Два короля

Он взял её руки в свои, и ладони девушки тут же утонули в окутавшем их тепле. Взгляд же Грапара был при этом таким, что Элья тут же забыла, что ещё вчера служила в придворном театре и искренне любила своего короля.

— Мне можно верить! — горячо воскликнула она. — Как мне вступить в Сопротивление?

— Не торопитесь с принятием решения, пожалуйста. Подумайте, здесь, в особняке Саввеев, гораздо безопаснее. Путь нас ждёт очень непростой.

— Мне всё равно! Я же буду с вами… И я… я быстро всему учусь. Я могу научиться стрелять, — выпалила Элья, похолодев от такого заявления.

— То есть, вы хотите ехать именно потому, что хотите ехать? — уточнил Грапар. — А не только потому, что боитесь вернуться во дворец?

— Да!

— И хотите стать одной из нас?

— О, боги, — закатила глаза Элья, которой начало изменять терпение, — да, да, и ещё раз да!

Она с трудом удерживалась от того, чтобы повысить голос, забыв о приличиях. Почему, почему он не видит, не чувствует?! Неужели не замечает, как горят её глаза и пылают щёки?

А от чего это происходит — уже отдельный вопрос. Но почему бы и не сделать вид, что от стремления помочь Шемее? В конце концов, она и правда должна помочь, как истинная дочь своих родителей.

— Подумайте, Элья, — отрывисто говорил Грапар, и взгляд его снова стал тяжёл и серьёзен, — особняк будет в полном вашем распоряжении, вы будете жить, как королева, и никто не найдёт вас…

— Да я здесь буду как в клетке! — Элья стиснула кулаки. — А я не предназначена для клеток господин Грапар!

Он перевёл дух и улыбнулся — широко и тепло.

— Ещё бы, — протянул он, — вы предназначены для того, чтобы летать, верно?..

— Да, — с гордостью ответила Элья, почувствовав, что выбранная тактика начинает срабатывать, а значит… а значит, он будет рядом. — Это у меня в крови.

Грапар поцеловал ей руку.

— Что ж, уверен, вы станете украшением нашей небольшой компании, — сказал он. — Добро пожаловать.

***

Из окна её комнаты виднелась Ааста. Когда кончился дождь, Элья стояла и разглядывала её. Столица была словно цветастое блюдце посреди мрачной пасмурной долины, над которым, точно паутинка на невидимых стебельках, парила монорельсовая дорога. Если бы Элья задумалась над тем, что для неё значит этот город, то, возможно, затосковала бы; однако сложно тосковать, когда в тебе, вместо крови, будто бурлит игристое вино. А именно так Элья себя и чувствовала.

Она уже успела исследовать особняк. Людей в нём было до странного мало — да и не сказать, чтобы поместье пребывало в хорошем состоянии. Словно бы здесь не жили, а только делали вид, что живут. В библиотеке пыль, несколько комнат закрыты на замок, в коридорах пахнет затхлостью…

— Пока его сиятельство отсутствовали, здесь никого не было, — рассказывала Трюф. — Да и сейчас, в общем, тоже: мой дом, например, в деревушке неподалёку, я прихожу сюда утром и ухожу поздно вечером. Но я надеюсь, что мы потихоньку приведём здесь всё в порядок… Хотя он опять куда-то собрался ехать. — Трюф вздохнула и горестно покачала головой. — Не было бы беды… Вы хоть знаете, кто эти люди? Что им нужно от моего хозяина?

Элья, которую Грапар просил обо всём молчать, даже если будет расспрашивать сам граф, решила обойтись полуправдой.

— Жерра — моя одноклассница, которую я, правда, давно не видела, — сказала она. — Грапар и Мароль — её друзья. Остальных я вообще не знаю, честно говоря…

А остальные тоже были. Того, кто ударил Элью по голове, она здесь не встретила — Грапар отдал ему обещанную сумму, но на просьбу продолжать работу вместе ответил решительным отказом, даже несмотря на то, что этот тип приходил к Элье и извинялся. Незнакомцев в итоге осталось двое, оба наёмники, но, по словам Грапара, очень хорошие и искренне заинтересованные в судьбе Шемеи люди.

Выдвигаться в путь решили тем же вечером. Элья плохо представляла, куда именно они едут — да и, если сказать по правде, не особенно ей это было интересно. Она ходила по пустынным залам и коридорам, не отказывая себе в удовольствии и потанцевать, если вдруг очень хотелось — просто от того, что летала душа; рассеянно поглаживала пальцы, которых коснулись губы Грапара, иногда даже напевала что-то себе под нос.

