Страница 2 из 25
Разрезав пуповину, Гвел стащила с головы платок и укутала дите. Ее густые серебряные волосы упали на плечи, открывая выжженный когда-то знак на лбу. Знак рабыни.
– Сдох, что ли? – протянула жрица.
Мальчик не кричал, и Гвел уже собиралась бросить его и уйти, как заметила тонкую дорожку слез на щеках. Дите дышало и плакало от неизвестной боли, но не кричало.
– Не находишь забавным, что первое чувство новорожденного – боль? – спросила Гвел, поднимаясь и выходя из дилижанса. Посох, будто оживший, скакал за ней, пока жрица твердо шагала, держа на руках младенца. – Мир сразу предупреждает – я поганое и опасное место, но такие вот молодцы никогда не слушают.
Жрица в очередной раз перешагнула через молодого воина в рассеченной кольчуге. Стальные кольца впились в грудь, а к обнаженным ребрам уже присматривалось скопившееся на ветках воронье. Совсем скоро они спустятся на кровавый пир, пока же их останавливало присутствие жрицы и приближающийся топот копыт.
Видимо, кто-то, заметив дым над пролеском, позвал патруль и тот спустился с тракта. Надо отдать должное, служивые в Срединном царстве работали на совесть.
– Ну и чего тебе, личинка человека? – процедила Гвел, заметив, как дите тянет ручки, ну или пытается это сделать.
Как выяснилось, жрица остановилась непосредственно рядом с телом высокого фейри. Черные глаза нелюдя остекленели, а из тела сочилась мерцающая алая кровь. Поганое отродье из древних легенд. Большая часть людей даже не верит в их существование. Впрочем, люди вообще мало во что верят, что не мешает им разбивать лбы о мраморные плиты храмов.
– И чего ты так…
Старуха не успела договорить. В глазах ребенка она прочитала судьбу не только новорожденного, но и всего мира. Дите сверкало разноцветными радужками. Одна – темно-каряя, почти черная, другая – ярко-голубая, почти синяя.
– Полукровка, – прошипела Гвел и чуть было не разжала руки от омерзения. – Ну, королевна, ну, спасибо – наградила на старости лет.
Младенец еще тянулся руками, как жрица, скривившись, взмахнула полой плаща. Посох, замерший за спиной, подлетел к хозяйке, и троица растворилась в черной дымке, разогнанной ветром.
Когда на место бойни прискакал отряд всадников во главе с рыцарем, то все, что они нашли, – караван кочевников, уничтоженный обезумевшим фейри.
299-й год эры Пьяного Монаха, где-то на границе Срединного царства
– Эш, бестолковая твоя голова!
Мальчик сидел в сенях столь маленького дома, что тот больше походил на слишком большой сарай. Пепельные волосы ребенка были собраны в тугой хвост, подвязанный кожаным ремешком.
Гвел кричала что-то еще, но Эш ее не слышал. Поглаживая пальцами воздух, красивый мальчик с разноцветными глазами смотрел на то, как величественно по небу плывут облака. Почему-то ему казалось, что белые гиганты пытаются с ним поговорить. Что-то рассказать или даже посоветовать. Глупости, конечно, ведь облака не разговаривают.
– Эш, плод демонской похоти, я тебя выдеру!
В отличие от Гвел. Она говорить умела, хоть Эш иногда и желал, чтобы она разучилась. Впрочем, желать – немного не подходящее для него слово. Он, скорее, предпочел бы, чтобы она замолчала. Быть может, один из кухонных ножей в ее горле утихомирил бы крикливую старуху?
Мальчик поднялся и вошел в помещение, пропахшее травами и старостью. Гвел покачивалась на стуле, полуслепо глядя на котел, висевший над подобием камина. За эти годы женщина постарела настолько, что даже не могла подняться с места и до постели Эш тащил ее на себе. Кстати, кровать в доме была только одна (как и комната), так что ребенок предпочитал спать на улице.
– Мерзкое отродье, – шипела старуха, – надо было оставить тебя в чреве той потаскухи, что додумалась лечь под нелюдя.
– Да, хозяйка, – кивнул Эш.
Он не понимал смысла слов Гвел, но предпочитал не вызывать ее недовольства. Впрочем, он не понимал и что такое недовольство. Как и «довольство» или «зависть», «грусть», «радость», «гнев», «желание», «мечта». Старуха говорила, что это потому, что он смотрит на мир взглядом фейри, а не человека.
Мол – сам Эш вроде как человек, но дух в нем разделен напополам. И пока две половинки не найдут гармонию, он так и будет ходить по свету ожившей скульптурой. Одним словом – несла полную тарабарщину.
