Ты и я

Тёма, заметив мой взгляд, шевелит пальцами на ногах и поясняет, что эти носки ему выбирала сестра. Хотела пошутить, но ему пришлись по вкусу. Необычный принт представлял из себя яркие желтые рожицы на темно-зеленой ткани…

Воздуха становится мало. Я делаю несколько больших шагов и наклоняюсь, чтобы поближе рассмотреть причудливый рисунок.

На темно-зеленом фоне нарисованы яркие желтые смайлики…

– Кину в стирку, потом заберет, – продолжает мама как ни в чем не бывало. – Слишком он дорожит этим безумием. Сестренка подарила.

– Как зовут твоего нового… парня? – хрипло спрашиваю я.

Перед глазами темнеет. В висках стучит кровь, и мне кажется, что я слышу этот стук. Даже не стук – грохот. Натянута, как струна в ожидании ответа, и не могу понять, почему с каждой секундой все трудней дышать.

– Это имеет значение? – удивленно переводит взгляд на меня мать. – Ты бледная, Вар! Тебе плохо?

– Как зовут твоего чертового парня? – повторяю я, каждое слово буквально выдавливая из себя.

Мама в недоумении, но мне плевать. Я уже знаю ответ…

И этот ответ меня выбивает из колеи.

– А хочешь, я вас познакомлю? – вдруг говорит мама. – Давай так, как только ты находишь парня, я тебя знакомлю со своим. Ты согласна?

Медленно киваю, чувствуя покалывание в руках и ногах, словно те онемели и не желают больше слушаться хозяйку.

Что это? Новая форма издевательств или тонкий намек на то, что пора что-то менять?

Но больше всего меня поражает предательство Артёма. Оно бьет наотмашь по лицу в моем сознании – по щекам текут непрошеные слезы.

Мама продолжает что-то щебетать, не замечая того, что творится со мной. Мне кажется, что ее не волнует вообще ничего, кроме ее личной жизни. Она так беззаботна, улыбается, то и дело поправляя волосы. Или мечтательно замирает, касаясь пальцами губ, проводя по ним, очерчивая контуры. И я на миг закрываю глаза, представляя, как Артём… мой Артём касается ее обнаженных плеч или кладет ей руки на талию, притягивая к себе для поцелуя…

Открываю глаза и резко вылетаю из комнаты. Меня мутит, и голова кружится от мыслей, кружащих стаей черных воронов.

Тут же задумываюсь о том, о чем сразу не подумала в кофейне. Выходит, Тёма вчера был здесь. И, черт возьми, это настолько убого звучит, что даже смешно становится в какой-то степени.

Пока мой парень спал с моей матерью, я ночевала в одной квартире с его лучшим другом.

Не замечая ничего вокруг, я застываю посреди коридора, а после сгибаюсь пополам от хохота. Я не знаю, что происходит со мной и почему я смеюсь, когда больше всего на свете хочется выть, стучась головой об стенку. Но я смеюсь. И продолжаю смеяться даже тогда, когда мать выходит из комнаты и встревожено смотрит на меня.

Прихожу в себя лишь тогда, когда она касается моего плеча. Вздрагиваю, как от хлесткого удара плетью, который обжигает кожу, и отшатываюсь в сторону. Невысказанные слова стоят комом в горле и никак не определятся, как им дальше быть: выйти наружу или же навсегда остаться внутри.

– Ты в порядке? – обеспокоено спрашивает мама, вновь протягивая руку, чтобы теперь коснуться моего лица.

Делаю шаг назад, одичало глядя на нее, словно желаю передать ту боль, которая съедает мое сердце изнутри.

– Мне нужно на воздух, – хрипло выдыхаю. – Я вспомнила, что кое-что забыла купить.

Не дожидаясь ее ответа, разворачиваюсь и бегу в сторону входной двери. Обуваюсь, нервно дергая непослушными пальцами шнурки, после чего хватаю с вешалки куртку и, от души хлопнув дверью, вылетаю наружу.

Злость гонит меня, дышит в спину, словно желает догнать. А я не хочу так просто сдаваться в ее плен. Сейчас я больше всего хочу успокоиться, прийти в себя и снять груз с души, который тяжелым камнем тянет ее на самое дно, куда не пробиваются лучи солнечного света.

Ей нельзя туда. Она погибнет без света. Тьма поглотит ее, распылит, уничтожит в считанные часы. И я погибну вместе с ней.

