Страница 2 из 4
В избушку мы ввалились глубокой ночью, основательно уставшие и голодные. Затопив печку, я приготовил ужин, покормил собаку, сам поел и, разморенный теплом, упал на нары. Уже в полудреме, задув свечу, закрыл задвижку – посмотреть угли сил не было.
Пробуждение произошло от того, что меня кто-то бьёт по вискам двумя молотками одновременно. Осознаю, что произошло, хотя сил встать и даже пошевелиться нет. Обычно в таких случаях не просыпаются, но я ведь в сознании! Неимоверным усилием заставляю себя двинуться на миллиметр, потом на два, три. Раскачавшись на нарах, падаю вниз и долго глотаю холодный у пола воздух. Затем ползу к двери, открыв с трудом которую, вываливаюсь на снег и теряю сознание. Прихожу в себя от того, что кто-то лижет мне лицо. Обняв рыжую спасительницу, грею в её пушистой шубе закоченевшие руки.
Утром мы долго не выходим из вновь протопленной избушки – сил нет. У моей карелочки нос сухой и она тихонько поскуливает. Да, досталось нам от угара обоим по полной программе! В середине дня, оклемавшись, двигаемся знакомыми тропами к охотничьей базе. Нам не до охоты, но по дороге вижу, что собака проходит под сосенкой, на которой сидит белка. Реакции никакой. Я голосом останавливаю лайку, а ударом ноги по дереву заставляю белку пойти верхом. Карелка всё это видит, но сил залаять у неё нет. Проводив взглядом добычу, она разворачивается носом к дому. Стрелять и у меня нет ни сил, ни желания. Сегодня день спасения, и Мир вам всем, живущим в лесу!
Русско-европейская
Десять и миллион рублей
После того как не стало рыжей карелочки, потосковав, я начал узнавать, где можно купить щенка. Первый же знакомый охотник посоветовал обратиться в одну из близлежащих деревень, где у его знакомого недавно щенилась русско-европейская лайка. Окрас и порода меня не интересовали, главное, чтоб это была девочка, да хвостик бубликом и ушки торчком.
Хозяина дома не оказалось, зато его мать, пожилая женщина, встретила меня приветливо, сразу же повела смотреть собачье семейство. Сука выглядела превосходно, как говорят специалисты, экстерьер высокого класса. О щенках такого не скажешь, так как слишком малы, но все признаки того, что они в мать, присутствовали, и всё же я поинтересовался:
– А кобеля можно посмотреть?
Старушка купечески наиграно начала заочно хвалить отсутствующего по неизвестным причинам отца щенков:
– Хороший кобелина, огромный. Зайцев добре гоняет!
– Он что, гончий? – спрашиваю недоумённо.
– Да внучек, гоняется днями и ночами, а ещё сын говорил, что в норы лазит!
Продолжать разговор было бесполезно, и я заговорил о цене.
– Десять рублёв! – не задумываясь, выпалила хозяйка. При этом выражение старушечьих глаз сомневалось: «А не много ли я запросила?». Отдав, не торгуясь, деньги, я забрал единственную девочку из помета, перед отъездом задав последний вопрос:
– Когда щенки на свет появились?
Довольная женщина, пряча деньги в карман, подумав, сообщила:
– В аккурат на день космонавтики.
Щенку исполнилось только три недели, и он первые двое суток, тоскуя по матери, постоянно скулил, не сходя с отведённого места. На третий день началось ознакомление с квартирой. Обойдя и обнюхав все углы, крошка забралась под тумбочку и вытащила забракованную шкурку куницы, неизвестно кем из домашних туда засунутую. Затем, перетащив неведомого ей зверя на средину комнаты, начала трепать, при этом рыча, забавно взлаивая. «Будет толк!» – подумал я и не ошибся.
Через несколько лет на прогулке незнакомый мне человек пристал с предложением продать собаку, назвав приличную сумму. На что ему было сказано:
– И за миллион не отдам – друзей не продают!
Взаимная забота
Об интеллекте собак много сказано, я лишь могу подтвердить, что они порой умнее и заботливее иного человека.
В одну из снежных зим мы с русско-европейской лайкой делили тяготы и прелести промысловой охоты. Однажды в течение дня дважды произошло изменение температуры с мороза на оттепель. В результате мой суконный костюм покрылся снежно-ледяными комками, а о собаке и говорить нечего – вся в сосульках. Пробегав половину дня за куницей, которая выскочила с места днёвки до нашего приближения, мы сбились со следа. Я сел на поваленное дерево перевести дух. Собака, поняв, что предоставляется короткая передышка, подошла и начала зубами срывать с моих суконных брюк ледышки. Затем повернула свой бок ко мне, недвусмысленно давая понять, чтобы я сделал так же. После того как её шубка был очищена, лайка, лизнув меня в руку, налегке умчалась. Через несколько минут издалека донёсся её азартный голос, наверняка по той самой кунице.