А сейчас вернулась в комнату и стала смотреть в окно на свой город, уже не чувствуя с ним родства, уже принадлежа другому миру — и наслаждаясь этой своей принадлежностью. Рядом суетилась Трюф, собирая для Эльи вещи в дорогу. Девушка, будучи не в состоянии увлечься этим процессом, на вопросы служанки отвечала рассеянно и односложно. Какая, в конце концов разница, чем будет набит её заплечный мешок?..

— Я взяла для вас на кухне коробочку с солью, — сообщила Трюф. — В этих придорожных гостиницах иногда даже такой мелочи не допросишься… К тому же, если вдруг — да не допустят того боги! — вы встретите порождения нечистой силы, соль — первейшее средство для тех, кто не обладает магическим даром. Хотя у графа, должно быть, найдётся какой-нибудь амулет… Но я на всякий случай.

— Спасибо, — сказала Элья.

Вскоре появился и сам граф. Высокий, подтянутый, в дорожном костюме цвета лесного ореха, он смотрелся очень интересно — хотя с Грапаром по-прежнему сравниться не мог.

— Дорогая госпожа Элья, — проникновенно сказал Лэрге после ожидаемых расспросов о самочувствии, — я должен извиниться перед вами. Я вчера вёл себя очень несдержанно…

— Что вы, всё в порядке.

— Нет, я правда виноват. Но поймите меня правильно, я вырос в среде, где человек, поднявший руку на женщину, заслуживает, по крайней мере, хорошего удара шпагой, а вы, к тому же, оказались теперь в очень опасном положении…

Элье стало весело, и она едва сдержала улыбку.

— Значит, вы бы стали за меня драться?

— Конечно, — серьёзно сказал Лэрге. — Я всегда готов за вас драться. Как вчера, так сегодня или завтра, или…

Элья закатила глаза.

— Не стоит, уверяю вас. Я прекрасно себя чувствую. И поверьте, всё, что случилось, случилось только к лучшему… Я ведь еду с вами, — сообщила она, не скрывая радости, — вы же знаете?

Лэрге кивнул, помрачнев.

— Да, я слышал. И… я, конечно, потрясён вашей храбростью — но неужели же это так необходимо? Грапар, возможно, говорил вам: мой дом полностью в вашем распоряжении, и я был бы счастлив, если бы вы…

— Лишнее, господин Саввей, — улыбнулась Элья, — я не могу не ехать. Как, наверное, и вы.

— Да, — кивнул Лэрге, — я тоже не могу… Грапар чрезвычайно убедителен: говорит, если болеешь за своё дело, то значит, идти надо до конца… Конечно, бумагомарательство — не самый эффективный метод. Но я всегда был против решительных мер… а теперь Грапар привёл мне некоторые доказательства преступной политики короля Эреста, и я, как честный человек, просто не могу закрыть на всё это глаза. И в том, чтобы помочь Сопротивлению посадить на трон более достойного правителя, я вижу свой долг. Но зачем это вам?

— Потому что у меня тоже есть долг, — заявила девушка. — Долг перед моими родителями. Они, если вы не знаете, погибли при крушении Лебединого моста, которое было подстроено королём и его… приближёнными.

Элья слегка запнулась, потому что перед глазами, будто наяву, тут же выросла сухощавая фигура главного министра Дертоля. Что бы он велел сделать с бывшей танцовщицей придворного театра, если бы её поймали вчера и привели к нему? Наверное, поступил бы по закону. Элья понятия не имела, что полагалось ей за участие в краже зеркала, но подозревала, что, по меньшей мере, тюрьма. С лёгким бы сердцем он отдал приказание? И каково было ему узнать, что его могущественное заклятие, которым он когда-то защитил свою страну и своего короля — а ведь Дертоль наверняка видел это как-то так — скоро будет разрушено благодаря его любимой танцовщице?..

Элья тряхнула головой. На том пути, который она выбрала, нельзя было ни сомневаться, ни жалеть.

Лэрге меж тем посочувствовал её потере, покачал головой, и начал рассуждать о том, какая великая миссия возложена на их плечи. Говорил что-то о совести и справедливости. Его слова были иногда до нелепого высокопарными, и у Эльи возникало чувство, будто она смотрит спектакль по плохой пьеске — хотя граф был искренен, она не могла в этом сомневаться. Впрочем, слушала его Элья вполуха, погружённая в себя и в своё счастье. Рядом по-прежнему возилась Трюф, абсолютно, кстати, не смущавшая Лэрге — и Элья восхитилась предусмотрительностью Грапара, который не стал открывать перед этим рассеянным человеком всех карт.