По улицам бегу, не замечая, как задеваю случайных прохожих. Не останавливаюсь и не оборачиваюсь, чтобы пробормотать очередное «извините». Нет сил и времени на это. Да и не имеет никакого значения. Сейчас самое главное для меня – спастись.

Останавливаюсь я лишь на обрыве, который в заброшенной части парка. Смотрю на соседний район города, который раскинулся внизу и где бурлит жизнь, и понимаю, что уединение – это самое лучшее средство пережить предательство и обман.

Обида гложет изнутри. Обида на близких людей, которым безоговорочно доверяла и с кем была открыта всегда. Даже слабое оправдание, что мама могла и не знать, никак не воспринималось сердцем, быстро бьющимся в груди. Потому что знал Артём. Потому что видел наши семейные фотографии, которых у меня множество в телефоне. И пусть мать сейчас сильно изменилась внешне, ее черты лица все равно оставались узнаваемыми. А это уже ничем оправдать нельзя.

Набрав полную грудь воздуха, я что есть силы кричу в надежде, что меня услышат. И разрываюсь от второго желания остаться незамеченной. Остаться слабой лишь для себя, лишь наедине с собой. Чтобы потом никто не смог упрекнуть меня в этом.

Люди любят упрекать. Всех и все, что не желает прогибаться под систему их же стереотипов. Они грызут ногти и локти, искренне веря, что их манипуляции и попытки посадить тебя на цепь останутся не только незамеченными, но и принесут свои плоды, для успокоения низменных порывов гнилой души.

И я кричу, пока в легких не исчезает воздух, не падаю бессильно на колени, задыхаясь от нахлынувших слез. Я даже не стираю их, позволяя им струиться по разгоряченным щекам. Ладони безвольно лежат на коленях. Внутри пустота и бессилие.

Я не знаю, сколько времени проходит, прежде чем наконец прихожу в себя. Понимаюсь, едва покачиваясь, и вытираю руками щеки. Хлопнув ладонями по карманам, понимаю, что в спешке забыла телефон дома. А ведь так хочется сейчас позвонить Артему и сказать ему о том, какой же он говнюк.

Может, и к лучшему, что я такая вот растяпа. Теперь появилось дополнительное время, чтобы хорошенько подумать, что сделать и как, чтобы парень не догадался, как сильно он меня задел. Да что там задел – унизил, смешал с грязью и вытер ноги. И это еще слабо сказано.

Поворачиваюсь и натыкаюсь на отрешенный взгляд Матвея, который стоит в паре метров, прислонившись плечом к дереву. Руки скрещены на груди, и на лице хмурое, я бы даже сказала – мрачное выражение.

– Давно ты здесь? – опуская глаза, спрашиваю тихо.

Матвей молчит, лишь уверенно делает несколько шагов вперед, подходя ко мне вплотную. Я не успеваю опомниться, как оказываюсь заключенной в объятия. Чувствую, как он бережно проводит рукой по моим волосам, и утыкаюсь носом ему в грудь. В горле ком, и на глаза вновь наворачиваются слезы.

– Плачь, – говорит он, прижимая меня к себе. – Кричи, можешь ударить меня. Делай все, что облегчит твою боль.

И я послушно всхлипываю пару раз, а после, как маленькая девочка, даю волю эмоциям и вою навзрыд. Матвей продолжает гладить меня по голове, едва ощутимо покачивая меня в своих объятиях.

Я чувствую себя защищенной. От него исходит тепло, которое проникает в меня, согревая изнутри и немного притупляя боль. Поднимаю руки и просовываю под куртку, чтобы сомкнуть их у него за спиной. Прижимаюсь сама, забыв о том, что совсем недавно желала спрятать свою слабость от всего мира.

Рукам тепло, и я наконец согреваюсь. Постепенно высыхают слезы, на смену которым приходит чувство усталости и пустоты. Хочется вот так заснуть, пока Матвей гладит меня по волосам, и проснуться в новом мире, где нет предательства и боли, а есть лишь любовь, доверие и искренность.

– Все будет хорошо, – тихо говорит Матвей, когда я первая немного отстраняюсь, чтобы поднять на него заплаканные глаза.

Большими пальцами он стирает остатки слез с моего лица и на мгновение задерживает руки на моих щеках. Смотрю внимательно, почти не моргая, и отмечаю про себя новые и новые детали, которых раньше не замечала. Маленькую родинку чуть ниже внешнего уголка глаза, которая едва заметна, если не вглядываться. Черные длинные ресницы, пушистым веером обрамляющие глаза миндалевидной формы. Россыпь мелких морщинок, которые говорят о том, что Матвей любит улыбаться…