Продуктов питания на охоту (кроме неприкосновенного запаса) я не брал, зато в машине всегда лежали термос с коробкой незамерзающего печенья. После напряжённого дня, чаще всего уже в темноте, возвратившись, я насыщался тёплым чаем с калорийным лакомством. Если лайка сработала успешно, то сидела наготове, проглатывая поданную ей еду, причем делиться печенье должно было поровну: не дай Бог, я съедал две подряд – она начинала рычать! В случае безрезультатной охоты она сворачивалась калачиком, не проявляя интереса к пище, хотя её доля, положенная на заднее сиденье, по дороге исчезла. Моя умница воспринимала, видимо, это как аванс на следующий раз, который всегда отрабатывала сполна.
Три ошибки
Свою первую ошибку по крупному зверю моя русско-европейская лайка совершила, когда ей исполнилось четыре года. К этому времени на нашем счету было уже более десятка кабанов, но секач-убийца попался впервые. Так впоследствии я стал называть вепрей, которые, убегая от собак, забирались в густые заросли, делали засаду, а потом неожиданно атаковали слишком азартных преследователей.
Удар клыком пришёлся в нижнюю часть шеи над грудью моей бесстрашной помощницы. Рана была небольшой, но, видимо, глубокой, и я, прекратив охоту, заспешил домой по хорошо накатанной лыжне. Поначалу собака бежала впереди, лишь слегка прихрамывая на переднюю левую лапу, роняя редкие капельки крови. Затем кровотечение усилилось, она начала ложиться. Я, взяв её на руки, пальцем зажал рану, и последние километры нёс на руках. За всё это время раненная лайка не издала ни единого звука.
Вторую ошибку совершил неопытный ветеринар, вроде бы неплохо обработав, но наглухо зашив рану. Через сутки начавшаяся гангрена стала пробиваться по всей шее, проделав несколько свищей. Приглашённый опытной собачий доктор, поругав своего коллегу, сделал дренаж, но констатировал, что шансов выжить мало. Единственным средством для выздоровления могут быть только уколы пенициллина.
Шприцом пользоваться я не умел, но чего не сделаешь для своей верной подруги – пришлось научиться. Первые уколы делались неумело, хотя собака всё равно не реагировала. О том, что она жива, говорили только едва двигающиеся зрачки. После пятой процедуры начала подниматься голова, а на восьмой день игла пришлась, видимо, в кость, и больная подпрыгнула почти до потолка. Это была третья, уже моя ошибка, но последняя в череде двухнедельных неприятностей. Скоро мы на пару бегали по лесу, позабыв обо всём произошедшем.
Неблагодарный сынок
Моя чёрно-белая собака принесла первое потомство! Шесть живых комочков такой же масти, только пропорция цветов разная.
Мамашей она оказалась заботливой, но в то же время беспощадной к непослушным детям. Стоило кому-то из помёта подойти к её чашке, как следовало предостерегающее рычание, а если щенок залезал носом в содержимое, то незамедлительно отбрасывался оскаленной пастью, при этом скуля и кувыркаясь. Больше всего доставалось самому крупному, почти полностью чёрному, настырному кобельку.
На те советские годы приходился пик кабаньей охоты, и я, помня о травмах моей лаечки, решил оставить ей на помощь именно этого здоровяка. Кобелёк вырос крупнее матери, был послушным, хорошо работал в паре по копытным, но самостоятельно искать ничего не хотел, болтаясь под ногами. Стоило суке дать голос, как он уже летел на помощь, всё же отрабатывая кастрюли супа, поглощаемые с необыкновенной быстротой. Я не кормил собак в лесу, имея при себе только немного лакомства, обязательного после каждого их успеха, но, видя его непомерный аппетит, стал брать с собой хлеб. Обычно в середине дня, делая минутную передышку, давал обеим собакам равные доли. Мамаша, не привыкшая есть хлеб зря, стала зарывать его в снег, а сынок, проглотивший порцию, начал следить, куда та прячет свою. Как только она отвлекалась, кобель разрывал тайник и поглощал его содержимое. Матери, это естественно, не понравилось, и она решила задать трёпку воришке. Но не тут-то было: более сильный сынок ответил таким отпором, что та, подбежав ко мне, начала жаловаться, поскуливая и показывая носом на обидчика: «Мол, вот произвела на свет, воспитывала, а теперь обкрадывает, да ещё дерётся!». Подобные сцены начали регулярно повторяться, и не только из-за еды. По этому поводу у меня возникло подозрение: «А не помнит ли сынок, как мать наказывала его в детстве?» Может быть, не так, но, тем не менее, в один прекрасный день терпение мое лопнуло, и я подарил кобеля знакомому охотнику.