру, после изнуряющего дня, лишаешься всех сил, ухаживая за всеми. Так и проходил каждый его день, в «приюте надежды», где каждый был сам за себя, меняясь лишь в те редкие моменты, когда в здесь решали что-то отпраздновать. Лишь тогда там воцарялся уют, и кружила по всем помещениям некая атмосфера искренности. Возможно, это была заслуга алкоголя, которым хоть и не злоупотребляли, но все же к которому в редкие моменты работники прибегали за помощью. Ведь и самому персоналу, хотя бы в праздники, хотелось приложить максимум усилий, чтобы подарить этим, итак лишенных всего, человечкам, как можно больше добра.