– Кинь в котел землестой, – прокряхтела Гвел.
– Да, хозяйка.
Мальчик подошел к столу, привстал на цыпочки и сорвал с бечевки пучок травы. Отделив несколько травинок, он закинул их в бурлящее варево цвета непереварившегося обеда.
– И твоей мамаше стоило выпить отвар, – от гнилых зубов старухи пахло еще хуже, чем от котла, но Эш стойко терпел. – Один глоточек – и старая Гвел избавлена от необходимости доживать свой век в лесу.
– Да, хозяйка.
– Да что ты заладил?! Да, хоз… – Гвел закашлялась, и мальчик тут же протянул ей плошку с водой. Она всегда стояла рядом на случай, если запершит в горле. – Спасибо, выкормыш бездны.
Старая, морщинистая рука взъерошила волосы мальчику. Знай Эш, в чем разница между «хорошим» и «плохим», он бы назвал Гвел «хорошей», но сквернословкой. Она часто грозилась его высечь, задушить, заморить голодом, утопить или сжечь, но ни разу не подняла руки. А в голодные зимы, когда обитатели дома питались лишь шишками да корешками, все норовила отдать ребенку свою порцию.
– Ну, опарыш разноцветный, что видел в лесу?
Этот вопрос Гвел задавала каждый день – «что видел в лесу, что слышал в лесу, с кем беседовал». Будто ждала, что с мальчиком заговорит какое-нибудь дерево или порхающие туда-сюда птицы.
– Деревья, траву, листья, птиц и облака.
– А еще?
Эш задумался, и его осенило.
– Там белочка пробежала!
Гвел пару раз моргнула и зашлась скрипучим, въедливым смехом, пока вновь не закашлялась.
– Белочка у него пробежала, раздери тебя кастрированный демон, – прокряхтела она, хлюпая водой в чарке. – Глаза фейри, а слеп, как старый крот.
– Да, хозяйка.
– Как же я научу тебя говорить, если ты слушать не умеешь? – продолжила старуха. – Скоро, уже совсем скоро минет два по четыре года, а ты ни одного Слова не знаешь.
– Я умею разговаривать, – констатировал Эш, помешивая отвар длинной деревянной ложкой.
Завтра на рассвете из деревни придет молодая девушка за порцией зелья. Гвел говорила, что оно избавляет от бурдюка в животе. Если говорить проще – убивает плод во чреве. Пусть Эш и не понимал «эмоций», но дураком не был и в сказочки наставницы давно не верил.
– Ты умеешь мямлить, как неразумное животное, но не говорить.
– Да, хозяйка.
Если что и выучил Эш, так это то, что спорить с Гвел бесполезно. Неизвестно, сколько прожила старуха, но на каждое сказанное мальчиком слово она находила с десяток своих.
– Клянусь королевой, еще раз ты скажешь «да, хозяйка» – я утоплю тебя в нужнике!
– Да, хоз…
Эш натолкнулся на взгляд полуслепых глаз и проглотил остаток фразы.
– Вот и умница, – кивнула старуха, поглаживая старый посох. – И почему Слова так сложно тебе даются? Ведь, демонов мне в постель, терны в тебе хватит на нескольких человек!
– Терна? – переспросил Эш. – И я все же знаю слова! Ведь разговариваю с тобой как-то.
Гвел некоторое время молчала, а потом медленно, разделяя речь паузами, спросила:
– Я ведь рассказывала тебе про терну, магию и почему наш мир безымянный?
– А он безымянный?
Старуха выругалась так крепко, что запах от варева стал исходить еще более мерзостный, чем был до того.
– Ну надо же, – кряхтела Гвел, – семь лет жду, когда ты услышишь, а ты не знаешь, что слушать.
Эш, обладай он чувствами простых людей, принял бы обиженный вид, но он не знал, что такое обида. Просто стоял и ждал, когда старуха продолжит говорить. И в какой-то момент, после очередного приступа сквернословия и еще одной чарки воды, она таки продолжила:
– Никто не знает, откуда взялась сила, но однажды, пару эр назад, люди стали равны нелюдям. Не все, конечно, а только некоторые, обуздавшие эту силу и давшие ей название «терна». С тех самых пор терниты – властители терны, обучают и обучаются искусству владеть своим даром. Нет воина сильнее, чем воин-тернит, нет алхимика мудрее, чем алхимик-тернит. Нет мага искуснее, чем маг-тернит. Так было много тысяч лет назад, пока властители силы не вытеснили обычных людей. И больше уже не было раздел…