Демониада

***

Я не для ангелов и рая

Всесильным богом сотворен:

Но для чего живу страдая,

Про это больше знает он.

М.Ю. Лермонтов

ГЛАВА 1

Люцифер был огромен и мощен, от страха перед падшим ангелом внутри худощавого и увертливого существа все замирало, а лысый хвост с острым, как нож, кончиком нервно бился о землю, случайно вонзился в нее и долго дергался, прежде, чем освободиться.

— Когда? — язык такой древний, что существо расшифровывало его с трудом. Язык стихий и ветра. Услужливо поклонившись, существо шепнуло:

— Скоро, повелитель. Она почти наша.

— Поторопитесь.

Люцифер отвернул свою чешуйчатую уродливую голову от вертлявого шайтана. Скоро, Самаэль… Скоро твоя власть окончится. И ты заплатишь за все зло, что причинил ангелам и демонам.

В окно загородного дома светило солнце, в открытую форточку рвался, надувая паруса тонких занавесей, свежий весенний воздух и дышал в лицо женщине, которая спала на большой двухместной кровати. Она лежала на одной ее половине, несмотря на то, что вторая была свободна. Ощущая сквозь сон прохладу и свежесть утра, она все больше куталась в пуховое одеяло, отворачиваясь от света, но понимала, что придется встать. Нехотя отбросила одеяло, захлопнула форточку и тут же вернулась в постель, ежась и греясь в теплом уютном гнездышке.

Едва она улеглась с блаженной улыбкой и затихла, послышался шорох возле двери. Кто-то скребся в нее, пытаясь открыть, и, наконец, дверь поддалась. В комнату вошла серая кошка и тут же прыгнула на хозяйку, устраиваясь на одеяле. Она мяла ее лапами, словно проверяя на мягкость и нащупывая место поудобнее, и, в конце концов, улеглась на животе.

Хотелось лежать так как можно дольше, продумывая дела на день, и ничего не делать, чувствуя легкую негу во всем теле. Но нега постепенно сменялась усталостью, которая бывает по утрам, если долго лежать в постели, и она нетерпеливо пошевелилась. Надо было спускаться вниз, готовить кашу детям, кормить кошку… она представила себе запах утреннего горячего ароматного кофе и даже улыбнулась от удовольствия. Эта фантазия дала ей сил на то, чтобы сбросить кошку, отбросить одеяло и встать, схватить халат и завернуться в него. Она вышла в коридор. Комнаты детей были закрыты, в коридоре царил приятный сумрак, и было теплее, чем в комнате. Не спеша умылась, спустилась вниз по деревянной лестнице и стала готовить кашу и кофе. Кошка сбежала вслед и теперь терлась об ноги, приподнимаясь на задних лапах и волной своего гибкого тела ласкаясь об хозяйку.

Кошке было два годика, и она напоминала несуразного подростка, этакого гадкого утенка, и Ирина улыбалась, пока шелковистая шкурка скользила по ее обнаженным ногам. Вскоре кошка подала голос, требуя завтрак, но хозяйка игнорировала ее, продолжая несложные, неторопливые манипуляции с туркой. И только когда кухня заполнилась ароматом кофе, Ирина подошла к холодильнику. Бросив кошке рыбы, она включила радио, нашла музыку погромче, из тех что выбивают ударными все мысли из головы, и начала пританцовывать, запихнув себе в рот кусочек сыра. Напевая себе под нос, она разложила тарелки на столе, нарезала хлеб, расставила еду, стаканы с кефиром, и, наконец, присела, чтобы насладиться своим кофе до того, как разбудить детей.

Это было первое утро, когда ей стало казаться, что жизнь начинала налаживаться после стольких мрачных зимних дней, горестных событий и пролитых слез. С приходом весны Ирина ощутила в себе новые силы, желание справиться со всеми трудностями и заново начать жизнь вместе с детьми и этой серой глупой кошкой. Она воспользовалась тем, что работа бухгалтера позволяла брать работу на дом, и на школьные весенние каникулы поехала с детьми за город, чтобы отдохнуть и закончить некоторые дела.

Когда кофе оставалось совсем немного, она поднялась и, подойдя к лестнице, крикнула детям, чтобы они вставали.

