Страница 7 из 21
Фрагменты из романа в стихах
«Влажный ветер Леванте…»
(Это о Греции времен афинской демократии и поглощения Эллады македонскими варварами.)
Велик Дионисий, рожденный великим народом,Кто дружным восторгом дарует любого, коль нет ни гроша…В угоду себе и рабам, и свободным в угодуСпешит сообщить всем, что жизнь хороша.Комедия в театре отводит людей от порока.Трагедия – вовсе хороших свершений пример.В Афины весна собралась две недели до срока,Но греческий люд не смутить недостатком манер.Правдив и доверчив он, без сожаленьяГотов для обряда отдать свою сотню быков.И также, с улыбкою и без сомненья,С любым разделить и одежду, и кров.Сегодня весь люд под охраной его, Диониса.Нельзя арестовывать, требовать в праздник долги.Народным собраньям – запрет. Никаких компромиссов.Судебные иски отставить! Никто – ни друзья, ни враги.Равны и велики в веселье и люди, и боги.Они, все двенадцать, средь песен и танцев вокруг.Им всем в одну сторону. Всем – по дороге,Туда, где братается праздничный дух,Где нет и вершка между «ними» и «нами»,Из тех, кто вознесся… Кого ни возьми.Где люди нечаянно стали богами.А боги нечаянно стали людьми…Ликуют тимпаны, волнуются звуки свирелей,И флейты восторженно славу поют.Врываются в хор песнопевцев восторги и трели.И в праздника чашу вино неразбавленным льют.Плывет Дионис над весельем, большой и священный.Статую несет вся агора – хореги, жрецы,И даром что в дереве он воплощенный.Поют ему гимны и воины, и мудрецы.Корзины с плодами – над статью хорошеньких женщин.Венки из плюща и фиалок у юношей и у мужчин.И каждый, кто здесь, его славой увенчан —Разбойник и праведник. И государственный чин.Сирены, сатиры пешком, на ослах и на мулахКружатся в причудливых танцах стихии своей…Комический образ насмешки… В пирах и разгулахРожденный всевластием глупых и жадных людей.Наивный напев и дурашливый лик скомороха.Под маской – зловредный и яркий народный протест.Но праздник! И кажется, все не больнее гороха,Шрапнелью стреляющего в обозначенный крест.Проносятся толпы поэтов, хоревтов, актеров.Священный огонь и восторги вокруг алтаря.И сотня быков ревом глушит пространство, в которомЖдут праздника люди, улыбки друг другу даря…А рядом поет хор сатиров козлиный —Козлиные маски как облик природы самой —То песни про солнечный луч, чтобы жаркий и винный,Тогда виноград будет тоже такой,То песня про грусть, про дыхание смертиЗатем, Дионис чтоб услышал мольбу,Ему принесенную в песне-конверте…Назначено только ему одному…И, как в подтвержденье того заклинанья,Трагический мим поднял руки мольбыИ долго стоял, как само изваяньеИзменчивой и неизбывной судьбы.И хор – уже снова про год без изъяна.Грохочут тимпаны. И флейты поют.И в желтый киаф козлоногого ПанаСатиры вино неразбавленным льют…«Все станет на свои места…»
Все станет на свои места,Лишь здравой мысли перст железныйСомкнет смешно и бесполезноТебя зовущие уста.Все станет на свои места.И будет тем, чем было прежде, —Рояль бесстрастен и тосклив,Будильник слишком суетлив,И старый дог в большой надежде,Что станет мир не так болтлив…Забьется в угол пустота,Боясь шипов воспоминаний.И вздрогнет, как напоминанье,Звонка глухая немота.И мысль трудна, хоть и проста —Все станет на свои места…«Как ярок свет. Слепит как никогда…»
Как ярок свет. Слепит как никогда.Идет паром средь тысяч солнц. И далиБезоблачны. И прошлое едва лиДогонит, распростившись навсегда.Идет паром вперед. Идет – туда.Мне не туда, мне по пути – обратно.И солнце, отраженное стократно,Единственным вдруг станет. И водаЕго отпустит в полумрак каминный,Туда, где Бинц и вечные ветра.И сенбернар – свидетель ночи длинной,Распахнутой в «сегодня» из «вчера».И необъятность дня, и тайна ночи,И разноцветье крыш, и чувств река.И тихий шепот потаенных строчек:Остаться до последнего звонка…Прибоя натиск, рокот непокоя,Дневные неприкаянные сны,И что-то неизбывное, земноеПридет, тебя увидев, со спины.И смолкнет тишина на полуслове.И я свое вязанье отложу.И трепетнет мгновенье – лещ в прилове.И ты: «Не уходи». – «Не ухожу».«Ущербная луна. И над Босфором сизым…»
Ущербная луна. И над Босфором сизымПредутренней порой струится сизый свет.И тайный челн, влекомый легким бризом,Скользнул в волну, минуя минарет.Крест-накрест – храм. Три слова – верным людям.«Даст Бог, вернемся?» – тишина в ответ.«А налетят?» – «Ступайте. Мы остудим…Даст Бог, вернетесь», – шелестнуло вслед.Челн исчезал, и появлялся снова,И, увернувшись, обходил волну.Писания спасительное словоВело их через море. И одну,Всего одну молитву говорили.Она была негромка и проста.Не о себе. Не для себя просили.Просили об одном – спасти Христа…Константинополь не глядел укором.Не ведал тайны до поры Коран —С Московского Вселенского собораВернулись братья вестью от христиан.И высились повсюду минареты,Святой Софии застилая свет.Но свет иной нарушил эти меты —Великий древних пращуров завет:Стоянье в темноте долготерпенья,Хранящие безмолвие уста.И тихая забота о моленье,Спасавшем в каждом своего Христа.