Дом, в котором они жили, был большим и трехэтажным, со спальнями на втором этаже, залой на третьем, и кухней и большой гостиной на первом этаже. Вскоре на втором этаже послышалась музыка, это проснулась Наташа, старшая дочка Ирины. Наташе шел шестнадцатый год, она училась в школе и ходила на балет, и Ирине стоило каждый раз больших трудов заставить ее нормально питаться. Ее талант и легкость хвалили все учителя и в один голос пророчили ей большое будущее.

Ирина слушала музыку и представляла свою дочь, в розовой маечке и шортиках, делающей зарядку, слышала, как она время от времени в перерывах между песнями забегала в комнату Саши и пыталась его разбудить. Саша в отличие от Наташи был соней и вставал с трудом, раньше его мог поднять только отец, а теперь Ирине и Наташе стоило больших усилий повторить подвиг папы, потому что Саша не принимал во внимание их требование «встать сию же минуту».

Ирина сделала глоток и с наслаждением зажмурилась. Кофе не только пробуждал, он давал ей уверенность в каждом дне. Она совсем недавно вновь пристрастилась к нему, кофе успокаивал, маленький утренний ритуал вдохновлял на трудовую и повседневную суету. Эта страсть, зависимость, как она с удовольствием его называла, была ее единственным грехом, но грехом, помогающим забыть горе. Она открывала пакет кофе, вдыхала аромат перемолотых зерен, ставила турку, наливала воды… иногда она пробовала разнообразить напиток и готовила его по рецептам разных стран. Ей нравилось поджаривать сахар в кастрюле, когда он начинал плавиться, словно лед, превращающийся в воду, а потом желтел и начинало пахнуть жженым сахаром, когда она готовила такой кофе, она никуда не ехала на машине, потому что эффект от него был сродни двум бокалам хорошего вина — от него приятно кружилась голова и появлялось ощущение легкого полета.

На втором этаже слышались шаги Наташи, которая ходила из ванны в комнату, из комнаты в ванну, и все это (Ирина улыбнулась) на носочках и с поворотами и взмахами рук, словно она плывет, а не ходит. Наташа всегда отличалась раздражительностью и хрупким здоровьем, и мама считала, что причина этому — постоянная суровая диета, которой истощала себя девочка. Но в то же время, на щеках всегда играл легкий и здоровый румянец, каскад темных блестящих крепких волос, стянутых в строгий хвост, свисал со спины девочки, доставая ей до ягодиц, и когда она резко поворачивалась, и волосы сочной волной разлетались по воздуху, Ирина не раз замечала в глазах окружающих мужчин восхищение. Но Наташа была спокойна к мальчикам, она была слишком увлечена танцами и учебой, чтобы тратить время на ранние романы.

Девятый час. Ирина поставила чашку на блюдце и поднялась к кастрюле с кашей, пыхтевшей на плите. Послышались быстрые шаги, Наташа слетала с лестниц, всегда так быстро перебирая ногами, что напоминала Джульетту в исполнении Улановой, столько волнения и тревоги, столько врожденной грации было в девочке, спускавшейся с лестницы.

В декабре Наташа выиграла конкурс и теперь готовилась к первому в своей жизни серьёзному спектаклю. И хотя было заранее понятно, что девочка вряд ли станцует партию Жизель, она была пятой по очереди на замену главной исполнительницы Стаей Волиной, Наташа добросовестно разучивала ее.

Не раз она признавалась маме, что с большим удовольствием она станцевала бы в любом другом спектакле — мрачная история Жизель ей была не по душе. Но возможность была единственной, и Наташа уцепилась за нее, побеждая трудолюбием и рвением то, к чему у нее не лежало сердце.

Девочка подскочила к маме и красиво забросила руки ей на шею. Глядя на ее личико, Ирина вдруг подумала, что так обычно обнимают героев-любовников в фильмах, ей вспомнился момент из «Унесенных ветром», и она улыбнулась, целуя ребенка в нос.

— А Саша?

— Спит, — Наташа села за стол и взяла стакан с кефиром.

Ирина вышла в коридор и как обычно крикнула, что они садятся завтракать и, если он не спустится, будет завтракать в одиночестве и мыть посуду тоже. Саша что-то пробурчал в ответ, и женская половина дома приступила к завтраку.